It's a New Life

– Он сказал тебе что? – потрясенно переспрашивает Кен, глядя на сидящего напротив Вакабаяши. – Такия-сан пообещал, что обязательно добьется моего оправдания. Что я должен изменить показания, отрицать свою вину, – парень выглядит возбужденным, впервые с того момента, как Кен увидел его, не смотрит исподлобья, не огрызается, его глаза блестят. И Кен готов придушить Генджи своими руками. И когда только успел, ведь два дня всего прошло с их визита к матери парня. Ни черта не изменился. Хоть бы посоветовался сначала! Нет же, прет не глядя! У Генджи обеденный перерыв, и Кен находит его в небольшом кафе недалеко от юридического управления. Только люди вокруг избавляют Такию от быстрой смерти или самого Кена – от увечий. Катагири не уверен, что даже переполняющее его бешенство – хорошее подспорье в драке с бывшим лидером Судзурана. Он в два шага пересекает зал. – Что ты, твою мать, творишь? – сидящие за соседними столиками люди оборачиваются. Генджи поднимает голову от телефона, в котором, Кен видит мельком, он ведет какую-то переписку. Генджи сворачивает чат. – Ты о чем? – Не притворяйся! Что ты наплел Вакабаяши, я был у него сейчас! – Кен очень старается не кричать, однако переполняющая его злость не дает понизить голос. – Ничего особенного, – Генджи сует телефон в стоящий на соседнем стуле портфель. – Не ори, сядь. – Кен плюхается напротив. Генджи выглядит спокойным, и это особенно злит Кена: безмозглый мальчишка, кажется, даже не понимает, что натворил. – Он сказал мне, – все-таки понижает тон Катагири, – что ты убедил его отказаться от прежних показаний, от признания. – Да. К счастью, прибор здесь только одни, и обе палочки в руках у Генджи. Только это избавляет Такию от того, что в протоколах называют «колющей раной». – У тебя как с головой? – Кен наваливается на стол. – Ты хоть понимаешь, что делаешь? Этому тебя учили в твоем университете? – Я делаю свою работу, – как ни в чем не бывало отвечает Генджи. – Тогда, мне кажется, ты не очень хорошо понимаешь смысл своей работы, – почти шипит Кен, – ты должен помочь Вакабаяши, а не утопить его еще больше. – Именно это я и делаю. Я хочу, чтобы он вышел на свободу. – Генджи, – в голосе Кена появляются интонации, которыми обычно разговаривают с маленькими детьми, – ты ведь изучил материалы дела, он дал признательные показания, его поймали на месте преступления, и есть свидетели. – Сами по себе факты ничего не стоят. Все зависит от их интерпретации. – Да ты издеваешься, что ли? Дело ломаного гроша не стоит. Тебе надо всего лишь оформить договоренность с обвинением и все. Какого хрена ты лезешь в бутылку? – Мне просто не все равно. Я и без тебя знаю, что оно решается в одно судебное слушание. Пришли, показали соглашение сторон, получили приговор, и все свободны. То есть, не совсем все. Но этот парень… Я хочу помочь ему, Кен. Неужели ты не понимаешь. На него всем плевать, даже его собственной матери, ему просто нужно помочь. – Ведь не в нем дело, – на лице Катагири появляется понимание. – Дело в тебе. – Что? – Конечно, я должен был догадаться сразу. – Кен наклоняется ближе к Такии. – Послушай меня, это не Судзуран! – При чем тут Судзуран? – При том, Генджи, мы здесь не меряемся, кто круче. Ты должен помочь ему, и твоя помощь – это максимально уменьшить срок. Будешь гнуть пальцы – он сядет по полной. – Ты прав, это не Судзуран, но суть одна, – наконец говорит Генджи и отодвигает от себя тарелку. – Никто никому не нужен, всем наплевать. Помнишь, что его мать сказала? Пусть сажают, мне же легче. Мы все были такие, на нас на всем было плевать. Я иногда удивляюсь, как никто из наших не загремел, не скатился в дерьмо, как мы сумели выкарабкаться, стать людьми. – Да при чем здесь вы? – раздраженно спрашивает Катагири. – При том, – зло отвечает Такия. – Потому что знаю, как это херово, когда всем на тебя плевать. И ты это знаешь, хоть и делаешь вид, что весь такой правильный. – Генджи, – медленно говорит Кен, – тогда, десять лет назад, я даже тебе завидовал. Мне казалось, что в тебе есть то, чего так не хватало мне – сила, упорство, характер. Что ты сможешь достигнуть многого. Что ты сможешь не просрать свою жизнь так, как это сделал я, но в итоге, – Кен снова замолкает, – ты остался таким же, каким и был. Бестолковым упрямым мальчишкой, который не хочет повзрослеть. Знаешь, Генджи, ты так ни хрена и не понял! – И что, по-твоему, я должен понять? Кен смотрит на вздернутый подбородок, плотно сжатые губы, ему кажется, что он видит перед собой все того же мальчишку, который рвался к вершине Судзурана, сметая все на своем пути. Тогда – это восхищало, сейчас – казалось несусветной чушью. – Что жизнь – это не игра в царя горы! – Ошибаешься, – коротко отвечает Генджи, – жизнь – это драка. Либо ты, либо тебя. – Тогда прими совет старшего товарища, – Катагири отодвигает стул, – найди себе другую профессию. Потому что для людей ты – последняя надежда, а не возможность влезть на вершину… Это жизнь, Генджи, некоторым нужно просто не скатиться еще ниже. Такия усмехается, но улыбка больше похожа на оскал. – Ты, конечно, мой сэмпай и все такое. И ты многому меня научил. Но, не обижайся, Кен, ты по-прежнему рассуждаешь, как шестерка. Кен останавливается. – Пусть так, – наконец говорит он, глядя на стриженый затылок и ссутулившуюся спину – а ты сам? Кому и что ты пытаешься сейчас доказать? – Что? – Генджи чуть поворачивает голову. – О чем ты? – Когда мы познакомились, ты