Непонятный гений Феликс В. М. И.

Любовь — это желание жить. Максим Горький.

      Неприятный запах, врезающийся в нос и проникающий глубоко в организм, поднимает меня из глубокой темноты на поверхность, не давая упасть вновь. Откашливаясь, словно воздух мне ограничивали всё это время и дали только сейчас, я потихоньку разлепил глаза. Надо мной склонилась Анастасия, размахивая ваткой около лица, которую, я так понимаю, вымочила в нашатыре. Хочется сказать, чтобы она перестала махать, но из горла не вылетает ни звука. Ничего. Совсем. И тут с трудом вспоминаю, почему.       — Слава Богу, ты очнулся. — Настя наконец-то убирает эту зловонную хреновину от меня, вздыхая. — Как ты нас перепугал. Вроде приступ обычный, а в себя не приходил...       Так. Что-то не складывается. Воспоминания всплывают во мне не сразу, но тоже довольно резко. Последнее, что я помню, это как я закрыл собой Маркела, и пуля влетела мне в грудь. А теперь, оказывается, я валяюсь с обыкновенным приступом ларингоспазма. Смешно, не правда ли?       Это не могло мне присниться, я точно это помню. Это было на самом деле. Меня перебросило на другую мировую линию? Вполне возможно. Но тогда зачем Рената вообще стреляла?       Приподнимаюсь с пола, обнаруживая, что нахожусь дома, и замечаю на себе пристальный взгляд. Удивлённый Кир не может отвести от меня глаз, и это уж точно не из-за приступа. Тогда у него были совершенно другие глаза, а теперь какие-то... иные. Раздражённые слегка. Злится на меня.       И тут в голове у меня что-то щёлкает. Я понимаю. Резко срываюсь, вскакиваю и подлетаю к Киру, хватая его за воротник. Анастасия сзади что-то орёт, но я не слышу. Я не трясу его, просто держу, но не собираюсь отпускать. Я не могу говорить, но меня понять можно и без слов, я уверен.       — Мы, мы правда не хотели! — Кир чуть ли не плачет, хотя ещё минуту назад почти с ненавистью на меня смотрел. — Нам пришлось. Твой брат, он после смерти оставил послание, где указал, как можно всё вернуть на круги своя. Не совсем как было, но почти. Там было два варианта: первый треснул, потому что вы проигнорировали статью, а второй... Нам срочно нужно было кого-нибудь убить. Кому ещё рано...       Понятно, я читал об этом в последней статье Радия. Которую они написали со Стеллой. Совершить неожиданный для времени поступок очень трудно, почти невозможно, но когда ты убиваешь с такими знаниями кого-нибудь, кому ещё рано умирать, то прямая ломается. Человек, которого убили, уже не может вернуться назад, потому что там он мёртв. В первый раз умер Радий. Нет, не тогда, когда его расстреляли. Ещё до того, как мы сменили реальность. Это было там, где мы были знакомы с Ренатой. Я понял это только сейчас, ведь Феликс в последней статье писал, что он умер дважды. Это мог знать только он.       Во второй раз умер я. Теперь я не могу туда вернуться, как до этого не мог вернуться Радий. А должен был умереть Маркел. Я... всё испортил.       Отпускаю Кира, тот отступает на шаг, опасливо на меня поглядывая. Анастасия вовсе дар речи на мгновение теряет, хотя тут же опоминается и спрашивает:       — Какого чёрта тут творится?       Ох, Настя, Настя... Знала бы ты... Но ты не знаешь, потому что тебя с нами не было. Память осталась лишь у тех, кто там был. У меня, у Кира, у Ренаты, у Маркела и у Эрнеста. Последний вызывает у меня противоречивые чувства, хоть я и понимаю, что он это, конечно, со зла наговорил, но не с такого. Просто мы поломали его маленький мир, а он своим принципам верен.       Кир рассказывает матери всё, что знает сам. Многого даже я не знаю, а он узнал. Понятно, главным злодеем в этой истории выступил мёртвый Радий через посредника. Анастасия, конечно, в ужасе, но виду не показывает. Я сам не в силах это всё воспринимать.       — Что нужно делать сейчас? — в конце рассказа спрашивает Настасья у сына, а тот опускает голову и думает.       — Для начала понять, где мы, и что здесь отличается, ведь если бы умер там дядя Маркел, то мы бы знали, а так... А потом найти Эрнеста, чтобы мы глупости не натворили.       — В обоих случаях я могу помочь: во-первых, Аскольд, ты поддерживал здесь все эти годы связь с Маркелом и знал Эрнеста. И ты, Кир, тоже. Вы всё знали. Мы держали это в тайне от Майи, а, во-вторых, Эрнест сейчас должен быть дома уже. Он недавно от нас ушёл.       Ну ничего себе. Вот это поворот. Такие отличия в мировых линиях заставляют меня снова закашляться, но это быстро проходит, не потащив за собой никаких последствий.       Но там Маркел. Они вдвоём всё помнят. Это плохо. Понимаю, что надо срочно бежать, пока они не наделали дел. Что-то сомневаюсь, что после сказанных Эрнестом слов его приёмный отец по головке погладит. Кажется, Кир меня понимает, поэтому мы в одно мгновение вскакиваем, но путь нам тут же преграждает Настя, встав поперёк.       — Ну уж нет, на этот раз вы меня не кинете, — почти что прошипела она, и мы не могли ей ничего возразить. В конце концов, если ещё раз перенесёмся, то надо держаться вместе. Мне, конечно, Настасья нравится, но в трёх разных вариациях... Это немного вышибает из общего понимания. Она везде разная, хоть и человек один и тот же... Воспоминания у них отличаются, а вместе с воспоминаниями и всё остальное тоже. Эмоции, местами характер. Вроде всё так же, но в это же время и не так. Как ни прискорбно.       Мы с Киром не знаем, куда идти, и нас ведёт Анастасия. Вот и ещё одна причина, по которой мы её взяли. Жили они не так уж и далеко, что было очень удивительно. Всего через четыре дома, там, где начинаются кирпичные многоэтажные дома. Она молча показывает на девятый этаж, и я киваю. Честно говоря, я не понимаю, что мы будем говорить, когда придём. И как мы будем это делать. Выглядеть это будет, конечно, странно. И есть ещё один маленький, но жуткий минус. Майа. От этого меня аж передёрнуло. Моя справедливая и добрая сестра ещё та мымра, и она от непонимания может сделать только хуже.       Наверное, я побледнел от этой мысли, ведь неспроста Настасья уставилась на меня с таким неописуемым лицом, что это можно было назвать только «отвращением». Что, мне не идёт?       Странно вышло, что здесь наша семья с Эрнестом общается, очень странно, но... Всё же чего только в мире не может быть. Возможно всё, просто кое-что не может быть вместе, а что-то может только один раз. Не удивлюсь, если в следующей мировой линии у меня вообще не будет старшей сестры, раз мы с ней не общаемся совсем. Нигде, как оказалось. Или оказывается. Или ещё окажется. Странная эта штука, время. Никогда не понимал и сейчас не понимаю.       Лифт, как назло, даже и не подумал заработать, поэтому всей дружной семьёй мы тащились на девятый этаж пешочком. На шестом Анастасия начала ныть, но я даже бровью не повёл, а Кир в этот момент уже поднялся и ждал нас на месте.       Мы даже ещё не постучали, а дверь была уже открыта. Нас ждали. В квартире явно были слышны крики. Мне казалось, что кричать будет скорее на всех Майа, но сейчас её голоса как раз не было слышно. Орут на друг друга только Маркел и Эрнест, причём первый больше и громче. Мы входим довольно не тихо, потому что кто-то запинается на пороге, разглядывая стену, да и я постучался перед этим, чтобы не произвести эффект неожиданности. Но, видимо, внимания на себя всё равно не обратили.       Мы с сыночком встаём на одном месте и не знаем, что делать дальше. Для нас тут всё чужое, однако Настасья, которая, понятно, была здесь раньше и не раз, со спокойной и незапятнанной душой проходит куда-то дальше, а мы плетёмся позади. Какие хоромы! Сюда, наверное, влезут три наши квартиры как минимум. И это ещё кирпичный дом. У меня просто нет слов. Ещё одно подтверждение моей тупости — даже здесь я умудрился скатиться в глубокую нищенскую пропасть. При общении с Маркелом. Гениально.       