Малышка Бетти.

- Итак, - начал худой, прыщавый психолог, приглашённый доктором Тремором, чтобы получше разобраться в моём внутреннем мире. Сказать честно, хреново это у него получалось. Мямлил, как девчонка на первом свидании, а спросить что-то конкретное не мог. На протяжении всего нашего диалога, который этот психолог делал монологом, он пять раз назвал меня Бетси, хотя меня зовут Бетти. - Итак, - снова начал прыщавый, трогая свою костлявую коленку. – Вы залезли на крышу многоэтажке, чтобы покончить жизнь самоубийством? - Нет, чтобы подышать свежим воздухом. – Я криво, мерзко, но сладко улыбнулась этому «догадливому» пингвину в костюме. - Миссис Шейли, не в вашей компетенции отвечать так. – Он соблазнительно улыбнулся, думая, что я ещё больше сдавлю своими руками грудь, и он увидит два бугорка, поднявшиеся над своей изначальной точкой. - Просто у вас глупые вопросы. – Мягко сказала, как будто это был комплимент. – Понятное дело, что я хотела умереть, а не продолжать кипеть в общем котле блевотины вместе с этими мудаками. - А мне кажется, что дело состоит иначе. – Он улыбнулся – ну и кривые же у него зубы. - А мне кажется, что у вас стояк. – Он быстро посмотрел на ширинку, убедившись, что это снова моя тупая шутка. - Миссис Шейли, вы загоняете себя в палату психиатрической больницы. - Мммм, - протянула я, - а санитары там симпатичные? – Громкий смех поломал кабинет на две части – его сторону и мою. - Кажется, сегодня нам побеседовать не получится. – Он встал со стула, поправляя штаны на заднице. - Вам всё время что-то кажется, - начала я, - а мне кажется, что дома вас никто не ждёт. Что вы загнаны в тёмный-тёмный угол квартиры, как напуганный, прыщавый мышонок. Вы боитесь не только меня, но и ещё полмиллиона людей на этой грёбаной, Богом забытой, планете. И вы не хотите работать, общаться. Вы хотите только денег, больше денег. Зачем они вам? Девушки всё равно давать не будут. – Я опять засмеялась. - Прощайте, миссис Шейли. - Угу, и вам не болеть. – Он вышел из кабинета, как будто я его жена и мы с ним разругались. Вот именно с этого начнётся рассказ. Меня, конечно же, заперли в клинике для людей с маленькими расстройствами психики, написав при этом в карточке два совершенно мне не подходящих диагноза – аффективное расстройство и нимфомания. Расскажу про первый. Да, в моей голове два раза возникала мысль покинуть этот мир, что я и пыталась делать. Но, если в первый раз я остановилась сама, уже сделав немаленькую царапину на вене левой руки, то во второй меня остановил Билл. О нём и его брате речь пойдёт на протяжении всего рассказа, но это чуть позже. Нимфомания … Эти врачи, дающие розовые и красные таблеточки, написали своим кривым, неразборчивым почерком этот диагноз (конечно в научной форме) совсем не поняв меня и мои слова. У меня было много партнёров за мои двадцать четыре года. Наверное, шесть или семь, начиная с девятнадцати лет, но их я меняла не из-за своей неудовлетворённости, а из-за того, что все они оказывались невыносимыми мудаками, живущими по принципу «пожрать, посрать и поспать». Их ничего не интересовало во мне, кроме сисек и кое-чего другого. В принципе, таким же был и Том, брат Билла, но, всё-таки, когда я залазила на крышу дома, я думала о нём, о его руках, голосе и одеколоне. Знаете, он пах по-особенному, не так, как все. Грубый, мужской аромат, из-за которого вулкан разрывал внутренние органы. Сейчас я лежу в поликлинике для душевнобольных и пишу то, что уже давным-давно не может храниться внутри. Можно сказать, я пишу собственное сердце. Такая вот кардиограмма кривым, но приятным почерком. Я познакомилась с Биллом в начале июля. Это был не клуб и не стриптиз-бар. Всеми известный стереотип, что шлюхи, на подобии меня, шатаются только по клубам. Я была образованной шлюхой. Мы познакомились в кафе, где в жаркий вечер один поэтик читал