Непонятный гений Феликс В. М. И.

Каждый человек может стать либо врагом тебе, либо роднее самого любимого человека. Этум Да.

      Сердце невольно начинает бешено биться, а гул в голове походить на вихрь, разносящий все мои худо-бедно собранные мысли на щепочки. Настасья, не долго думая, сбрасывает трубку — ждёт, пока я ей напишу. Наверное, она просто не смогла набрать сообщение трясущимися руками и сразу начала звонить.       Но как? Когда? Я видел его всего лишь... Смотрю на часы и с удивлением обнаруживаю, что c того момента прошло как минимум три часа. Всё возможно: время позволяет.       Собираюсь бежать домой — некогда вести переписку. На ходу пихаю телефон в карман и бегу, не обращая внимания ни на что на свете, но чуть позже чем через минуту меня хватает чья-то рука. Оборачиваюсь и вижу сзади себя запыхавшегося Маркела. Заметил, что что-то не так. И догнал.       — Что-то случилось? — интересуется Мир, в ответ на что я ему всего лишь киваю и иду, нет, почти бегу дальше, не желая ничего пояснять. А он всё равно идёт за мной. Что же. Пускай. Я не просил. Он сам. Майа не будет на меня истерически орать, доказывая обратное...       Ещё один рывок сердца. Только уже куда-то вниз. Майа. Эрнест. А что, если его тоже похитили? Они ведь могли вместе нос куда-нибудь сунуть? Но зачем пугать зря Маркела, если ничего не известно?       Не замечаю, как дохожу до дома, а по пятам за мной бежит и Маркел. Не то, что бы мне было не по себе от такой компании... Да нет, мне очень даже не по себе. А ещё непривычно. Сегодня я не один.       — Ты здесь живёшь? — до чего же меня пугает его спокойный голос в слегка удивлённой интонации... Я даже подпрыгиваю, и это не остаётся незамеченным, но тут же беру себя в руки и опять киваю. Надоело уже. И то, и другое. Чему Маркел удивляется? Запущенности? Ну-ну.       Я только подхожу к двери и заношу руку, чтобы постучать по красному дереву, как она сама открывается прямо перед носом, чуть не заехав по лицу. Анастасия стоит на пороге. Просто стоит. Чего я ожидал увидеть? Слёз? Истерик? Нет, нет, нет. Настя не такая. Она не будет сидеть и реветь, ожидая лучшего. Она давно поняла, что слезами горю не поможешь. Мы все это поняли ещё тогда.       С меня она свой туманный взгляд переводит на Маркела, удивлённо приподнимая бровь.       — Здравствуй, Анастасия, — не теряется мужчина.       — Здравствуй, Маркел.       Настасья была бы рада даже врагу в доме — она донельзя гостеприимна. И если бы не похищение Кир, то бросилась бы старому знакомому на шею. У нас давно не было гостей.       Она рассказала нам о звонке и о выкупе. Такое количество нулей после цифры восемь заставляет меня позеленеть, а ведь когда-то это был гонорар за статьи, который мы делили между собой, однако те деньги ушли на заметание следов. "Сегодня. В девять. Иначе вы никогда не увидите своего ребёнка."       Забавно, но Маркел знать не знал ничего об Эрнесте. Они могли похитить только Кира. Но это странно.       — Может, обратиться в полицию? — от безысходности предлагает Анастасия, погрызывая ногти. Морщусь, но ничего не говорю.       — Нет, если эти люди связаны со статьёй, то мы сами сядем в лучшем случае, ну а в худшем...       Он не договаривает, но печально известную историю Радия знает каждый из нас.       — Но где мы возьмём такие деньги?       Маркел, удобно расположившийся на кресле, резко вскакивает:       — Я надеюсь, у вас есть лопата?       Настасья сразу же кивает, даже не задумавшись над тем, зачем ему потребовалась вдруг лопата, и только меня заставляет это задуматься? Какая, к чёрту, лопата?! Во-первых, откуда у нас она, а, во-вторых... Мир что, убить кого-то ей хочет? Мог бы и нож тогда взять, что ли...       