Все трое обнаруживаются в гостиной: Маркел что-то старательно доказывает своему приёмному сыну, тот в свою очередь гнёт своё. Майа же смотрит на это всё потерявшимися глазами, явно не понимая, что происходит. Но тут она резко поворачивает голову к нам, но не начинает кричать, что это я такой плохой во всём виноват, а лишь спрашивает:       — Что вообще случилось? — так спокойно... Я даже задумываюсь, а Майа ли это вообще? С ней что-то не так. Она на меня не кидается, она спокойно на нас реагирует. Я искренне удивлён, а вот Анастасии всё равно. Неужели в этой мировой линии моя сестра совсем другая?       Мне как-то трудно письменно всё объяснять, поэтому я жду, пока за это дело возьмутся Настя и Кир. Терпеливо так жду, но Настасья в это время решает, что противостоять семейной драме лучше ей. Слово за слово, и ей удаётся это сделать. Минут через пять все спокойно сидят на диванчиках, расположившихся вокруг небольшого аккуратного столика. Никто не знает, что и как говорить.       — Мне вообще объяснят, что тут происходит? — недовольно интересуется Майа, ведь она так и не получила ответа на свой вопрос.       — Понимаешь... — начинает Кир, но его тут же перебивает Маркел, злобно зыркнув:       — Всё началось тринадцать лет назад...       Он рассказал о всём, что случилось, начиная от самой идеи путешествий в настоящем и заканчивая тем, как мы до такого докатились. Майа и Анастасия слушали тихо, не перебивая, но и не верили своим ушам. Тогда он повторил слова Радия, привёл вполне логичные доказательства. Настасья, конечно, верит нам, ведь до этого ей всё рассказал Кир, а вот сестра моя старшая немного в замешательстве. Она прикрывает глаза, свыкаясь с мыслями. Она не понимает. Не может такого представить. Но, кивая, заверяет, что верит. Надо же... Она тут совсем другая... Какая-то иная. Спокойная. Рассудительная.       — А дальше-то что? — озвучивает общий вопрос Настя, разглядывая так называемых своих родственников.       — Не знаю, Рената что-то говорила, что убийство человека, который слишком много знает о реальности и которому ещё жить и жить, будет расцениваться как неожиданный и непредвиденный поступок, — тараторит Эрнест, показывая свои знания в этом деле. Да, они там многого с этой дамочкой натворили.       — А что за Рената-то? — Майа удивлённо приподнимает брови, явно такой не припоминая.       Мы ей рассказали и о ней. Вернее, Маркел. Я ведь пока не могу. И, кстати, надоело уже каждый раз отвечать на один и тот же вопрос. Это я и о Ренате, и о том, почему не могу говорить.       Понятно стало, что ничего не понятно. Что было такого в этой статье, чего мы не разглядели? Её в этой реальности нет, тут нам спокойную жизнь ничего не сломало, но ведь... Если я правильно понял, то мы, всё сделав правильно, должны были очутиться там, где живы Радий и Стелла. Но мы всё испортили. Ни Кир, ни Эрнест должным образом не могли ничего объяснить.       Чёрт, мы должны найти эту Ренату, где бы она ни была. Из-под земли просто достать. Она может это сделать. Она знает, как.       Каждый «я» в абсолютно каждой реальности — это один и тот же человек. Для нас не существует множества реальностей, для нас она одна. Для нашего подсознания. Встретиться с другим собой невозможно. Поэтому мы через мировые линии перебрасываем именно своё сознание, и мысль, что где-то там мы оставили и Анастасию, и Майю, и Ренату, меня тяготит, но ведь по сути они те же. С другой памятью, но... Какая разница. Надо меньше зацикливаться на этой научной ерунде. Я просто писатель, я не учёный.       Мне кажется, поступки и слова Эрнеста становятся объяснимы. Я его понимаю. Какого было бы мне однажды узнать, что родители мне не родные? А родные погибли? А ещё у меня есть родственники, которых от меня скрывали? И то, что отец никогда не любил мать по-настоящему. И он этому виной. А потом узнать всё это? Это больно. Мне от потери брата показалось, что жизнь закончилась, а тут на ребёнка столько всего разом навалилось. Он тут же стал хвататься за все ниточки. И поэтому хотя бы ради него, не ради себя, я найду эту Ренату.       Я сделаю это, я пообещал самому себе. Я пообещал ему.

