Малышка Бетти.

В кафе было мало людей, а те, что были, сели возле окон, заказав дешёвый кофе и чёрствый круассан, быстро разогретый в микроволновке. Братья сидели в самом центре крохотного зала, пили чай с лимоном и молчали. Я подсела быстро, не успев рассмотреть бородатого, мужественного Тома, в рваной футболке, громко глотающего чай. - Привет, - сказала я Биллу, двигая стул к нему. - Здравствуй, - он поцеловал меня в щеку, чмокая при этом влажными губами. - Извини, я немного опоздала. Работа, сам понимаешь. – Я улыбнулась, тем самым прося прощения. Я знала, что делала эта улыбка с Биллом, что она у него вызывала. Позже, когда он приходил платить за лечение, он говорил, что эта улыбка вызывала лишь рвоту, но даже в своём положение я не верила. Преступница, которая мило улыбается, то же самое, что змея, которая мило целуется. - А кем вы работаете? – я услышала голос Тома, посмотрела на него. Что-то зачесалось внутри, но я не обратила внимание. - Я ветеринар. – Не улыбнувшись, я посмотрела на его брата, понимая, что сделала не правильный выбор. - А, кстати, Том, - Билл посмотрел на него, - это моя девушка, Бетти. - Приятно познакомится. – Он улыбнулся, как много раз после этого улыбался в мой или гостиничной постели. Мы мало разговаривали за столиком в кафе. Том уехал домой, к своей девушке, печальной новости того вечера, а Билл пешком дошёл до моей квартиры, разделся до гола с моей помощью и не спал до первого часа ночи. - Твой брат не похож на тебя, - заметила я, играясь с серёжкой в его соске. - Да, нам многие так говорят. И, слава Богу. Мы с детства хотели быть не похожими друг на друга, ломали стереотип и теперь довольны этим. - Круто.- Ответила я, поцеловала его в ребро и уснула. Утром Билл собрался и уехал, оставив на кухонном столе недопитый кофе, остывший от холодного воздуха квартиры. Его сигарета ещё дымилась, когда я, закутанная в простынь, встала. Аккуратно я достала сигарету из пепельницы, один раз затянулась, чувствуя, насколько она горькая, а потом грубо затушила её об стол. Я давила её до тех пор, пока она не превратилась в маленькую, скрюченную ветку, задохнувшуюся в собственном пепле, почерневшая из-за него. Как часто мы превращаемся вот в такие скрюченные, никому не нужные сигареты, гниющие в общей помойке? Как часто родной нам человек, куривший нас до конца, чувствуя самую горечь нашего основания, стержня, выкидывает нас, лишь только мы успели загореться? Мы многим не нужны, по-настоящему не нужны. А те, кто готов нас проглотить горящими, горькими или гнилыми, не нужны нам. Человек устроен как-то по-дурацки. Я всегда любила тех, кто плевал на меня с высокой башни, а меня любили те, кто был мне не приятен. Билл любил меня, я это знала, чувствовала, и это было мне неприятно. Грубое сравнение, но он был счастливым, маленьким ребёнком, который даже не догадывался, что смертельно болен. Знали лишь родители, знали и жили с этим. Я жила с этим, знала, что каждое его прикосновение мне мерзко. Но бросить его не могла. Каждый грёбаный раз, когда я думала об этом, мне хотелось плакать. Что со мной происходила, чёрт бы меня побрал?! Что мешало покончить с такой жизнью? Сначала мне было страшно за Билла. Мало ли что он с собой сделает. А потом из-за Тома. Первый раз я изменила Биллу в первых числах ноября. Он привёл меня к себе домой. Большой, светлый домишка на тихой улице вызвал только приятные эмоции. - Здесь я живу. – Сказал мне Билл, снимая куртку в прихожей. Я рассматривала часть зала, что была мне видна, краем глаза заметив чёрные, собранные в хвост волосы и домашнюю футболку Тома. - Очень мило. – Заметила я, снимая старое пальто. Мы прошли в гостиную, сели рядом с Томом. По телевизору шёл очередной тупой боевик, а комната тонула в ярких, осенних лучах. - Где Рия? – спросил Билл, обнимая меня за плечи. Каждым сантиметром своей кожи я чувствовала его тепло – чересчур горячее и липкое. - Она улетела утренним рейсом в Берлин, к брату. – Том не отрывался от ящика. Через полчаса Биллу позвонили. Он долго и громко что-то доказывал, а когда аргументы кончились, бросил трубку, тяжело дыша. Обычно, он так дышал после бессонной ночи со мной, а сейчас кто-то хорошенько поработал над его мозгом вместо меня. - Дэвид звонил, - начал Билл, - сказал, что в студии какие-то проблемы. Я быстро съезжу, а ты посиди с Бетти. Я скоро приеду, и мы сходим в ресторан. – Он поцеловал меня в макушку и уехал. Я проклинаю его до сегодняшнего дня за то, что он оставил меня с Томом. - Как поживают собачки? – спросил он, когда дверь за Биллом закрылась. Я чувствовала себя в клетке со зверем, которого не боялась. - Нормально. – Я улыбнулась. – Но ты же понимаешь, что я лечу не только собак. - Я люблю собак, просто, поэтому спрашиваю только про них. Сделать тебе кофе или чай? – его любезности не было предела, а я пошла на поводу его глаз, рук, движений. - Кофе, если можно. – Я опустила взгляд, когда он ушёл на кухню. А потом вспомнила, что пью его без сахара. - Том, - я наступила на порог, когда поднос с чашками рухнул на паркетный пол. Он был залит не только лучами солнца, но и кофейной гущей, стекающей к его ногам. Всё время всё стекало к его ногам – разлитый кофе, осколки разбитой вазы и моя любовь. - Извини, пожалуйста. – Я закрыла рот рукой – типичный жест, по которому можно узнать истеричку или интриганку. – Давай помогу. – Села, чтобы собрать осколки, цепляясь кожей за острые края, но его рука, идеальна, идеальней, чем у Билла, поймала меня за локоть, поднимая с колен. - Ничего страшного, - а потом отрывки, как в романтическом кино: глаза целовались с глазами – влажные, блестящие, нежные. Сухие, до изнеможения тела, грубо катающиеся по большой кровати, запах грязи и рвоты – это измена пахнет так. Тяжёлая отдышка после громких, разрывающих нутро, стонов и беспокойный сон с не вовремя открывающейся дверью. Это был всего лишь кошмар, потому, что после секса мы с Томом не уснули, а, как самые настоящие воры-убийцы, стали заметать следы – застилать кровать, одеваться, приводить свои лица в порядок и криво улыбаться приходящему со студии Биллу, который даже не догадывался, что родной брат, и мразь, которую он называл ласково «малыш», трахались на огромной постели Тома, стонали и потели.