Тем временем Анастасия, бегавшая до маленького чулана возле кухни, притащила убогое на вид средство вскапывания земли (как вариант). Наверное, ему лет двадцать. Точно. Мы купили её вместе с этой квартирой в деревянном доме. Когда-то раньше, насколько я помню, тут был рядом общий огород. Вот и всё. На первый вопрос я ответ нашёл.       Переняв лопату из рук Насти, Маркел фыркает и смотрит на меня. Конечно, моя приподнятая бровь выглядит внушительно.       — Мы пойдём выкапывать закопанный мною клад, э-хе-хе, — посмеиваясь, произносит он. Его выражение лица можно прировнять сейчас разве что к конченному психопату, хоть мне казалось, он единственный среди нас был самый что ни на есть собранным и нормальным, но теперь это место уверенно занимает Настя.       Мамочки, я его боюсь.       Стоп, какой клад?       Будто бы читая мои мысли, Маркел наконец-то прекращает играть в дурочка-психа-гения, опуская маниакальную улыбочку и принимая свой обыкновенный вид. Угрюмое спокойное лицо мне видеть намного привычнее, нежели то, что было сейчас. Мир слегка наклоняет голову набок, готовясь издеваться.       — Понимаешь, не всем же быть такими идиотами, как ты. Я смог найти нормальную, оплачиваемую работу, хотя первое время этих денег и не хватало — брали из того, что было накоплено понемногу. Но через два года на работу смогла устроится и Майа, а меня повысили. Мы смогли отказаться от того, что разделили после... после между нами. Но искушение было велико, поэтому я их спрятал, закопал и постарался забыть. Я знал, что они нам могут пригодиться.       И вновь я согласен с его оскорблением. В двадцать лет у меня действительно не было мозгов, да и сейчас их наличие заставляет усомниться. Я действительно мог пойти и этим грузчиком, чтобы жить. Да и Настасья могла. Без полного образования её бы не взяли по специальности, но на эти деньги она могла бы и доучиться... Или на худой конец мы могли купить диплом. Ей не надо было учиться. Она и так гений. Она всё это знает. Но нет, мы действительно со стороны моральной были тупицами. И она, и я. И только сейчас я понимаю, какое упущение это было. Мы могли бы жить нормально, могли! Мы бы ни в чём не нуждались.       — В общем, — нет, Маркел явно может читать мысли — на серьёзном лице вновь появляется ухмылочка, — я закопал их в районе неподалёку отсюда — в лесу около въезда в город. Полчаса ходьбы. Этих денег хватит, чтобы заплатить выкуп.       Я с трудом вспоминаю, какая сумма там может быть и понимаю, что этого хватит вполне даже с учётом того, что деньги тратили. Поражаюсь тому, как Мир всё с точностью помнит. Не верю, что такое возможно, но он уверен. Настя ему верит. И я не должен сомневаться.       Если бы на улице были прохожие, то от одного нашего вида от нас бы шарахались, но их словно ветром сдуло. Никого. Пустынные улицы пугают, нет ни одной машины, хотя не так уж и поздно, но, увы, эта черта города словно деревня. Все сидят дома, и только мы втроём идёт навстречу чему-то неизвестному. Наверное, стоило бы обратиться в полицию, но мы этого не сделали. Мы не сказали Майе. Хотя, второе к лучшему — она бы начала страшно истерить, мотать всем нервы и портить своё здоровье. Она узнает об этом последняя.       Маркел ориентировался в лесу просто прекрасно — мы искали это самое место целых три часа. Кажется, время неумолимо стало подходить к вечеру. Анастасия вся вымазалась в грязи, хотя мы с моим недругом оставались прилично чисты, хоть я и промочил свои ноги. Мир же как новенький. Идёт и тихонько посмеивается над нами. Нет, не над нами. Надо мной, скорее всего. На Настю ему до лампочки.       Или он специально вилял? Нет, вряд ли. Он понимает, что сейчас дело имеет серьёзные обороты, и вряд ли будет так подло поступать. Он просто забыл, ведь всё же не мало лет прошло.       Неожиданно Маркел останавливается и замирает на месте, разглядывая местность. Я делаю то же самое, а Настасья рассматривает свои грязные ботинки и вздыхает. Ну а чего она хотела?       