***

      Мы на этом расстались, понимая, что ни к чему не придём. Мы это начали, мы это закончим. Мы найдём ту мировую линию, где они будут живы. Для Эрнеста в первую очередь. Для нас во вторую.       Я не думаю, что Маркел простил все слова своего приёмного сына, отношения между ними теперь были прохладные, а Майа не совсем понимала, в чём дело, и не могла ничем помочь.       Всё же найти Ренату оказалось не так просто. Вернее, совсем непросто. С ними вообще не училась девушка с таким именем, никто её не знал. Странно, но в каждой реальности она становилась всё дальше и дальше от нас, а сейчас и вовсе исчезла. А что, если её вообще не существует здесь? Но такого ведь не может быть, разве нет? Я спросил это у Анастасии, но она лишь подтвердила мои подозрения: Ренаты действительно могло в этой мировой линии и не существовать.       Да, мы просто не знали, что делать. Никто из нас не понимал, в чём заключается эта теория Радия в переходе между реальностями. Сами мы могли совершить большую ошибку. Мы застряли здесь.       Но разве Рената не должна была искать нас, если бы была здесь, нет? Это очень странно. Значит, всё-таки её не существовало.       — Скажи, а какая была эта Рената? — однажды спросила меня Анастасия, и с этого всё началось.       Я тогда расписал всё, что знал. Настасья долго думала, хмурила брови, ходила туда-сюда по комнате и что-то пыталась вспомнить.       — Не было никакой Ренаты, — решает, наконец, она. — Была Алла. И тоже Искренняя. И она училась не с нами вместе, а с тобой. Она была филологом, но никак не физиком. И по описанию они очень похожи.       Как-то не по себе от этого становится. Рената не Рената? Она филолог? Училась со мной? Это одновременно и может быть, и не может?       Теперь найти её не составляло труда — она работала библиотекарем. Вот так. Мы собирались пойти туда к этой Алле вместе, но... Я всё равно думаю, что так будет лучше. Я пошёл к ней один.       В городской библиотеке посетителей с утра немного. Вернее, их почти нет. Только я и мальчишка с другой стороны зала, старательно выглядывающий кого-то в окно. И мальчишка этот издалека мне кажется смутно знакомым. Эрнест.       — Здравствуйте, — тихонько произносит мальчишка, стоит мне только к нему подойти.       Выследил, значит, тоже.       Он не поворачивается, а я просто стою около. Не понимаю, что он там такого в окне увидел, что оторваться не может, но в эту же секунду понимаю, что с ним что-то не так.       — Вы, наверное, ещё не знаете, но... — он замолкает, а я только сейчас замечаю, как дрожит его голос. — Мама... она рассказала нам про некую Аллу позавчера, и мы с отцом хотели её навестить утром, но... Его сбила машина. Насмерть.       На мгновение замираю, обдумывая слова племянника. Маркел мёртв. Мой самый заклятый враг и лучший друг моего любимого брата. Ни того, ни другого больше нет. Не знаю, почему, но я ищу опору, облокачиваясь на подоконник возле Эрнеста. Не может быть.       А, нет, может.       Вселенная издевается над нами за то, что мы сначала решили контролировать время, а затем за игры с мировыми линиями. Мы решили всё исправить, а она вновь преподнесла нам сюрприз.       Я боюсь. На месте Маркела мог быть любой из нас.       Даже Кир.       Мне больно от одной только мысли, что я ещё кого-то близкого потерял. И ещё могу потерять.       Эрнест поворачивает ко мне голову, и я замечаю мокрые дорожки на щеках. От слёз. Конечно, он, наверное, даже не извинился.       — Теперь у меня вместо одного два мертвых отца, — его слова звучат в тишине как удар грома. Для меня. Наверное, я неосознанно его приобнимаю и глажу по голове. Мне тоже было плохо тогда, мне тоже плохо сейчас.       Я не знаю, сколько мы вот так вот стоим. Где-то вдали слышатся глухие шаги, и чем ближе они к нам, тем медленнее. А теперь и вовсе смолкли.       — А я знала, что вы меня найдёте.       