мечтал утереть нос своему отцу. Карабкался на вершину Судзурана, чтобы показать господину Хидео, чего ты стоишь. Но ты больше не школьник, и господина Хидео тут нет. Так чего ради? – Ты спятил, – Генджи снова предоставляет Кену возможность созерцать таланты своего парикмахера. – Может быть, ты прав, и я рассуждаю, как шестерка, – Катагири отмечает, как напрягается спина Генджи. – Но запомни: я не дам тебе сломать парню жизнь. Изживай свои детские комплексы сам. Не перестанешь валять дурака – я обращусь к твоему начальству, потребую, чтобы нам прислали другого адвоката, потому что ты просто некомпетентен, – Кен замолкает, потрясенный самим собой. Неужели он сказал Генджи такое. Он вдруг понимает, что никогда раньше не видел, как тот дерется. Даже в их первую встречу он появился, когда уже поверженные противники лежали у ног Генджи. Ему тогда все время казалось странным, откуда берется столько силы в этом худом нескладном теле. Генджи состоял из сплошных острых углов и ломаных линий, и для Кена оставалось загадкой, каким образом он умудрялся так управляться со своими длинными руками и ногами, откуда бралось это ощущение опасной силы, которое исходило от его тощего тела. Сейчас тот как будто усмехается – вздрагивает спина. Запрокинув голову, он залпом допивает горячий золотистый напиток. Потом резко отодвигает стул – теперь он возвышается над Кеном. Взгляд у него ледяной, опасный и одновременно спокойный. Так смотрят наемные убийцы, Кен хорошо помнит этот взгляд. Кен вспоминает, что, несмотря на хороший костюм и модную стрижку, Генджи – сын якудза, и черт знает, что творится в его голове и как легко слетит этот тонкий налет приличия, что покрывает его, как позолота – дешевую китайскую побрякушку. Выглядит красиво, но чуть царапни… Генджи опускает руку в карман пальто, и Кен непроизвольно отстраняется. Совсем чуть-чуть, но Генджи это замечает. Такия усмехается краем рта, в ладони зажаты несколько купюр. Он завязывает пояс пальто. – Не бойся. Я, может, и херовый адвокат, но уж точно не убийца. На улице странная смесь из дождя и снега, через стекло Кен смотрит, как, втянув голову в плечи и подняв воротник пальто, Генджи торопливо шагает в сторону юридического управления. *** Через несколько дней после судьбоносной встречи в Судзуране они сидели в пустом баре, и впервые с того дня, как познакомились, Кен видел своего нового приятеля таким подавленным. Кен уже не знал, с какой стороны подступиться к Генджи, чтобы расшевелить его. – Ты знаешь, – сказал тот, тяжело поднимаясь со ступеньки на ступеньку, – я ведь пошел в Судзуран, чтобы переспорить отца. Кен удивился такому признанию. Генджи казался ему человеком, меньше всего зависящим от чужого мнения. – И кто же у тебя отец? – скорее из вежливости, чем из интереса, спросил он. По внешнему виду и поведению и так было понятно, что отец у нас в лучшем случае – какой-нибудь работяга, в худшем – такой же, как сам Кен, мелкий якудза. Дети, выросшие в благополучных или обеспеченных семьях, всегда выглядели иначе. Генджи вначале подтвердил его догадки. – Да так же, как ты, якудза, – сказал он куда-то в воротник свой олимпийки. – Глава клана Рюсекай, – добавил он чуть погодя, и Кену показалось, что его со всего размаху треснули битой по голове. – Погоди, погоди, – он пытался поймать ртом воздух, – ты хочешь сказать, что ты сын господина Хидео? Генджи то ли кивнул, то ли повел плечом, а Катагири ощутил себя, словно он, как та Алиса из Страны Чудес, летит вниз в черной яме. *** Шум слышался из невысокого, явно требующего капитального ремонта домика, окруженного таким же покосившимся редким забором. Там внутри что-то падало, доносились ругательства – одно забористей другого. Потом дверь распахнулась, и Кен увидел на пороге довольно молодого, хорошо одетого мужчину, который, обернувшись, бросил что-то через плечо вглубь дома и начал спускаться с крыльца. Но не успел он дойти до висевшей на одной петле калитки, как за ним буквально вывалился на улицу старик. Он едва передвигал ноги, но, как понял имевший в этом большой опыт Катагири, отнюдь не от дряхлости. Старик был пьян. – Куда ты пошел? Разве я тебе разрешал? – кричал старик. – Ты думаешь, мне нужны твои жалкие подачки? Твои грязные деньги? – он пошатнулся и еле удержался на ногах. – А ну вернись, стой, – он вынужден был ухватиться за штакетину забора, чтобы не упасть. Мужчина обернулся, его красивое лицо исказила гримаса презрения. Он вернулся и, схватив старика за локоть, что-то сказал. Негромко, так, что Катагири не мог расслышать, однако слова эти явно пришлись старику не по нраву. – Позорить? Это я тебя позорю? – он вырвал руку и пошатнулся. – Может быть, это я связался с бандитами? Может быть, это я вор и убийца? Это мне стыдно людям в глаза смотреть, вырастил сына! Мужчина что-то прошипел сквозь зубы и пошел в сторону припаркованного напротив автомобиля, а вслед ему неслось: – Тоже мне – напугал, не нужны мне твои деньги, забирай, – и он принялся было хлопать себя по карманам, словно в поисках тех самых денег, но такие резкие движения, судя по всему, мешали правильному положения тела в пространстве, поэтому старик вынужден был снова схватиться за калитку, которая жалобно заскрипела под его весом, грозя лишиться последней петли. – Я всегда был честным человеком, а ты погляди на себя! Надел свои дорогие ботинки и думаешь, что этого достаточно? Запомни, когда ты сдохнешь в грязной подворотне, я твоего