Почти голые деревья с жёлтой листвой устремляются ввысь, огромные стволы загораживают обзор со всех сторон. Смотрю влево и вижу на одной из таких громадин высеченный чем-то крест. Удивляюсь тому, как Маркел умудрился так высоко залезть, и дёргаю его за рукав, указывая на указатель. Он кивает и, молча, даёт мне лопату, указывая, где надо копать. Я вне себя от ярости, готов поспорить, что сейчас мой взгляд явно может убить, но сказать ничего не могу. Настасья тоже из солидарности со мной и Миром проглотила язык. Беру средство выкапывания кладов и перекопки огородов из его рук в свои, глядя в наглые, надменные глаза. Стоит ли мне ещё раз говорить, что я его ненавижу?       Копаю, сам зарываясь в землю. Яма доходит уже до колен, но ничего нет. Вот зараза, далеко закопал. Нельзя было услугами банка воспользоваться?       Неожиданно Маркел перехватывает мою руку и помогает выбраться из пропасти, принимаясь за дело сам. Значит, он изначально решил работать по очереди, а не спихивать всё на меня? Ну и на этом спасибо.       Настасья переминается с ноги на ногу, Маркел роет землю, а я опять разглядываю окружающий мир. Мне не нравится осень, это да, но... тут так красиво. Знаете, если бы меня кто-нибудь попросил описать одиночество, то я бы просто описал этот лес. Разве одиночество не красиво? Оно позволяет расслабиться и подумать. Но нельзя им злоупотреблять, ни в коем случае. Нельзя же привыкшим к другой среде постоянно жить в лесу, не так ли?       — Нашёл, — слышу немного радостную реплику Маркела, которую сопровождает глухой звук удара лопаты о поверхность. Пока подхожу ближе, Мир шуршит измазанным в земле пакетом.       — Все? — робко спрашивает Настя.       — Ну а куда они денутся-то? — кладёт пакет в дорожную сумку, захваченную из той же кладовки, и, кивнув в сторону лопаты, продолжает: — Мы с Аскольдом пойдём к этим чёртовым похитителям, пока доберёмся, как раз нужное время подойдёт. А ты, Насть, пойдёшь домой.       — Но...       — Никаких но.       И я согласен с ним. Не в первый раз, кстати. Анастасия молча кивает, хоть и даётся это ей с трудом. Ей только геройствовать не хватало.       Мы доходим до дома, молча прощаемся и расходимся каждый в свои стороны. У меня такое ощущение, что больше Настасью я не увижу. Именно эту, именно такой, какой помню в этом мировой линии. Почему-то. Не могу понять, откуда берет начало это предчувствие.       Достаю телефон, быстро набираю сообщение и тыкаю его в нос Маркелу. Тот забирает у меня устройство и внимательно читает:       «Почему ты решил, что статья может быть написана Ренатой, если здесь мы даже с ней не знакомы?»       — Ты слишком узко мыслишь, впрочем, как обычно. — Он возвращает мне телефон, и продолжает говорить: — Всё предельно просто. Радий нас перехитрил, он всё знал. Вернее, предполагал. Перестраховался. Через Стеллу он передал эту статью Ренате вместе с описанием другой мировой линии, и если бы она поверила, то должна была опубликовать, что и случилось.       «Как ты это узнал?»       — Аскольд, не беси меня, пожалуйста, — он делает вид, что обозлён моей тупостью, но на самом деле это не так. Он просто надо мной издевается. Слишком переигрывает, правда. — Догадался. Больше некому. Да и видно, что писали Радий и Стелла эту статью вместе. Вернее, я никогда не видел, как писал он, но недавно на глаза мне попались её студенческие работы. Тогда-то я и понял всё. А опубликовать больше было некому, только Ренате. Всё просто.       Да, Маркелу надо было быть детективом, это точно. Я бы такую логическую цепочку ни за что не смог бы выстроить.       — Осталось только понять, зачем они это делали. Чего хотели этим добиться? Я этого понять не могу. Конечно, хорошо, что Рената её не сразу потащила публиковать, потому что и её бы повязали, а вот сейчас...       