Две жизни

Стиг лежал на кровати и смотрел на дверь. Он ждал, что он снова ввалится в его палату, предложит диетических котлет за компанию, расскажет очередную душераздирающую историю. Но нет. В стенах его палаты царила священная тишина, и никто, кроме докторов, не нарушал её. Он не знал, что делать, после всего того, что случилось. Расскажи об этом вопиющем случае кому-нибудь из сотрудников больницы — и тебя тотчас посчитают ненормальным, что приравнивает шанс на возвращение домой в ближайшем будущем к нулю. Он сотню раз задавал себе один и тот же вопрос, пока, наконец, ответ не пришёл к нему в ту ночь, когда он стоял у стены и считал вслух. Он понял нечто такое, что нельзя выразить словами и почувствовал, что хочет жить, почувствовал с такой силой и жаждой, что не мог усидеть на месте. Он хотел поскорее уйти отсюда и написать что-то, прогуляться с собакой по Пирите, купить хрустящих булок и, вдыхая их свежесть, уплести за обе щеки с колбасой и огурцами, он захотел обнять Элину и попросить прощения у всех, кого когда-нибудь обидел. И хоть его неподвижное тело плохо выражало это желание, в глазах горел такой огонь, что ещё чуть-чуть — и больница должна была обратиться в пепелище. «Я должен тебя найти. И я обязательно тебя найду!» Каспарс не мог нарадоваться результатам. Он старался скрыть от Стига тот факт, что он знает что-либо о случившемся, и ждал, что Стиг сам сознается, но этого не происходило. Однако, улучшения были налицо — за две недели пребывания в стационаре, нормализовались основные показатели — давление больше не падало ниже нормы, а анализы демонстрировали положительную динамику. Единственное, что беспокоило его на данный момент — это отсутствие гарантий повторения ситуации, из-за которой Стиг оказался в стенах этой больницы. — Я хочу вас спросить, юноша, — спросил он строго, поправив очки и начав теребить запонку на левом рукаве, — осознаёте ли вы причину, по которой мы удерживаем вас здесь? — Да, доктор. Я понимаю, в чём дело. Я не выгляжу как человек, который может позаботиться о себе настолько, чтобы пить вовремя таблетки и ставить уколы. Словом, вы думаете, что я в очередной раз выкину какой-нибудь фортель, который может запятнать вашу карьеру, если вы осмелитесь отправить меня восвояси, — прищурив правый глаз, сопротивляющийся бликам ослепительного солнца, — сказал Стиг. Он был невозмутим, но с его лица наконец-то исчезло каменное выражение безразличия и наплевательства. — Вы верно уловили мою мысль, Стиг. И поэтому я хочу поговорить с вами откровенно. Этот разговор останется в этих стенах. Я сделал достаточно, чтобы оградить вас от всех внешних влияний, чтобы никто не узнал, где вы и почему находитесь здесь, но мне нужно знать только одно: почему вы перестали пить свои таблетки. Вы ведь сами знаете, для чего это вам нужно? — Я идиот, и это многое объясняет. Я думал, что влюблён. Я скрывал от Неё эту сторону своей жизни, и вдруг захотел раскрыться, захотел, чтобы она случайно узнала об этом, чтобы не злилась и смогла это принять, а если принять не готова, то, если бы что-то со мной и случилось, это было бы закономерно, просто, оправданно, никто не был бы виноват в этом, кроме меня. Я хотел, чтобы она увидела, как я изменяюсь, когда не пью все эти таблетки, не только гормоны, но и психоактивные препараты. Я хотел правды, которой мне никогда не хватало. Наверное, она до смерти напугана, наверное, она ненавидит меня. И я должен знать наверняка. Должен нести за это ответственность, а не прятаться тут от всех, словно это решит мои проблемы. Она приезжала сюда? — Нет, Стиг. Не приезжала. — Ясно. Спасибо, — он старался скрыть разочарование в голосе, но Каспарс уловил это. — Стиг, жизнь только начинается. Я оформлю выписку, но с условием, что вы будете показываться мне каждую неделю в течение двух месяцев и раз в две недели на протяжении последующих четырёх месяцев. — А Мари, её уже выписали? — Какая Мари, о ком вы? Стиг понял, что сейчас самое время замолчать и не говорить лишнего. Ведь, может быть, и не было никакой Мари на самом деле?