щенка кормить не буду! Мужчина что было силы хлопнул дверцей. Взвизгнули покрышки, и автомобиль пронесся мимо, оставляя за собой клубы пыли. – Опять у Такии скандал, – Кен обернулся, за его спиной стояла невысокая пожилая женщина с большой сумкой в руке. – Каждый месяц одно и тоже. Ну, и то правда, сын-якудза – такой позор, – она покачала головой. – Да что вы, – только из вежливости протянул Кен, но тетка явно была любительницей поболтать. – Так говорят в квартале. Может, и правда: откуда у честного человека могут быть такие дорогие вещи или машина. Но Хидео всегда был беспутным малым, и что он по кривой дорожке пошел, то неудивительно. Хотя с такой семьей где уж приличным человеком стать, – собеседница махнула рукой, а Катагири навострил уши. Имя было какое-то знакомое, где-то он уже это слышал – Такия Хидео … Имя всплыло само собой. Через несколько недель по Судзурану поползли слухи, что один из бывших выпускников стал главой клана якудза. Эта новость сначала вызвала недоверие – конечно, большая часть выпускников вороньей школы превращалась отнюдь не во врачей, адвокатов и инженеров, многие оказывались в преступных синдикатах, но стать главой целого клана – это была уже какая-то фантастика. И поначалу принесших подобные новости в лучшем случае поднимали на смех. А то и лишали парочки зубов – чтобы врали, да знали меру. Но когда рыжий Хинамори, чей старший брат уже несколько лет был мелкой сошкой в клане Рюсейкай, подтвердил, что старый босс действительно передал бразды правления некому Такии Хидео, а тот действительно лет пятнадцать назад закончил Судзуран, то вынуждены были примолкнуть даже самые недоверчивые. А ведь он не смог даже покорить школу, качали головой хранители школьных преданий. Имена самых борзых учеников школьная память не вычеркивала. И Катагири вспомнил красивого, дорого одетого мужчину, блестящий автомобиль… и внутри словно что-то сжалось. Какое-то предвкушение. Голову кружило от перспектив. Ведь этот Такия так и не смог покорить Судзуран, но разве это помешало ему стать главой целого клана? И он совсем не старый, мафиозные боссы в кино были обычно седыми, а этот Такия совсем молодой. Небось, едва за тридцать. Тоже не бог весть какая молодость, но ведь и не старик. И чем он, Кен, хуже. Катагири боялся кому-нибудь признаться в задуманном, но день ото дня эта мысль все крепла в его голове. Кен сам точно не знал, что конкретно привлекало его в мысли о якудза: то ли тот ореол загадочности и щекочущее чувство опасности, то ли ощущение какой-то тайной власти, которую они имели. В голове Кена все это смешивалось в причудливую картину, где он видел себя в окружении верных людей, которые слушали каждое его слово и выполняли каждый его приказ. Он видел себя в дорогих костюмах, за рулем роскошной машины, видел себя в окружении красивых женщин, которые… ну, дальше и так все было понятно. И он радостно погружался в эти мечты, как в горячую ванну после трудного дня. Собственно, если разобраться, мечты всегда занимали в жизни Кена место куда большее, чем реальная жизнь. Наверное, все пошло от отца, который даже о самом обычном походе за пачкой риса в ближайший магазин мог рассказать, как о настоящем приключении. Пожалуй, это было главное, если не единственное его достоинство. Но маленькому Кену было все равно: с отцом, который, даже изрядно напившись, становился только добрее, было куда веселее, чем с вечно недовольной, усталой и раздраженной матерью, поэтому Кен слушал его, раскрыв рот, и в бесконечных семейный ссорах спешил встать на сторону отца, чем еще больше злил и без того пребывавшую в постоянно дурном настроении мать. Словом, домашняя жизнь у Кена не заладилась с самого начала, и спасения от семейных неурядиц он искал в кино, манге и общении со сверстниками. От отца ему досталось богатое воображение, так что в его голове переплетались самые невероятные сюжеты, когда-либо им виденные и прочитанные, и, конечно, он был их главным героем. Кен героически спасал тонущих котят, догонял бандитов, отобравших у старушки кошелек с деньгами, и один побеждал целую толпу хулиганов. Причем он всегда рассказывал об этом так воодушевленно, что не только заставлял поверить окружающих, но и начинал верить сам. Возможно, другого уже не раз побили бы за такое вранье, но Кену прощали – так искренен он в своих фантазиях и так увлекательно он рассказывал. Понимал ли Кен, что для большинства окружающих – соседей, одноклассников – он был чем-то вроде шута? Что никто не относился к нему всерьез, что, готовые посмеяться над его шутками, приятели спроваживали его всякий раз, как только доходило до чего-нибудь серьезного. А если уж и звали с собой, то только в какие-нибудь совсем уж авантюрные дела, чтобы потом свалить вину на него. – Ты что, не видишь, что все смеются над тобой? Как можно быть таким дураком! – кричала мать. – Весь в отца, такой же бесполезный и никчемный! После этих слов Кен мрачнел, но ненадолго. Мать не была для него авторитетом, она жила в бесконечном круговороте дел и не успевала думать ни о чем, кроме того, как бы заработать денег и как бы их сэкономить. Кен не понимал, как можно думать только о таких скучных вещах. Даже Судзуран не смог изменить характер Катагири, скорее, наоборот. Судзуран с его вечной борьбой за лидерство, с его пусть и необычным, но все же кодексом чести, Судзуран, бывший совершенно отдельным миром, так не похожим на тот, что царил за школьными воротами, стал для