О, этот голос невозможно не узнать.       Отпускаю племянника из объятий и оборачиваюсь. На нас смотрит солидная женщина, чем-то и вправду напоминающая Ренату, вот только она какая-то... Маленькая, что ли? Кажется, что её рост можно охарактеризовать разве что «полторашка».       — Рената?.. — не веря глазам, спрашивает Эрнест.       — Алла, — она на мгновение начинает улыбаться, но в тот же момент улыбка эта гаснет, выставляя напоказ холодное и беспристрастное её обычное выражение лица, которое можно сравнить со льдом. — Чувствую, что я смогу вам помочь. Ты, Аскольд, чуть-чуть подпортил мой план и видишь, во что это вылилось. За нами заметают следы. Скоро ни Верных, ни Мир не будет существовать. Но можно всё исправить.       У меня застревает немой вопрос «как?», но, кажется, Алла меня и так понимает.       — Надо всего лишь избавиться от того, кто это всё начал.       Начал? Но начал Радий, а его давно уж нет с нами. О чём она?       — Начал-то Радий, продолжила Стелла, а передали они всё мне. Я третья, я последняя, — она вздыхает на этих словах.       Неужели Рената намекает на себя? Нет-нет-нет, хватит жертв. Как жаль, что я всё равно не могу ничего сказать, а Эрнесту как-то всё равно, какими путями вернуть свою семью. Я могу написать, но это будет так долго...       — Ты умрёшь ведь? По-настоящему? — неожиданно спрашивает Мир, опровергая мои беспокойства.       — Не совсем, я там тоже буду, но другой. Другое имя, внешность, возраст, может, и, конечно, память. Но я тоже буду там. Я буду живой. Вы не знали, но ведь в той, да и в этой реальности существуют и Радий, и Стелла. И, может, вы даже их встречали, да только не узнали. Мы можем быть везде. В разных мировых линиях, в разном времени, но мы есть. Так что не стоит на этом зацикливаться. Потом просто найдёте меня и расскажете про всё это. Может, я даже поверю.       Как-то это ненадёжно, но звучит, как правда. Никогда не верил во всякие реинкарнации, а тут всё обосновано. Она ведь права. Это может сработать. Я отталкиваю свою совесть куда подальше. Я хочу, чтобы у этого ребёнка была семья, я хочу, чтобы мы были дружны, я хочу, чтобы они были живы.       Но я не смогу убить человека. А Эрнест и подавно.       — Тут всё намного проще, я сама скоро умру. — У меня такое чувство, что она читает мысли. — Я знала, что вы придёте. Поэтому моя бывшая одноклассница, работающая врачом, попросту по старой вражде-дружбе помогла мне отравиться.       Она как-то противненько заулыбалась, а мне стало уж очень не по себе от такого. Я бы, конечно, к своему стыду, Аллу-Ренату не пожалел бы ради той цели, к которой мы придём, да и к тому же всё равно всё будет хорошо, но это ведь как-то негуманно. Это неправильно. Не так всё должно было быть. С самого начала.       Мы сами испортили свою жизнь.       А Рената ведь ничего не знала. Вернее, не помнила. Она делала это всё неизвестно зачем. Для почти неизвестных людей. И готова пожертвовать остальным. Это, наверное, ненормально, хотя не мне об этом судить. Она верна своим принципам, но в то же время намерения её искренни. В этом она отличается от нас. От меня, раз такое дело.       Но она попросила нас уйти. Я поначалу не мог понять, почему. Ведь надо быть свидетелем происходящего, чтобы перенести своё сознание в другую реальность. Но потом вспоминаю: ведь в первый раз я тоже не знал, как мы это сделали, но я знал, что мы это будем делать. Я был в курсе плана, поэтому и удержал свою память. Всё легко.       Мы шли с Эрнестом по безлюдной аллее, ероша ногами опавшие жёлтые листья. Я рассказал ему о том, что вдруг осознал, но было поздно. Мы хотели позвонить всем, кто нам дорог, чтобы память осталась при них, но померкшее небо дало понять, что время пребывания в этой мировой линии закончено. Жизнь Аллы только что здесь оборвалась. Не успели.       Только дышать почему-то трудно.