свои стишки. Скверные такие, сопливые, как для парня. Билл его внимательно слушал, когда я села за его столик. Остальные были заняты. Высокий был Билл, очень, с широкой спиной и красивыми руками. Малость на гея похож, но кого это в наше время волнует. Я не стала лесть в его голову, рассматривая только руки. Длинные, худые пальцы, все в кольцах. Таких рук я никогда не видела. И они меня возбуждали. Я чувствовала, что они тёплые, что-то между холодом и жаром. Сухие и мягкие. Этими пальцами он перебирал салфетку, обрывая края. Поэт закончил читать стихотворение, и его последнее слово оборвалось из-за громких аплодисментов. Я не хлопала. Он не читал, а просто тараторил. А смысл его творчества. Она ушла, а я залез на крышу. Конечно, от меня это звучит абсурдно, сама-то на крышу полезла, но тогда мне казалось, что это до невыносимости глупо. Билл так не считал. Он, как и остальное стадо, хлопал, улыбаясь. Он был не красивым, для меня лично, но его руки. Они ударялись друг об дружку, эти сухи пальцы целовались друг с другом. А я сидела и смотрела. Уже на улице, под хруст сухого, горячего асфальта, я вышла покурить, снова увидев его. Билл курил такие же сигареты, что и я. Толстые, горькие, но… Я даже не могу объяснить, почему я курила толстые, а не тонкие. - Только не говорите, что вам понравилось, как этот чудак читал? – сказала я, подходя близко к его сигаретному дыму. - Простите, - Билл посмотрел на меня, откашливаясь, - но он действительно хорошо читал. С душой. - Хреновая у него душа. – Ответила я, поджигая край сигареты. - Девушка, я не думаю, что у всех такой плохой вкус, как у вас. – Для меня это было неожиданно, но его наглость только сильней разожгла меня. - Я же вас не оскорбляла, мистер гей. – Я скривилась, как будто съела кислую вишню вместе с косточкой. - А с чего вы взяли, что я гей? – он выпустил пару колец дыма, при этом стряхивая пепел с сигареты. - А с чего вы взяли, что у меня плохой вкус? – я приподняла брови. - Слушайте, что вы ко мне пристали? - Что? Было б кому приставать. – Я выплюнула дым. – Попросите вашу маму подарить вам на день рождение зеркало. - Это шутка старая, как мир. – Он посмотрела в мою сторону, но не на меня. - Да что вы говорите? Я смотрю, она вам по возрасту. - Мне всего лишь двадцать пять. – Он поджал губы. - Ой, посмотрите на этого мужика. Я вас обидела, да? – Я подошла к нему ещё ближе. – Простите, хотите, я вас кофеем угощу, моя маленькая принцесса? - Но это уже перебор. – Он грубо покашлял, на что я стряхнула пепел на его штанину, развернулась и пошла в сторону своего дома. - Эй, - крикнул он мне в спину, и я услышала громкие, мужские шаги, - вы мне штаны испортили. - Подай на меня в суд, педик! – ответила я, но не ускорила шаг. Я начала эту жестокую, но интересную игру, я её и закончу. - Дура! – крикнул он, продолжая идти за мной. Я резко повернулась, и Билл налетел на меня. - Ой, сейчас должна заиграть романтическая музыка, появится звёзды и луна, а ты, преподобный, должен поцеловать меня. – Сказала я. - Тебя? Ты себя вообще видела, лахудра? – он скривился. Вот это было обидно. - Слушай, я бы на твоём месте молчала, заднеприводный. – Он слегка улыбнулся. - А теперь обидно. Меня Билл зовут. - Меня Бетти. Малышка Бетти. – Я улыбнулась, опуская глаза. - На малышку ты уже не похожа. – Билл засмеялся, стряхивая с моего плеча сухой листик. - А ты на гея. – Он ещё больше засмеялся, показывая мне ряд белых, как я потом узнала, не настоящих зубов. Билл проводил меня до дома, до обшарпанной квартиры на пятом этаже, где стоял запах горьких сигарет и моих духов. На прощание пообещал, что позвонит и скрылся за поворотом. На ночь, когда я втирала в руки крем, я думала о нём, что со мной случалось крайне редко. Я думала о его руках и сигаретах. Знаете, они чем-то похожи. Руки Билла – это мои сигареты, тонкие, сухие, с нежным ароматом