***

Но она была. И следы её присутствия отображались на запотевшем стекле — неладные, корявые снежинки. Мари поливала цветы, оставленные прошлыми хозяевами, обрывала пожухлые листья, чтобы дать новым вырасти на их месте, но ей что-то всё время не давало покоя. Джек мирно посапывал на диване, а Карина уже час как была дома. Мари слышала стук часов и чувствовала, как точно её собственный пульс синхронизировался с секундной стрелкой. Она прошла на кухню, открыла полуразвалившийся холодильник и обнаружила, что для полноты картины в нём недостаёт только повесившейся мыши — было так пусто, что ей захотелось взвыть, но вместо неё это сделал желудок, которому приготовления Карины не слишком пришлись по вкусу. Мари вспомнила с грустью Фреда. Она каждый раз в своих воспоминаниях возвращалась к нему и пыталась убедить себя в том, что эти отношения были с самого начала обречены на провал, что бессмысленней этой затеи было бы, например, влюбиться в Стига и рассказать об этом Карине. «Да, совершенно дурная мысль!» — она запрещала себе даже думать в этом направлении. Она мечтательно бродила по квартире, ступая босыми ногами по грязному упругому линолеуму. «Здесь у меня будет стоять огромная двуспальная кровать. Я буду просыпать и засыпать, когда захочу. Вот здесь я заведу что-нибудь вроде библиотеки, вот тут будет стоять фикус. Как выглядит фикус… В этом тёмном уголке будет маленький уютный диванчик, на котором я буду валяться, читать журналы, а старый диван я как-нибудь выброшу, если получится. И свечи, везде будут свечи и приятный полумрак. Запах апельсинов, лимонов и корицы…Чёрт, вся испачкалась!» — прервав приятные мечты, она направилась в ванную, дабы набрать воды и оттереть полы, она повернула кран, что-то в нём застучало, зашумело и заглохло. Воды не было. «Профилактические работы среди зимы? Вы с ума, верно, посходили!». Но делать было нечего, раз уж воды не было, желудок просил изысканной трапезы, а Джеку было самое время проветриться, Мари собралась на прогулку. «Каждый день я буду загадывать одно и то же желание: чтобы ты нашёл меня. Случайно заметил в толпе и подошёл. Просто поговорим и попьём чай, как в старые добрые времена. Это ведь не слишком много?» Она облачилась в своё лёгкое пальто, замоталась шарфом, посадила Джексона на поводок, проверила, выключен ли везде свет, и ловко провернула ключи в замочной скважине. «Собака, ты приведёшь меня домой, если я потеряюсь! Не подведи меня, » — она деловито пригрозила Джеку, а тот в свою очередь радостно замахал хвостом. Они спустились по лестнице, и Джек потянул её куда-то. «Полегче, парень! Это я тебя выгуливаю, или я что-то путаю?». После часового блуждания по незнакомым улицам, Мари совсем выбилась из сил, а Джек замёрз. Мари села на лавочку и посадила на колени замерзшего пса. «Отлично погуляли, что теперь, Джек?» — спросила она у безмолвного собеседника. Судорожно оглядываясь по сторонам, она искала какой-нибудь киоск с надписью «Лидо», но её взгляд зацепился за одну из витрин. Она увидела, как за стеклом, бликующим от чрезмерного тёплого освещения виднеется силуэт Фреда. Она долго сомневалась, прищуривалась, заглядывала под разными углами, но всё было именно так, как она видела — глаза не врали. Он с кем-то живо разговаривал, улыбался, прикрывал рот рукой, выглядел то удивлённым, то смущённым. Второго человека, сидящего за столом Мари уже не смогла разглядеть, да и, по правде говоря, меньше всего ей хотелось знать, кому могут принадлежать чёрные кудри, намотанные на палец. Рядом со злополучной витриной виднелась искомая надпись. «Сделаем вид, что нас тут нет, купим что-нибудь и пойдём домой…» — думала про себя Мари. Но в такие минуты, когда хочется побыстрее скрыться из виду, время словно замирает — продавец неторопливо отсчитывал сдачу, Джек уставился на птицу и застыл, а Мари хоть и старалась не смотреть в сторону окна этого ресторана, невольно подглядывала. Столик, за которым сидел Фред, опустел. «Сейчас он выйдет на улицу, надо бежать, быстрее сматываться отсюда!» — она уже бросилась бежать, позабыв про сдачу, которую старичок безутешно пытался набрать с десяти евро. «Стойте! Стойте, девушка, а как же сдача?» — послышалось из киоска. Мари бросилась наутёк, но вдруг она услышала, что позади неё что-то шуршит и хрустит в такт. Она устала бежать и задохнулась. Наклонившись, чтобы отдышаться, она остановилась. Сердце вылетало из груди. Она вдруг почувствовала чью-то руку на своём плече. Ей было страшно поднимать глаза, но она собралась с силами и сквозь пелену, застилающую глаза, она посмотрела на догнавшего её человека. Это был Фред. Его лицо изображало одновременно восторг и ужас. Он улыбался сквозь слёзы. «Мари, это ведь ты? Мне же не кажется?» Ей хотелось соврать ему, избежать всех этих душещипательных разговоров, но он застал её врасплох. «Нет, Фред, тебе не кажется. Но, может быть, ты напрасно оставил свою даму одну?» «Мари, это Элина, моя сестра. Элина, эй, иди сюда!» — он помахал рукой девушке, стоящей вдалеке и не понимающей, что происходит. — Ты слишком легко одета. Не замёрзла? — пытался сгладить накаляющуюся обстановку Фред — Замёрзла. Но с каких пор тебя это интересует? — Мари пыталась не язвить, но у неё это плохо получалось. Джек был солидарен с ней, и в отместку пометил какой-то куст посреди улицы. — Мари, я всё тебе объясню. Не здесь и не сейчас, конечно, — он держал её за хрупкие плечи и совершенно не знал, что делать — то ли крепко обнимать, то ли трясти, и неловкость между ними становилась всё более очевидной. — Кто сказал, что у тебя будет шанс сделать это ещё хоть раз? — бросила она в него тяжёлый, горячий взгляд. — Давай уединимся где-нибудь? Разговор-то не обещает быть быстрым, — сказал он ей спокойно, обнимая глазами. Она поймала этот взгляд, он казался ей знакомым. — Тогда поедем ко мне. Вызови такси, пешком ещё час мы уже не пойдём, — ворчливо просипела Мари, шмыгая носом. — Подожди минутку, я сейчас вернусь! — Фред побежал к Элине, он что-то сказал ей на ухо, та кивнула и стала куда-то звонить. Фред дождался ответа от неё и вернулся на исходную позицию. — Всё, адрес таксисту скажешь сама. Как же я рад, что ты здесь, что ты жива!

