Две жизни

— Задержи дыхание, — сказала она мягко, полушёпотом. Её слова шелестели и заполняли пустоту просторной лестничной площадки. — Что? — Считай вслух до тридцати. — Зачем это? — Никаких вопросов, считай! Стиг долго мялся, всё это было так странно, так дико, так необъяснимо, но его словно тянуло в трясину, он не мог сказать ей «нет». Слишком много откровений. Она выглядела какой-то слишком надёжной и доброй, что он не мог ожидать опасности от человека, который только что вывернул перед ним своё нутро с потрохами. Он поймал себя на хорошо знакомом чувстве вины. — Один.. Два.. Мари проверяла задний карман. Накануне Каспарс передал ей посылку из Тарту. Он знал, что внутри. Это было похоже на самый настоящий заговор. Но теперь Мари не спешила никого разоблачать, она заглянула по ту сторону собственного лицемерия. Стиг стоял у стены с закрытыми глазами. «Боже, как он хорош! Надеюсь, во мне не разыграется Стокгольмский синдром» Её сердце колотилось в бешенном ритме. «И зачем ты доверился мне? Только не промахнись, Мари, ты ведь помнишь, как тебя учили?» -Семь, восемь, девять… — Я говорю с тобой, а ты продолжай считать. Стиг, прости, что без прелюдий, без извинений, объяснений, без откровенных признаний и красивых сцен. Я закончу и буду считать, что мой долг исчерпан. Она подошла ближе. — Ты совершенно не ценил свою жизнь, ты всё время жалеешь себя, слишком много, слишком часто. Ты всё упускаешь. Я хочу отомстить тебе. Да, я именно за этим здесь, и ещё кое по каким причинам, но это уж вышло случайно. Не останавливайся, считай, продолжай меня слушать. Дыши ровно. Обхватив его запястье, она своими тонкими пальцами искала биение красной нити, связывающей их воедино, на поверхности. — Всё, что произойдёт сейчас — не по любви, только из долга. Запомни это. И на двадцать девятом отсчёте она прильнула к нему губами и обволокла в отвратительный, вульгарный, совершенно неуместный французский поцелуй. Она почувствовала вкус железа во рту. То была её прокушенная губа. Стиг не оттолкнул её. Он просто стоял у стены. Такой же потерянный, бесчувственный и вялый, вытирая губы и сплёвывая. — Насколько тебе всё равно? — Абсолютно. — Прекрасно, теперь градусник. — Что, опять ролевые игры? — он изобразил жалкое подобие сарказма на своём лице. — Нет, идиот. Если ты добровольно не смеришь температуру, то придётся пойти обходным путём, per rectum, так сказать. Ей невольно хотелось хамить, но открывать рот было больно — кровь не спешила останавливаться. — Что там? — Всё так же. В этот момент он услышал пластиковый звук, отражённый от кафеля, тонкий, звонкий и довольно внезапный. Он отвлёкся и посмотрел в сторону упавшего предмета. — Стиг, прости меня. Мари метнулась к нему и воткнула шприц прямо в живот. Стиг вскрикнул и оттолкнул Мари. Её отнесло к перилам, и она больно ударилась, шприц остался в руке, а игла торчала из живота. — Не подходи ко мне! Что это? Что ты со мной сделала? Мари откашлялась и сказала: — Ты не хотел жить, сделал всё, чтобы только всё закончилось, хотел сбежать, улизнуть, как трус, как слабак, прикрываясь болезнью. Я знала, знала, что так всё и будет, и поэтому мне не пришлось караулить тебя у дома в тёмных переулках, всё случилось так, как и должно было случиться! — Ты что, убить меня хотела? — Ну, это уже побочное. Теперь – да, с радостью бы тебя прикончила. Но на самом деле, теперь тебе придётся по-настоящему страдать и мучиться. Всё, что было до этого — можно было терпеть, сейчас же, ты узнаешь, что такое боль по-настоящему. Ты проживёшь долго. — Что ты вколола мне? — Это мой тебе подарок. Он подошёл и начал трясти её за плечи. — Что это, мать твою, такое? — Ксенотрансплантация клеток коры надпочечников в переднюю брюшную стенку. Уж прости за антисанитарию и спонтанность. Я подписалась под это не из любви к тебе, просто одному человеку удалось уговорить меня за очень приличную сумму. Правда, не всё прошло удачно — я осталась с одним надпочечником, помятой печенью, теперь ещё прокусанной губой. Меня хватит на полжизни, а тебя — на все две. И она выдернула напоследок иголку. — Заберу на память о тебе. Почувствуешь себя лучше, попроси уменьшить дозу гормонов. Скоро они тебе не понадобятся, только не бросай их сейчас полностью. Стиг стоял какое-то время в полной прострации, потом задрал футболку и увидел небольшую шишку на животе. Он ощущал что-то неприятное, но не мог понять, отчего ему более противно — от этой унизительной экзекуции или от поцелуя, или от всего сразу. Он слышал, как Мари спускается по лестнице. Как она шелестит словами, пропеваемыми под нос. «У тебя хватает наглости петь, попадая в каждую ноту, чёртова маньячка!» «Кому это всё надо было, зачем? И кто захотел, чтобы всё это сотворила с ним именно она, эта странная девушка. Может, ничего не было, это всё галлюцинации, параноидальный бред?» Тем временем Мари уже сбежала до своей палаты. Коридор был по-прежнему пуст. «Хорошая больница. Задумаешь умереть, так найдут только на вторые сутки!» Плюхнувшись на кровать, она закрыла глаза. По её рукам бежали мурашки, она с трудом могла унять слёзы, она гордилась собой и одновременно ненавидела себя, проклиная за всё, что случилось сегодня. «После этого умереть точно не стыдно. Нет, всё-таки стыдно. Конечно, зачем я полезла его целовать? Разумеется, мне нужно было убедиться в том, что отторжение не начнётся раньше, чем я доведу поршень до края. Но перед кем я оправдываюсь? Я же знаю, что всё уже было готово к этому, не зря меня так обескровили. Надеюсь, Карина, это принесёт вам долгожданное счастье. Иначе, какой был смысл ломать ему жизнь? И всё-таки, как же я ненавижу себя. Ради чего я живу, зачем? Может быть, если я сильно-сильно захочу, то смогу остановить своё сердце мыслью? «Всё залито синим. Неоновый, сжигающий сетчатку свет невероятной, неописуемой яркости и глубины. Белый шум, словно в моих ушах есть нечто, что заглушает любой диапазон и коверкает голоса до шипящей, трескучей мелодии. Где я? В пелене бесконечного сна, потерянная и позабытая всеми, я ищу тебя в череде нескончаемых снов, длящихся как один кошмарный, зацикленный на себе фильм. Забери меня отсюда! Я кричу тебе, но ты меня не слышишь. Мои губы неподвижны, глаза закрыты. Ты, верно считаешь, что я где-то не здесь, но это не совсем так. Я словно рыба в аквариуме, а ты стучишь сквозь толстые стенки, и не слышишь ничего, кроме глухого звона стекла. Не уходи, побудь ещё со мной! Не могу…" Она раскрыла глаза. — Я всё ещё думаю о тебе.