и с крепким вкусом. Я сжимала их в своих руках во сне, вдыхая запах мыла и воды из-под крана. Если так подумать, я грёбаная фетешистка, балдеющая от рук Билла. На следующий день мой телефон не звонил, и ещё через день. И так целую неделю. Он позвонил через месяц. Много времени прошло. Я придумала себе, что мы переспали, он уехал к своей жене, а я осталась в его квартире в другом городе. Я была его командировкой, а он моим билетом на Гоа. Но эти извращённые мысли были всего лишь мыслями. Мне хотелось верить в такую цепь событий. Мой диагноз – шизофрения. Я придумываю свой мир, а потом живу в нём. Именно сейчас я стала соглашаться с врачами - а вдруг я действительно опасна для общества? Билл позвонил мне в августе. Дождь лил пятый день. Я хотела уже звонить Ною, чтобы он строил ковчег, но номер не нашла. Говно, а не справочник. Я смотрела телевизор, когда телефон исполнил песню Ланы Дель Рей. - Алло, - безразличие и грусть. - Бетти, привет, это Билл.- Его голос звучал неуверенно. - Оу, Билл, - я приподнялась на диване, выключая звук в железном ящике. – Рада слышать. Ты бы ещё через год позвонил. - Прости, у меня не было времени, чтобы звонить. Может, встретимся сегодня или завтра? - Билл, ты погоду видел? Или ты в другой реальности? – я снова посмотрела в окно. Дождь, видимо, хотел разбить стекло. - У меня машина, я могу заехать. – Я чувствовала, что он улыбается. - Хорошо. Сегодня в восемь заедешь. Только не опаздывай, а то я передумаю. Он положил трубку первый. Радости было одна целая и две десятой. Мне хотелось спать, чувствовать на голых ногах прохладное одеяло и нюхать собственные волосы. Я это почувствовала в полпервого, когда большая фигура Билла удобно расположилась между моих ног. Постель вся измялась под нашими фигурами, а воздух пропитался запахом потных тел. Я не буду писать, что мы делали, как мы это делали, а главное – зачем, потому что в верхнем углу обложки будет значок «плюс восемнадцать» и книга будет лежать рядом с «Лолитой» и «Эммануэль». После, лёжа на его груди, я думала о том, что всё опять пошло не так. - Билл, - он гукнул на своё имя, трогая мои волосы. – Сколько у тебя было девушек? - Ну, с тобой три. – Я грубо улыбнулась, с издёвкой. - Так и не скажешь. – Напыщенный комплимент, чтобы его заросшее лицо покраснело. Он поцеловал меня в макушку, думая, что от этого моё тело покроется гусиной кожей, а я пойму, что в этом мире не одна. Постельных, никому не нужных разговоров не было. Я лишила Билла такой возможности, тихо засопев на его голой, безволосой груди. Мне до сих пор кажется, что он её брил. Как мерзко. Мы встречались ещё много раз, принимая в себя тонны алкоголя, никотина и слюни – он любил целоваться с языками, а мне это казалась извращением. Билл был хорошим человеком, который копался в моей душе, зашивал дырки и зацепки. Но, как мужчина, он был просто никакой. Красота для меня мало что значит. Женская, а не мужская. А мужской в нём было мало. Если только то, что болталось между ног, но это меня мало интересовало. Можно сказать, что я любила его. Своеобразно, по своему, как любила только я. Без красивых, павлиньих слов и поцелуев. Через ночь царапала его спину, оставляя длинные, кошачьи ранки, сдирая их снова и снова. Он оставлял мокрые, немного красные следы на моей груди, улиткой спускался к рёбрам, а дальше вниз, смущаясь, как малолетний любовник. Мы много разговаривали, вливая в себя текилу или мартини. Нам было хорошо вместе - он думал, что я без ума от него, а я хотела, чтоб так и было. Наши встречи продолжались два месяца. В октябре он был занят работой, а когда у него получалось вырваться, мы не разговаривали, отдаваясь животным инстинктам. В середине октября, по застеленной чёрными, гнилыми листьями дороге я пришла в кафе, где меня ждал Билл и Том. Именно в середине октября я встретила Тома и не отпускала его до февраля.