Ренату могли и сейчас схватить и повесить на неё то же обвинение, что и на Радия тринадцать лет назад. Правительству имя Феликса было известно, а тут новая похожая статья. Надеюсь, что она успела собрать вещички и смылась за границу. Очень надеюсь.       Маркел, видимо, почувствовал родственную душу во мне и болтал всю дорогу, рассказывая обо всех придуманных им версиях. Я его слушал одним ухом, но не поймал ничего стоящего. Сказанное им ранее было единственной нормальной теорией. И всё.       Чем ближе мы подходим, тем страшнее мне становится. Неизвестно, что нас там ожидает. Я до сих пор не могу понять, кому понадобилось похищать Кира. Мы семья бедная... Только если этот кто-то не знает о нашей общей деятельности. Если этот кто-то не интересуется успехом нашего провала. Только если этот кто-то не Рената. Я не озвучиваю своих небрежных мыслей Маркелу, пускай сам додумается. К тому же, если это действительно окажется Рената, то всё довольно-таки неплохо окажется.       Нам (или даже мне) назначили встречу не пойми где. Я никогда не был в этом районе, но что-то подсказывает мне, что построили эти дома ещё при царе Горохе. Большая часть окон забита досками, какая-то часть разбита. И нет ни одно целого. А дома-то красивые, шедевры архитектуры. Ни одного человека, хотя наверняка сюда бегают мальчишки гулять. Наверное. Мне в детстве было не до такого пустого времяпрепровождения, поэтому я не знаю.       Я подаю Маркелу знак, чтобы он остановился, и тот меня слушается, замирая, а сам я захожу за угол. Об стену близстоящего здания облокотилась маленькая, одинокая, чёрная фигура. Женская, это точно. Из-под накинутого капюшона вылезают непослушные каштановые средней длины волосы. Заслышав шаги, она оборачивается ко мне и выпрямляется, отходя от стены, вырастая словно на глазах. Я по ошибке посчитал её невысокой, но сейчас, думаю, она была бы моего роста. Не меньше. Снимает солнцезащитные очки (осенью, когда солнца нет), и мило мне улыбается.       Конечно, во-первых, прошло приличное количество времени, а во-вторых, я никогда не встречал её здесь, в этой мировой линии. Рената. Это точно она.       — Здравствуй, ты же Аскольд? — очень дружелюбно, как будто мы дети на детской площадке, спрашивает она, на что я киваю. — Прости, я просто тебя не знаю. Никого из вас не знаю.       Я это понимаю. Она не перешла с нами. Здесь Рената нас не знает и знать не может. Совсем. Мы для неё чужие, а она нас помнит.       — Я знаю, что здесь ещё и Маркел, — неожиданно произносит она, заставляя меня потерять дар речи во второй раз. То есть дар письма, раз так.       Мир же, ничего не потеряв, выходит из-за угла и вопросительно на неё смотрит, но на его лице я не вижу ничего, кроме любопытства.       — Как ты узнала?       Рената смеётся. Вернее, слегка посмеивается. Я бы не назвал это издёвкой, но её нотка тут присутствовала, отравляя обычный, чистый, непроизвольный смех. Та Рената была немного не такой. Что же тут могло повлиять здесь на неё?       — Слишком громко дышишь, — выдаёт женщина, а я начинаю сомневаться в её адекватности. — Но хорошо, что ты пришёл. Жаль, эту... Настю с собой не взяли. А Настю я, кстати, помню. На первом курсе она разбила мои очки и даже не извинилась.       Рената носит очки? Вернее, носила? Или сейчас на ней линзы? Или очки были для выпендрёжа и мнимого показателя мозгов (кстати, не работает)?       — И ты ей это до сих пор припоминаешь и не можешь простить? — Ну вот и встретились два мастера издевательств и сарказма, фонившего за километр.       — Почему же? Простила. И сейчас, с того времени, ношу линзы. Пошло на пользу.       Ах, вот оно как...       — У той Ренаты было прекрасное зрение, — констатирует факт Маркел.       — Я не она.       — Она.       