Кена ближе родного дома, находиться в котором становилось невыносимо. Отец пил все больше, а мать, крутившаяся на нескольких подработках, делалась все злее. Сам же он то ли и правда покорил своими бесхитростными байками суровые сердца соучеников, но три года старшей школы оказались самыми счастливыми в жизни Катагири. Он настолько погрузился в школьную жизнь, что, когда три года спустя ворота Судзурана закрылись за его спиной, оказалось, что он совершенно не представляет, что делать с новой, взрослой жизнью. Конечно, первым делом он ушел из дома, снял крохотную комнатку над лапшичной. Ее пожилые хозяева прониклись к молодому, никогда не унывающему квартиранту такой любовью, что подкармливали в особенно трудные времена и позволяли не платить за жилье по несколько месяцев, если дела шли совсем плохо. А дела, и правда, шли не лучшим образом. Кен перебивался временными заработками, и единственными его радостями были встречи с бывшими одноклассниками: посидеть за бокалом пива, вспомнить старые деньки. Глядя, как приятели все также покатываются над его шутками, Кен снова обретал уверенность. Но встречи эти становились все реже, одноклассники худо-бедно устраивали свою жизнь, и школьные воспоминания вообще и Катагири в частности интересовали их все меньше и меньше. Кен же все никак не мог расстаться с воспоминаниями о Судзуране, и чем неустроенней становилась его жизнь в настоящем, тем чаще он вспоминал прошлое. А потом умер отец. «Тромб», – сказал врач в больнице. «Допился», – буркнула мать. В тот день, после похорон, ноги сами вынесли Кена к Судзурану. Тот смотрел на Катагири темными проемами немытых окон, разговаривал с ним шумом сотен голосов своих учеников, надписями на своих стенах. И, шагнув на школьный двор, Кен вдруг почувствовал себя судном, вернувшимся в родной порт после длинного плавания по бурному морю. А потом настал тот яркий жаркий полдень, и Кен стоял посреди пыльной улицы и смотрел вслед скрывшемуся автомобилю – и твердо знал, что, наконец, нашел свой путь. Оставалось только правильно на него выйти. О якудза Кен имел представление весьма смутное, почерпнутое из фильмов и манги, поэтому первым делом он разыскал бывшего одноклассника, чей брат был членом Рюсейкай, чтобы выйти через него на связь с кланом. Но бывший соученик просьбам Кена не внял, осмотрел его с ног до головы, фыркнул, чуть ли не пальцем у виска покрутил и велел убираться на все четыре стороны. Но Кен не собирался так легко сдаваться, поэтому он свел знакомство со словоохотливой соседкой старика Такии и так понравился отчаянно скучающей старушке, что та поведала все, что знала, о своих беспокойных соседях. Старый Такия всю жизнь проработал в портовых складах и, как многие работяги, имел такую неумеренную страсть к выпивке, а также всякого рода азартным играм, что умудрялся пропивать получку задолго до ее получения. – Что ни вечер, глянешь в окно, а бедняжка Мичико тащит его на себе домой, – вздыхала сердобольная соседка и подливала внимательному слушателю слабозаваренный чай. – А как приходит конец месяца и наступает пора по счетам платить, так у них скандалы до утра, денег-то нет. Она, бедняжка, даже в порт ходила к самому главному начальнику, просила, чтобы, значит, зарплату ему на руки не выдавали – или хоть часть какую, а остальное уж ей. Но что начальник поделать может? Не в своем он праве. Истории эти Кен слушал вполуха, они ничем не могли его удивить, сам он жил почти так, разве что Катагири-старший, напившись, становился тих и благостен, тогда как и без того не обремененный добрым сердцем и поколачивавший и жену, и сына на трезвую голову Такия, напившись, по словам соседки, окончательно входил в раж. Соседи даже пару раз полицию вызывали, да толку-то что. Дела семейные. Когда три дня и десятки литров чая спустя Кен все-таки сумел повернуть разговор в нужное русло, оказалось, что ничего толком о том, чем сейчас занимается Хидео Такия, добродетельная соседка не знала. – Болтают по кварталу, что он главным в клане якудза стал. Не знаю, правда или нет. Что с бандитами с малолетства водился – это правда. А насчет главного в клане… кто его знает. Но одно скажу: такие деньжищи честным трудом не заработаешь. Единственное полезное, что удалось вытянуть Кену из этой болтовни, - это то, что раз в месяц Такия заглядывает к отцу, чтобы подкинуть деньжат и проверить, не загнулся ли тот окончательно. Впрочем, тут же огорчила воспрявшего духом Кена старушка, бывает, что деньги приносят какие-то темные личности: шмыгнут в дом и выскакивают через минуту. Где в настоящее время обретается молодой Такия, соседка не знала. Конечно, Кен мог открыть телефонный справочник, но в душе он все же побаивался ринуться сразу в логово якудза. Поэтому продолжал исправно посещать старушку в надежде, что Хидео Такия вспомнит о сыновнем долге и заявится проведать отца. Надежда сбылась несколько месяцев спустя. Промозглым ноябрьским полуднем у соседнего дома затормозила серебристая машина. Кен торопливо распрощался со ставшей уже почти родной старушкой и поспешил на улицу, потуже затягивая концы шарфа. Сыновний долг Такия выполнил довольно быстро. Не прошло и десяти минут, как он спустился по покосившимся ступенькам. В несколько шагов он пересек двор, и Кен понял, что надо действовать. Он отлепился от забора. – Господин Такия, подождите, господин Такия. Тот, уже державшийся за открытую дверь автомобиля, обернулся. Он окинул Кена коротким взглядом, от