***

      Я не знаю, сколько прошло времени. Да и с чего? Что случилось? Вспомнить тяжело, но я вдыхаю полной грудью воздух. Ничто этому не препятствует. Мягко. Такое ощущение, что я лежу где-нибудь в перине. Но этого ведь не может быть, правда?       Чувствую, что пора открывать глаза.       Почему-то в этот момент мир словно оживает: сразу же появляются звуки, запахи медикаментов врезаются в нос, сто оттенков белого слепят привыкшие к темноте глаза. Больница. Не помню, как я здесь оказался. Совсем.       Моё внимание привлекает чей-то разговор на повышенных тонах, раздающийся из коридора сквозь открытую дверь. Один мужской голос и два женских стараются перекричать друг друга, пока на них не шикает кто-то из персонала. Мне не разобрать слов. Ругань прекращается, теперь всё окутывает тишина.       Не успеваю задаться вопросом, кому могли принадлежать те голоса, как из дверного проёма, приоткрыв дверь ещё больше, показывается... Знаете, я бы упал, если бы и так не лежал.       Радий, улыбаясь, подходит ко мне и опускается на краешек кровати, а я сверлю его взглядом и не верю глазам. Воспоминания накрывают с огромной силой, и становится странно, почему я вообще всё забыл. Будто оно стало неважно.       Но всё же. Всё получилось. Всё вышло. Он жив.       — А ты, я смотрю, привык молчать. — За столько лет я уже отвык слышать его голос. Я думал, что этого больше никогда не случится, но... Стоп. Отвык? — Да не молчи ты, уже можешь говорить, вообще-то.       — А... — даже как-то непривычно. Меня ничто не останавливает вроде, но я как будто звуки забыл как издавать. — Что случилось?       Радий хочет ответить сам, но ему не дают. В палату буквально влетают Анастасия, а за ней Стелла. Такими похожими они кажутся мне сейчас... Я никогда не думал, как будут выглядеть Радий и Стелла сейчас. Даже на миг не задумывался. И, наверное, ничего не потерял. Никаких отличий от них двадцатилетних с хвостиком. Разве что, старше, естественно, стали.       Нет, что случилось со мной и как я здесь оказался, я понимаю. С одной стороны. Со своей. А что для них? Что случилось со мной тут? Почему я в больнице?       — Что, ещё и память отшибло? — как-то иронично спрашивает Настасья, опускаясь рядом с Радием, а Стелла так и остаётся стоять, чувствуя себя не в своей тарелке.       — Немного, — признаюсь я, хотя на деле совсем не немного. Очень не немного. Я не знаю ничего из того, что здесь со мной было, в этой мировой линии, но то, что эти двое живы, греет душу и на остальное плевать. Больше ни одной игры со временем в настоящем не будет. Хватит.       Если лицо Радия было отчего-то радостным, впрочем, как и всегда, то Анастасия была очень уж если не опечалена, то озадачена точно.       — Ты бы знал, как ты нас напугал... — И замолчала, опустив голову и прикрыв глаза. Я помню, что она это говорила уже, но что? Что такого случилось? Почему она не хочет вспоминать и говорить об этом?       Радий молчал, Настя молчала, Стелла тоже притворилась воздухом, и мы, наверное, так бы и сидели, если бы в палату не зашёл врач. Поздоровавшись и прогнав эту троицу в коридор, он присел рядом со мной.       — Скажите, а что вообще со мной случилось? — Может, хотя бы он ответит?       — Советую Вам, для начала, сменить лечащего врача, потому что так запустить какой-то ларингоспазм... — он качает головой и продолжает: — Почти с того света вытащили, остановка сердца была.       На разговор он явно был не настроен и только молча осмотрел меня. Не важно, что было, а важно, что будет впереди, поэтому мне не очень и интересно, что случилось тут. А главное, что я наконец-то говорю. Пришёл конец мучениям. Главное, что я жив. Главное, что все мы живы.       На мгновение закололо в сердце, стоило мне только вспомнить Ренату. Где она? Что с ней? Кто она? Мы... А кто мы? Я найду её. Наверное. Я не уверен, что смогу. Но я попытаюсь, попробую. И, может, смогу.       После того, как врач уходит, в палату вновь заскакивают эти уже четверо, прихватив с собой ещё и Майю, галдят, перекрикивая друг друга, а я не могу на них насмотреться. Хорошо, что они не замечают за своими спорами, что я не могу взгляда оторвать от них. Таких близких. Живых.       