Мир совсем забывает о главной проблеме и слово за слово начинает войну с женщиной, втаскивая её в свои огромные дебри словарного запаса (кому из нас надо было стать писателем?), на что та скромно, но чётко, легко и понятно отвечала почти тем же манёвром. Только словесного поноса у неё не наблюдалось. Жаль, не могу присоединиться. Очень жаль. Но терпеть это всё тоже надоедает, поэтому я дёргаю Маркела за рукав и заставляю заткнуться. Они одновременно прекращают придираться друг к другу и смотрят на меня. Мир не очень добро, а Рената с удивлением.       — Ты что, немой? — Я отрицательно мотаю головой, в то время как мой недруг всё коротко и ясно поясняет, что со мной произошло.       Мы расцениваем Ренату не как угрозу, хотя выглядит всё иначе. Мы отчего-то ей доверяем. Даже если ей нужна лишь выгода от нас. Конечно. Радий, может, ей жизнь сломал, наобещал кучу всего и повесил на нас. Но на мёртвых не обижаются.       — Чего ты от нас хочешь? — аккуратно спрашивает Маркел, наблюдая за реакцией Ренаты. Ожидаю от неё обвинений в неспокойной жизни и всевозможных проклятий, но вместо этого женщина лишь делает серьёзное лицо, готовясь к нормальному разговору.       — Я? Ничего, — разводит руками, как бы стараясь подтвердить свои слова хоть как-то. — Мне ничего не надо. Меня когда-то попросили, я просьбу выполнила, теперь только осталось уехать куда-нибудь подальше, желательно за границу. Мне всё равно на ваши проблемы здесь, я вас даже толком не знаю, но вот только кое-кому совершенно не плевать на это всё, в отличие от меня.       Она нас даже толком не знает. Странно слышать это от человека, с которым вы всё детство и молодость общались. Но не здесь, а там. Она не помнит. Ей всё равно, а мне нет.       Почему-то именно в этот слащавый момент я понимаю, как мне всех их не хватало. Как я жил? Я не смог смириться со смертью брата, а вот с потерей остальных с лёгкостью смирился. Я боялся сестру, но я её любил. Роднее их у меня никого не было. Я мог бы и сам там добиться расположения Анастасии. Смог бы. Просто я и её всегда боялся. Не знаю, почему. К Маркелу у меня всегда было недоверие, а он оказался не таким уж и плохим. Даже хорошим. А про Ренату мы и вовсе сами тут забыли. Мы пообещали друг другу больше никогда не встречаться, чтобы не рушить жизни наших детей, а теперь я сам всё испортил. Именно я, тот, от кого зависело меньше всего, нажал на спусковой крючок этой истории. Осознание всегда приходит поздно. Но, может, оно и к лучшему.       Из-за угла здания, после слов Ренаты, вышли они. Справа встал Эрнест, а слева Кир. Похожи, как две капли воды, но разного роста, а глаза у обоих серые, и волосы соломенные. Только вот у Эрнеста носик слегка вздёрнутый, как у его настоящей матери, а у Кира прямой. Такие разные, но такие похожие одновременно. Я нисколько не удивляюсь их появлению, мне даже кажется, что это они подговорили Ренату им помогать. Вот только про неё они-то как узнали? Я не понимаю...       — Вы ведь нам столько лет врали, — начинает Кир, имея ввиду не совсем себя: в его жизни бы мало что поменялось, если бы мы дали ему обо всём знать. — Я тогда подслушал разговор, когда...       Понятно, когда. А я подслушал их с Эрнестом разговор в школе — мы квиты.       — Ты много чего не понимаешь, — резко произносит Маркел. В его голосе нет ни намёка на жалость.       — Это вы ничего не понимаете, — Эрнест наконец-то вступает в разговор. В воздухе витает напряжённая атмосфера, с ними трудно разговаривать, хоть они и дети. — Я столько лет жил и ничего не подозревал, не думал, что у меня вообще могут быть родственники, не думал, что родители мне не родные, а настоящие умерли так давно. Но самое главное, я никогда и представить себе не мог, что ты, отец, никогда по-настоящему не любил маму.       