***

Всю дорогу они молчали. Ей хотелось донести слова до квартиры. Фред безотрывно следил за ней. Она отвернулась, старалась сделать вид, словно ей совершенно всё равно, словно внутри ничего не дрожит и не волнуется от его случайных прикосновений. Такси остановилось. Фред сунул деньги и вышел, взяв Джека в охапку и пакет с едой, приобретённой Мари в киоске. Они зашли в подъезд, вызвали лифт и так же, без единого слова, поднялись наверх. Мари открыла дверь, повесила на треножную вешалку своё захудалое пальто и шарф. Фред отцепил собаку, которая тотчас помчалась на диван, и поставил на пол пакет. Мари наблюдала за тем, как он разувается, застыла, а потом сама скинула ботинки где-то посреди прихожей. Атмосфера наполнилась неловкостью. В пустой тёмной квартире они были вдвоём, если не считаться с присутствием Джека. — Мари, позволь мне рассказать всё, как есть. Я не думал, что судьба даст мне шанс снова увидеть тебя. Я знаю, я не заслуживаю всего этого, но я хочу, чтобы ты знала, я сбежал тогда. Я испугался. Я не мог простить себе того, что из-за меня ты чуть не лишилась жизни, что я не смог защитить тебя. Я не знал, как быть. Я смотрел на тебя, вспоминал молодую, красивую, полную сил, веселья и чувств тебя, но это рассеивалось и наружу проступало осознание, что этого всего может не быть, что нет никаких гарантий, что я не потеряю тебя окончательно. Я ничего не знал, и это было так тяжело. Ты была рядом, в каждом моём вздохе, мысли, но при этом лишь наполовину. И я не выдержал. Я ушёл и пообещал себе, что пути назад нет. А потом начался какой-то ад. Но это не имеет никакого значения. Если ты не простишь меня, ты будешь в своём праве, Мари. Я бы не простил, будь на твоём месте. — Но ты не на моём месте. Они стояли у окна и смотрели куда-то вдаль. — Знаешь, я приходила к тебе, думала, что смогу забрать свои вещи, но тебя не оказалось дома. Я не стала ждать и поехала сюда. Ты зачем-то сменил дверь… — Просто её выбили. Я в тот день был без сознания, я хотел тебя увидеть. Думал, что если я окажусь в пограничном состоянии, то смогу тебе всё сказать. Но я лишь уснул. — Фред, ты, вроде, взрослый, но веришь во всякие глупости. Я и так всё знаю, достаточно, чтобы тебе не глотать бесконтрольно снотворные, а потом менять двери в квартиру. Я видела, что произошло, я была рядом с тобой. Всё время. Ты меня не мог услышать, но я-то всё видела. И знаешь, как больно, когда ты мысленно прикасаешься, но знаешь, что ты не чувствуешь этого. И я не винила тебя за то, что ты ушёл. Ты разорвал эту мысленную связь между нами, и я смогла проснуться. Она, вероятно, хотела что-то еще успеть сказать, но мысли запутались где-то посреди двух неминуемо сближающихся параллельных миров — Фред подошёл сзади, крепко обвил руками её талию, положил голову ей на плечо и тихо сказал: «Ma väga armastan sind», а потом добавил с совершенно жутким акцентом по-русски «Я очень тебя люблю». Мари рассмеялась и задорно воскликнула: «Tõesti?» (Неужели?) Фред нахмурился и развернул Мари к себе. «Kas sa ei armastanud mind?» (Ты не любила меня?)  — cпросил он серьёзно, глядя ей в глаза. «Ei, ma armastan. Praegu, » (Нет, я люблю. Сейчас)  — ответила Мари слегка парализованному и озадаченному юноше. Он осторожно отодвинул прядь, выбившуюся из её наскоро собранной причёски, рукой и провёл большим пальцем по её пухлым обветренным губам. Кажется, Мари уже больше не хотела чая.