Я удивлён, но ко мне даже Маркел заглянул ненадолго. Кажется, в хороших отношениях мы тут с ним тоже не были, но тем не менее терпели общение. Вроде бы, они пришли сюда с Майей, но он всё это время просто сидел в коридоре. Да, они тут тоже были женаты. Только уже по любви. Что меня сначала очень удивило, но, с другой стороны, всё правильно.       И те, кого я ждал больше всего, пришли только после обеда. Уже после того, как персонал выгнал шумную компанию моих родственников, которые вели себя хуже подростков, ко мне нагрянули два мальчишки. Мой сын Кир и мой племянник Эрнест. Вдвоём. Я вначале было подумал, что Эрнест ничего не помнит, но его нежелание общаться с Киром при том, что тот вёл себя, будто они закоренелые друзья, явно выдавало его прежнего. Или воспитание Маркела.       Но при Кире я не хотел с ним говорить. Он ведь помнит, но ничего не говорит. Тоже не хочет. Мы так и не поговорили. Они ушли. А я перевернулся на бок и решил поспать. Пускай. Время ещё есть. Не убежит. Уже не убежит. Всё хорошо. Все живы. Мой кошмар закончился.       — Аскольд, — слышится откуда-то сбоку.       Я резко переворачиваюсь и, уже жалея, что совершил такой резкий манёвр для слабого тела, жмурясь от скачка боли, встречаю взгляд Эрнеста. Вернулся. Сплавил Кира и вернулся. Точно воспитание Маркела и никак иначе.       — Могу же я называть... тебя по имени? — как-то неуверенно интересуется он. — Просто в этой мировой линии я так и делаю.       Я киваю. В общем-то, мне как-то всё равно. Пускай называет, как хочет.       — Так странно, что только мы вдвоём теперь это всё помним... — он кажется мне разбитым. С Киром он таким не был. Что не так?       — И это хорошо, — отвечаю я, а он мне кивает. Да, всё правильно. Незачем им это тащить на себе. А мы забудем, но... — А что случилось?       Эрнест тяжело вздыхает и садится рядом со мной. Сидит он сгорбленно, плечи опущены, вялый, руки, кажется, дрожат. Хочет плакать?       — Я привык, — чуть ли не выкрикивает племянник. — Привык к тому, что мои родители — Майа и Маркел Мир. Я их люблю, но... Сейчас они мне никто. Мои родители мне пока незнакомые люди. Я их не знаю. Я их не помню. Не Радий Верный учил меня кататься на велосипеде, и не Стелла Верная водила меня в садик. Для них это так, но у меня-то воспоминания другие. Это тяжело. К этому трудно привыкнуть.       Он прав. Он даже чересчур прав. Я могу его понять.       — Но они же тебе тоже не чужие люди.       — Но уже и не такие близкие, — тихо, натянуто, с отчаянием в голосе произносит мальчишка. — Я даже не извинился.       — Прекрати, это в прошлом, а мы двигаемся вперёд. Мы двигаемся вперёд, а все эти люди — они. Ничего не изменилось, только память. Ты можешь заново выстроить хорошие отношения со своими... другими родителями.       Эрнест ещё раз вздыхает, сдерживая слёзы и потирая глаза, встряхивает головой и кивает.       — Ты прав, — он мнётся, хочет ещё что-то сказать, но не может, однако через несколько секунд всё же решается: — А между прочим, в этой мировой линии ты гений. Учёный. Физик. А... мой отец, твой брат — писатель-фантаст. Причём довольно популярный.       Наверное, моё выражение лица в этот момент просто не описать. Челюсть чуть ли не до пола падает, и я опять теряю дар речи. Чего?!       — Именно, — посмеивается Эрнест. — А я мало того, что брат этого растяпы, так ещё и его лучший друг, — понимаю, что это о Кире. — А ма... тётя Майа не преподаёт в школе, она профессор, — о, вот как. — А дядя Маркел работает на какую-то спецслужбу, — в этот раз он говорит более уверенно. — Настя и ма... мама в своём репертуаре.       Как всё здорово. Просто прекрасно. Лучше некуда. Я человек без мозгов и учёный! Ладно, здесь я, может, и вправду гением был, но сейчас-то я тупица. И что делать?       Эрнест опять смеётся. Видимо, я вконец развеял его гнусное настроение.       — Ничего, прорвёмся. Главное, что всё хорошо. И Ренату найдём.       — Да, хорошо... Хорошо, что всё хорошо кончается.       Он вновь кивает мне.       А Феликса В. М. И. здесь никогда не существовало.