которого тот буквально прирос к земле. Нет, в нем не было ни угрозы, ни злости, скорее раздраженное любопытство, но Такия смотрел так, как будто он был на вершине мира, а Кен был букашкой у его ног. Впрочем, в какой-то степени это было правдой. У Кена язык прилип к гортани, вся его прочувствованная и продуманная речь вылетела из головы. – Я ничего не покупаю и на собачьи приюты не подаю, – неправильно истолковав появление Катагири, бросил Такия и снова потянул на себя дверь машины. Это немного привело Кена в чувство. – Нет, нет, что вы, я не из этих, я никогда бы не осмелился, – затараторил он. – Господин Такия, выслушайте меня, уделите мне всего минуту, – Хидео Такия чуть прищурился и быстро окинул взглядом окружающую территорию. Сделал едва заметный шаг, так что оказался как будто прикрытым автомобильной дверью. – Кто ты и что тебе нужно? – резко спросил он. Катагири сглотнул. – Меня зовут Кен Катагири. И я прошу вас принять меня в свой клан, – выпалил он на одном дыхании и чуть ли не зажмурился от ужаса. Все-таки вот так налететь на босса якудза – это отдавало не просто безрассудством, а самоубийственным безрассудством. Хидео Такия смотрел на него, и Кен отчаянно жалел, что не только вообще завел этот разговор, но и встал сегодня утром с постели. – Вот как, – наконец разжал губы Такия, однако, насколько Кен мог понять по голосу, это его не разозлило. – И с чего же ты, Кен Катагири, решил, что у меня есть какой-то клан. – Кен уставился на Такию, вытаращив глаза. Такого ответа он не ожидал. – Но вы же, – растерянно промямлил он, – ваша машина и… – По-твоему, если бедный человек разбогател, то он обязательно стал преступником, – Такия облокотился на дверцу автомобиля и насмешливо смотрел на Кена. В эту минуту тот был готов со стыда провалиться под землю. Таким идиотом он себя не чувствовал давно. В конце концов, с чего он действительно так решил? Мало ли что болтают одуревшие от скуки старухи да падкие на громкие сплетни школьники. Действительно, почему бедный человек не может разбогатеть своим трудом, таких примеров сколько угодно. То есть, Кен не мог вспомнить ни одного, но был уверен, что такие люди, конечно, существуют и почему бы Хидео Такии не быть из их числа. – Ну, так что, Катагири, – все также насмешливо поторопил его Такия. Однако под этой насмешливостью слышалась настойчивость и даже требовательность. – С чего ты решил, что я имею отношение к якудза? – Так говорили в Судзуране, – пробормотал Кен. – В Судзуране? – голос Такии изменился, в нем появилась любопытство. – Ты учился в Судзуране? – Да, – кивнул Кен. – Давно закончил? – Два года назад. – Вот как, – поза Такии стала менее напряженной. – И что же про меня болтают в Судзуране? – Говорили, что вы стали главой клана, до вас никто такого высокого положения не добивался. Все очень удивлялись, что вы, такой молодой, и так высоко взобрались, не верили, ведь вы даже... – и тут Кен прикусил язык. – Продолжай. Ведь я даже не смог покорить Судзуран. Кен опасливо посмотрел на Такию, но тот, казалось, едва сдерживал смех. – Да, – вынужден был признаться Кен. – И тогда ты решил, что тоже хочешь стать якудза, – продолжил Такия, и Кен снова кивнул. – Если бы вы, господин Такия, – начал он, но его прервал телефонный звонок. Такия вытащил мобильник. – Слушаю. Да, это я. Нет, я сейчас я не могу приехать, отпустите его, я сам все потом улажу. Что? Нет, я действительно сейчас не могу, – слушая собеседника, Такия все больше хмурился. – Нет, не нужно, хорошо, я сам приеду. Да, буду через полчаса, – он нажал отбой. В один миг его благодушие куда-то улетучилось, Такия выглядел раздраженным. Сунув телефон в карман, он сел в машину, словно забыв о стоящем тут же Кене. И тот решился. Он вцепился в дверь. – Господин Такия, простите, но все-таки… моя просьба… Такия, явно уже думавший о чем-то своем, кинул на Кена недоуменный взгляд, потом, словно вспомнив что-то и порывшись в бардачке, сунул Катагири визитку. – Приходи сюда. Спросят – скажи, что босс велел, – он захлопнул дверь, и, взвизгнув тормозами, машина исчезла за поворотом. Кен опустил глаза. На визитке не было ни имени, ни телефона, только название клуба. Даже адрес не стоял. Но Кена это не расстроило. Это явно была визитка для своих, для тех, кто и так все знает. И осознание этого окрылило Катагири больше, чем если бы Такия сказал ему «да». Однако с визитом пришлось повременить, нельзя же было заявиться к будущему боссу чучелом. Еще там, у машины, Кен обратил внимание на то, как одет Такия. Даже Кен, чьи познания в подборе одежды сводились к акциям «купи футболку за 500 йен и вторую получи в подарок», не мог не видеть, что одно пальто Такии стоит столько, сколько он, Кен, в год платил за свою комнатушку. Конечно, ничего такого Кен себе позволить не мог, но и явиться в пуховике и кроссовках тоже было нельзя. В конце концов, он должен был показать, что он серьезный человек, с такими же серьезными намерениями, а не какой-то там вчерашний школьник. К созданию своего образа Кен подошел ответственно. Отсмотрел несколько десятков фильмов про якудза, после чего отправился в магазин. Однако все те вещи, которые он мерил, казались ему совершенно обычными: серые или черные костюмы – самое то для офисных крыс, но разве они подходят для новой жизни, которая ждала Кена? И его совершенно не смущало, что тот же Такия был облачен в самый что ни на есть тоскливый черный цвет, и единственным светлым пятном в его