В раскалённом воздухе повисло редкое молчание. Маркела слова сына его лучшего друга и в то же время его приёмного словно водой окатили. Его эмоции в этот момент не поддавались описанию: эта была то ли злость, то ли ненависть, то ли грусть, то ли всё вместе. Я не могу ничего сказать в его оправдание. Он и вправду не любил Майю — они поженились для того, чтобы усыновить Эрнеста. Только если за последние годы, пока мы не общались, что-то изменилось, но это вряд ли.       — Это...       — Это ведь правда? — и голос у мальчика такой, будто он вот-вот заплачет. В последние дни на него очень много свалилось. Именно Кир из-за моей неосторожности разрушил его маленький спокойный мирок, который мы так пытались создать.       Маркел отворачивается, не в силах видеть лица сына.       — Прости.       — А я ведь не хотел в это всё верить, даже когда он, — указывает пальцем на Кира, — потащил меня к этой Ренате. Я поверить не мог, что всё это было одним большим спектаклем, поставленным для того, чтобы я спокойно жил. Вы тут все лицемеры. И вы, дядя Аскольд, тоже. Я бы сказал, что вы главный лицемер в этом отвратительном обществе шарлатанов. А ведь вы единственный могли всё исправить. Могли! А что сделали? Смирились? Кинули меня? Забыли обо всём? Мои родители мертвы из-за вас. Из-за всех вас. Но если они были такими же, то я только рад, что никогда их не узнаю.       Рената кладёт мальчишке на голову руку и гладит его, успокаивая. Мне кажется, что она его понимает. А я нет. Не понимаю. К чему все эти бессмысленные оскорбления? Мы все совершаем ошибки, но вот меня никто никогда не обвинял в смерти Радия и Стеллы. Они сами пошли на это. Или я вру сам себе?       — Да и ма... тётя Майа тоже хороша. Она и вовсе кинула вас, их. Ушла. И эта Настя.       Я словно чувствую, как режут эти слова Маркела. Ему неприятно слышать эти слова от человека, которого считал и до сих пор, несмотря ни на что, считает своим сыном. Почти родным. Почти. Ему больно, а вот мне просто обидно.       — Ты бы что сделал? — тихо спрашивает Мир, но Эрнест его слышит.       — Честно, я не знаю, чтобы я сделал тогда, но я знаю, что я могу сделать сейчас, чтобы искоренить всю эту несправедливость и ложь раз и навсегда, — он говорит уверенно, будто задумал всё очень давно, а не пару дней назад в спешке. — Я мало что знаю, зато Рената изучала всё после того, как её попросили опубликовать эту статью. Даже денег заплатили, только было тут нечисто. Расскажешь дальше?       Дико удивляюсь тому, что он называет её на «ты». Они ведь недавно знакомы, а разница в возрасте составляет лет двадцать точно.       — Я много лет следила за вами, думая, что же делать. Помимо статьи, которую надо было опубликовать, мне давался ещё второй вариант. Ваш этот Радий всё продумал заранее. Если вы оказались бы такими олухами, что не смогли бы выследить в этой статье план действий, что и произошло, а время ждать вышло, то мне всего навсего надо было самой решить эту маленькую проблему. Всё было приготовлено. Мне надо было только кое с чем смириться. Но и тут всё пошло немного не так, а всё из-за того, что вы пересеклись. Вы немного переломили события, и теперь чёрт знает, где мы с вами окажемся.       Я не до конца осознаю её слова, но успеваю заметить, как позеленел за эту бессвязную для меня речь Кир, а Эрнест закрыл глаза. Маркел по-прежнему стоит, обернувшись к ним спиной, и я вижу почему. Слезы, наверное, сами решили выйти прогуляться, слишком сильно было напряжение. Я не верю, что Маркел мог бы сам взять и заплакать. А Рената тем временем достаёт из-за пазухи пистолет, нацеливая его на Маркела. Мои глаза расширяются от ужаса, я стою близко и ничего не успеваю сделать, но тело двигается само. Я несусь в сторону, толкая Мира, и, кажется, сам оказываюсь на его месте. Только внезапная боль в груди заставляет меня понять, что я наделал.       — Идиот! — последним слышу крик Ренаты. Всё остальное остаётся где-то там, далеко... Мир... Не, не Мир, а просто мир становится тёмным-тёмным, а всё тело тяжёлым.       Это конец?