прикиде был бежевый, в коричневую клетку, шарф. Кен долго и упорно перебирал вешалки в поисках того, что показало бы всем – они имеют дело с серьезным человеком. – У меня есть для вас кое-что особенное, – внезапно озарило продавца, в руках которого уже не помещались забракованные Кеном вещи. – Это то, что вам надо, кроме того, это последний экземпляр, и у нас на него скидка. Десять минут спустя Кен покидал магазин с огромным пакетом. Клуб располагался в районе порта и, судя по тому, что снаружи напоминал огромный ангар, когда-то был самым обычным складом. Внутри на Кена обрушилась оглушительная музыка: на сцене под лучами софитов рвали гитарные струны и пели о свободе и безысходности какие-то панки в черных кожаных куртках, на небольшом танцполе им, покачивая в такт зажигалками, вторила разношерстная молодежь. Второй танцпол представлял собой подвешенную за цепи платформу, которая раскачивалась так сильно, что Кен поспешил убраться подальше. К барной стойке вела металлическая лестница, по которой сновали туда-сюда официантки и на которой, облокотившись на перила, курили посетители. Здесь было тише, чем внизу, и можно было переговариваться, не рискуя сорвать голос. – Двойной виски, – не без удовольствия заказал Кен, устраиваясь на круглом табурете. – Модная вещица, где отхватили? – бармен поставил перед ним стакан. Кен неторопливо расправил полы белоснежного новенького плаща, поправил тигриную окантовку рукавов… вещь стоила потраченных на нее денег. Кен больше не терялся в толпе. – Там уже нет, – с достоинством ответил он, – эксклюзивная вещь, – бармен понимающе кивнул и отвлекся на следующего клиента. Маленькими глоточками отпивая виски, Кен между тем раздумывал, как перейти ко второй части его плана. А именно – ко встрече с Хидео Такией. Ведь, отдавая ему визитку, тот не сказал, как найти его самого. Почему вообще назначил встречу в ночном клубе. Кену трудно было представить Такию среди этой беснующейся молодежи, часть из которой явно была еще и под кайфом. Может быть, он просто подшутил над Катагири? Нет. Такой серьезный человек совсем не похож на шутника, – Кен сделал еще один глоток, и тут его осенило. – Ну, конечно, это что-то вроде проверки, задания. Должен же он убедиться, что берет к себе стоящего человека, а не какого-нибудь дурачка. «Ну же, Кен, пошевели мозгами». Кен еще раз оглянулся вокруг. Взгляд его задержался на бармене, который, облокотившись на стойку, беседовал о чем-то с мужчиной средних лет. Вот и ответ. «Ты гений, Кен», – сказал он себе и махнул рукой, подзывая бармена. – Желаете повторить? – спросил тот, подойдя. Однако денег у Кена едва хватило бы, чтобы расплатиться и за один стакан. Да и не пить он сюда пришел. – Послушайте-ка, – наклонившись над стойкой, заговорщицки сказал Кен, – я бы хотел увидеть господина Хидео Такию. – Лицо бармена ничего не выражало. – Вы меня слышите? – на всякий случай повысил голос Кен. – Господин Хидео Такия. Он назначил мне встречу. Меня зовут Кен Катагири. – Прямо здесь? – Что? Нет, то есть… – Кен вынужден был признать, что все это выглядит довольно глупо. – В любом случае, не понимаю, о чем вы говорите, – все тем же спокойным голосом ответил бармен. – Вам повторить? – он указал на стакан. Кен покачал головой. Что же делать? Неужели все зря, он так готовился. И босс – Кен про себя уже называл Такию боссом – неужели он никого не предупредил. Но ведь он сам сказал Кену прийти сюда, в этот бар. И даже визитку дал и… Визитка! «Спросят – скажи, что босс велел», – именно так сказал он ему там, на улице. Кен нашарил в кармане кусок картона и снова махнул, подзывая бармена. Тот подошел не сразу. – Надумали? – Вот, – Кен выложил на стойку визитку с таким видом, как будто это был пропуск в рай, как минимум. – Ее дал мне господин Такия и сказал, чтобы меня отвели к нему. Это его приказ, – бармен бросил на кусочек картонки короткий взгляд. Но Кену эти несколько мгновений показались вечностью. Он даже забыл, как дышать. Боялся, что бармен просто рассмеется ему в лицо или, хуже того, прикажет охране вытолкать надоедливого клиента. Но тот обернулся и крикнул куда-то вглубь помещения. – Рино-тян, подмени меня ненадолго, – и поманил Кена за собой. – Идем. Они спустились по слабо освещенной лестнице, прошли по коридору, заставленному коробками и контейнерами с бутылками – это явно были какие-то служебные помещения. Музыка из клуба сюда почти не доносилась. По представлениям Кена, они были в каких-то подвальных помещениях – ни одного окна. Его даже охватило беспокойство, уж не собираются ли его здесь прирезать по-тихому. Но вот впереди показалось пятно света, и Кен оказался в ярко-освещенной комнате, где на расставленных вдоль стен диванах и креслах сидели, негромко переговариваясь, с десяток мужчин. Все они, как один, замолчали и уставились на Кена, стоило ему возникнуть на пороге. Кен тоже растерялся. Не вызывало никаких сомнений, что все они были якудза – и, надо сказать, первыми якудза, которых Кен видел так близко. Стало немного страшно. – Это еще что за Белоснежка? – поинтересовался один из них, крупный, со стрижкой ежиком и в смешных квадратных очках. Бармен пожал плечами. – Босс велел проводить. Один? – он указал на дверь, которую Кен прежде не заметил. – Да, – ответил толстяк и сел на свое место, больше не проявляя к Кену никакого интереса. «Раз босс сказал, значит, так и надо», – с уважением подумал Кен и приосанился. Вот так-то. Бармен дважды стукнул в дверь. – Что там, Усияма? – донесся до Кена уже знакомый голос. – Простите, господин, но тут к вам пришли, вроде вы сами велели проводить. – Кто? – Какой-то Кен Катагири. Наступило молчание, и Кен был готов провалиться под землю. Каким же надо быть идиотом. Конечно, такой занятой и важный человек, как Хидео Такия, уже успел позабыть про него. Мало ли с кем он каждый день общается, чтобы запоминать какого-то там мальчишку. Сейчас он скажет, что знать не знает никакого Кена Катагири, и тогда его вытолкают отсюда взашей. И это хорошо, если просто выгонят, а то ведь и побьют. И хорошо, если только побьют. Ведь, в конце концов, он сунулся в самое логово якудза, а всем известно, как якудза относятся к чужакам. Вдруг они вообще решат, что он, Кен, из полиции или из какого-нибудь конкурирующего клана. И будут его пытать. Резать по кусочку, а потом ноги – в ящик с цементом и утопят, благо, вот они – портовые пирсы, в двух шагах. Кена прошиб холодный пот. Богатое воображение уже рисовало ему такие яркие картины собственной гибели, что он не расслышал, как Такия сказал «позови», и увидел только, что этот бармен, Усияма, настойчиво машет ему рукой. Кен, все еще пребывавший в плену страшных видений собственной медленной и мучительной смерти, сделал несколько шагов на ватных ногах и оказался буквально впихнутым в комнату, после чего дверь с оглушительным грохотом захлопнулась за его спиной. Впрочем, возможно, дверь как раз закрылась бесшумно, а это стучало сердце Кена. – Ну, чего ты там мнешься. Проходи, раз пришел, – Хидео Такия сидел за большим столом, заваленным какими-то папками, бумагами, заставленным всякими безделушками. В отличие от соседней комнаты, единственным источником освещения тут была настольная лампа, которая возвышалась над заваленным столом, как гора Фудзи. Ее желтый свет выхватывал самого Такию, кусок разрисованной стены за его спиной и угол потертого кожаного дивана. Кен сделал несколько шагов вперед, нужно было что-то сказать, но, как и в прошлый раз, язык Кена буквально прилип к гортани, а в голове было пусто. – Как там поживает уважаемая Саори-сан? – между тем поинтересовался Такия. – Все собирается сплетни о соседях и по-прежнему по три раза заваривает чай? Кен захлопал глазами. Саори-сан – именно так звали словоохотливую соседку, у которой Кен просиживал часы напролет в надежде встретиться с Такией. Но как он мог об этом узнать? Неужели проверял? – Успокойся, Катагири, а то я слышу, как у тебя дрожат коленки, – голос Такии звучал насмешливо, но в этой насмешке не было ничего презрительного. – Конечно, я знал, что у дома старика ошивается какой-то мальчишка. Признаться, я впечатлен. Выслеживать босса якудзы и просить его принять в клан – для этого надо быть или очень смелым, или очень глупым. Главное, что услышал из этих слов Кен, было «я впечатлен», и это не просто придало ему сил, это наполнило его решимостью, как будто он был кораблем, чьи паруса надувал попутный ветер. – Господин Такия, ваши слова… клянусь, вы никогда не пожалеете о том доверии, которое окажете, приняв в клан. У вас не будет слуги верней и преданней, чем я, – Кен сделал несколько шагов вперед и тоже оказался в круге света. Такия смотрел на него снизу вверх. Казалось, он размышлял. – Я понимаю, – заговорил Кен, – вы сомневаетесь, ведь я, как вы сказали, еще мальчишка, но испытайте меня. Дайте мне любое задание, самое сложное, и вы увидите, как я с ним справлюсь. Вы не пожалеете. – Как там теперь, в Судзуране? – спросил Такия, и Кен сбился. – Простите? – осторожно переспросил он. – Все так же дерутся за власть? И все так же никому не удается даже приблизиться к вершине? Когда ты учился, был ли у вас кто-то, кого можно было бы назвать королем? – Накай, – растеряно проговорил Кен, – когда я учился, он был ближе всего к вершине. Но он не был королем, у него не было полной власти. Были те, кто не подчинялись ему. – Ничего не меняется, – по тонким губам Такии скользнула задумчивая улыбка. – Судзуран не покоряется никому. Знаешь, Катагири, я иногда ужасно скучаю по тем временам. Это была какая-то настоящая жизнь. Люди, которым ты можешь верить, борьба, в которой нет место ударам в спину, – Такия откинулся на спинку кресла, и на его лицо легли тени, так что он стал словно лет на десять старше. Но Кен отлично понимал, что тот имеет в виду, он чувствовал то же самое. – Да, господин Такия, – сказал он, и в эту минуту ему казалось, что они говорят на равных. – Я был счастлив в Судзуране. Я не перестаю думать о нем. – Все проходит слишком быстро, – казалось, Такия говорил с самим собой. – Тебе кажется, что ты можешь подняться на вершину мира, но на самом деле никакой вершины нет, – он замолчал, а Кен неловко топтался на месте. – Господин Такия, – наконец решился он негромко напомнить о своем присутствии. – Так как же насчет клана? Такия словно вернулся в реальность. – Клана? Я не могу принять тебя. Кену показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. – Но… но почему? – наверное, он лишился последних мозгов, если осмелился задавать вопросы, но Кен все еще пребывал под впечатлением от того доверительного тона, которым говорил с ним Такия. Тот выпрямился в своем кресле. Его лицо было холодным и отстраненным, никаких следов ностальгических воспоминаний. – Ты действительно необычный малый, Катагири. Не только решился прийти прямо к боссу, но еще и не боишься задавать вопросы. Ты мне нравишься, поэтому я тебе отвечу. Забудь о якудза. Это не для тебя. – Но господин, – залепетал Кен, потрясение от отказа было настолько сильно, что Кен позабыл о банальном чувстве самосохранения. – Прошу вас. Дайте мне шанс. Испытайте меня. Вы не пожалеете, клянусь вам. Стул со крипом отъехал, и Хидео Такия встал в полный рост, возвышаясь над Кеном чуть ли не на две головы. – Я никогда не повторяю дважды, Катагири. Но как бывший судзурановец бывшему судзурановцу скажу. Ты не годишься в якудза. Поищи себе какое-нибудь другое занятие. Это – не для тебя. – Но… – Уходи и забудь сюда дорогу, – Такия взял с дивана пиджак и распахнул дверь. – Устрой свою жизнь, пока можешь… У Кена было ощущение, что в комнате как-то резко кончился воздух. Словно через вату до него доносились голоса: – Хасэгава! – Босс! – Этим бухгалтерским отчетом можешь задницу себе подтереть. Через два дня мне нужен нормальный. – Босс… – И, Хасэгава, это клуб мне нужен чистым. Чтобы никакой наркоты, понятно? Через неделю приеду – проверю… – Д-да, босс. Кену казалось, что жизнь его была кончена. В следующий раз Кен встретился с Хидео Такией шесть лет спустя, когда пришел в его дом рассказать, что его босс хочет убить Генджи. Кену пришлось какое-то время подождать. Он разглядывал комнату, где европейская обстановка была перемешана с традиционной японской: большой плазменный телевизор, компьютерный стол и здесь же – расписанные в старинной манере настенные панно, раздвижные бумажные двери, статуэтки богов и богинь. Так же были перемешаны и рабочие вещи с явно личными: стопки папок, телефоны – и кронштейны одеждой, по столам и креслам валялись какие-то шкатулки, расчески, прямо посреди комнаты стоял массажный стол. Это было полной противоположностью офису клана Ядзаки. Вот уж где царил аскетизм! Ничего лишнего: минимум мебели, необходимая оргтехника, рабочий кабинет самого Ядзаки-сана с огромным и почти пустым столом. А уж прийти в его дом… и подумать о таком было невозможно, по крайней мере, такой шестерке, как Кену. Такия же, судя по всему, не разделял личную жизнь и работу и жил, как живется, то есть, весело, путано и бестолково. За годы, прошедшие с их встречи, Такия постарел. Кен помнил красивое гладкое лицо с чуть презрительным выражением. Сейчас лоб Хидео Такии пересекали морщины, под глазами появились мешки, и на мир он смотрел со скучающим равнодушием, словно тот ничем не мог его удивить. Но от этого внешнего спокойствия и даже какой-то усталости веяло куда большей опасностью, чем шесть лет назад от подтянутой решительности. Он слушал Кена с совершенно отсутствующим выражением. С каким-то почти маниакальным упорством искал что-то в шкафах и шкатулках и проявлял к словам Кена не больше интереса, чем к какому-нибудь прогнозу погоды в Австралии. Даже его помощник, услышав о задании Ядзаки, выказал куда большую заинтересованность. – Почему ты решил мне об этом рассказать? – Такия плюхнулся в кресло и принялся что-то увлеченно искать в какой-то коробочке. Кену начало казаться, что судьба Генджи волнует его самого куда больше, чем его отца. Шесть лет – не такой уж малый срок, особенно для того, кто стал якудза. Даже всеобщий шут Кен Катагири многому научился и многое понял. Он знал, что только такие дураки, как он, могли считать судьбу якудза пределом мечтаний. Хидео Такия никогда не был дураком. – Я слышал, вы обещали Генджи свой бизнес, если он покорит Судзуран, – в конце концов, Кену уже нечего было терять. – Что, если это и правда случится? Что вы будете делать? Вы действительно хотите, чтобы он жил такой жизнью? – Такия-старший стягивал с себя галстук так, будто тот его душил. Он ответил Кену не сразу. Словно действительно обдумывал его слова: лоб пересекла глубокая морщина, плечи были опущены, и Кену вдруг показалось, что тот чувствует себя намного старше своего возраста, что на его плечах лежит какой-то очень тяжелый груз. И еще Кену показалось, что Такия не знает, что ему ответить. – Если он сможет покорить Судзуран, у него хватит сил самому отказаться от этой жизни, – наконец сказал Такия, но Кен отчетливо слышал во внешне спокойном голосе неуверенность и тревогу. Этот человек занимал такое положение, у него было так много власти, но он был бессилен в одном, может быть, самом важном – он не мог изменить судьбу своего сына. Он мог лишь смотреть и надеяться, что тот сам примет верное решение, и в эту минуту Кен почувствовал себя куда более сильным, куда более свободным, чем тот, кем он втайне восхищался столько лет. В конечном итоге, он оказался там, где и начал шесть лет назад. На залитой полуденным солнцем дороге. Кен стоял перед домом Хидео Такии, чьи ворота закрылись за его спиной, и думал, что, пожалуй, никто не умеет так изобретательно и жестоко шутить, как сама жизнь. Шесть лет назад он был наивным восторженным мальчишкой, жившим в мечтах больше, чем в реальном мире. Он грезил о красивой и легкой жизни и восхищался человеком, который, казалось, ее собой олицетворял. Шесть лет спустя он понял, что жизнь, которую он выбрал, была куда более ненастоящей, чем все его мечты. Вместо того, чтобы взглянуть в глаза реальности, принять мир таким, какой он есть, и попытаться найти в нем свое место, он искал спасительную гавань, в которой мог бы жить по-прежнему, и в итоге оказался в западне. Он все время бежал. Но теперь бежать было больше некуда. Круг замкнулся. Но все же здесь, на залитой полуденным солнцем улице, он мог сделать еще один выбор. Правильный выбор.