Надежда живёт даже у самых могил. Гёте И.
Тук-тук-тук. Настойчивое стучание в дверь отрывает меня от жутко интересной книги, возвращая в реальность. Мгновение думаю, кто бы это мог быть, но потом вспоминаю, что кроме Насти и Кира, собственно, никто другой это быть не может. Стоило мне только на один день отвлечься от постоянного обитания в кругу семьи и только там, как я тут же привык к посторонним людям. Как будто и не было тринадцати лет полного уединения. Не дождавшись ответа, Анастасия сама вламывается внутрь. Замок поддаётся ей, хотя, вообще-то, он уже давно дышал на ладан. Вид у Насти так себе: вся раскрасневшаяся, взлохмаченная, будто она бегала минут тридцать без передышки. Смотрит на меня сумасшедшими глазами, руки положила на пояс. Если бы я её не знал, мог бы утверждать с некой иронией, что меня сейчас будут бить. — Учитель биологии вызывает нас к себе, — ставит она меня перед фактом. Довольно ожидаемым в этих обстоятельствах фактом. И таким же неожиданным, как рояль в кустах. Это должно было произойти. Настасья до сих пор не в курсе того, что Феликс без нашего ведома выпустил новую статью. И это прекрасно. Не хочу, чтобы она переживала. Достаю из тумбочки стола уставшую тетрадку с какими-то записями и карандашик, чтобы написать ответ. Ничего, скоро это издевательство прекратится. «Рано или поздно это должно было случиться, — философски замечаю я. — Когда?» — Завтра на третьем уроке. Киваю, потихоньку начинаю обдумывать предстоящий разговор. Кир не просто так пришёл сегодня с записью в дневнике. Бедный ребёнок наверняка не понял, за что такая высшая мера наказания. Замечаю, что пыл Анастасии заметно поубавился, лицо её наконец-то приобрело нормальный оттенок, а дыхание стало ровным. Неожиданная новость изрядно заставила мою жену понервничать. Она смотрит сначала на книгу, что я некогда читал, а потом переводит взгляд на меня и уходит, оставляя наедине. Да, делает вид, что всё нормально, хотя я уже неделю с того самого дня и строки не написал. Только читаю и читаю, набираясь опыта и преследуя по горячим следам идеи. И всё. Ну не могу я. Просто сил нет, как будто вся энергии убежала от меня. Я сижу один в уголке, именуемым моим кабинетом, хотя, по сути, это всего лишь половина нашей спальни. Неумело расставленная дешёвая старая мебель лишь удручает, оставляя почему-то ощущения ненужности. Наверное, так и есть. Но Настя говорит, что всё тут простенько и с уютом. Ну-ну. Выбиваю ненужные мыслишки из головы и продолжаю читать, но теперь даже чтение никуда не лезет. Не хочу. Не могу. Встаю и откладываю книгу на верхнюю полку шкафчика, рядом с другими одинокими переплетёнными между собой листочками, защищёнными твёрдыми, плотными обложками. Меня просто медленно убивают. Вот. Может, переехать? В другой город, например? И что тогда? Что-то в глубине сознания назойливо говорит, что хватит прятаться. Хорош. Пора повернуться лицом к проблемам и начать их решать. Если Рената хочет нам всем испортить и без того плохую жизнь, то надо дать ей достойный отпор. Надо сохранить то, что подарили нам Радий и Стелла, расплатившись своими жизнями. А мне страшно. Действительно. Тогда вопрос «и что тогда?» ставится уже в совсем другом направлении. Смотря куда-то в будущее, мне почему-то кажется, что после этого отпора всё переломается ещё больше, чем сейчас. Мы ещё больше отдалимся от друг друга, да и детей подвергнем опасности. Зная Ренату, я уверен, что та всё продумала. Если это, конечно, Рената, ведь быть может и Маркел ошибся. Один раз в жизни, правда. У меня было много времени подумать обо всём, что произошло и только-только хочет случиться. Хорошо, пусть будет так. Я пойду к Майе. Я встречусь с ней лицом к лицу, увижусь со своим ночным кошмаром. Я поговорю с ней, и мы вместе решим, что делать дальше. Она, несмотря на все заскоки, человек умный. Надёжный. Всё так трудно и запутано, что невольно хочется просто сесть и разреветься от неизвестности. Жду завтрашнего дня, как будто он что-то радикально изменит в моей гнилой жизни, хоть я до смерти боюсь этих изменений. Что ж. Поживём — увидим. От дальнейших размышлений меня вновь отвлекают. Один стук в дверь, и в проём уже просовывается маленькая головка Кира. — Пап, можно? Киваю ему, как бы говоря «заходи», и тот на цыпочках. От Настасьи прячется или меня боится? Проходит внутрь, присаживаясь рядом. — Пап, а зачем вас в школу вызывают? — осторожно спрашивает он, стараясь не нарваться ещё больше. Тогда мне подумалось, что Кир просто боится за свою шкуру и опасается, что нас вызывают за то оскорбление недельной давности, хотя я, кажется, уже давал понять, что мне плевать на это с высокой башни. Сам бы так сестру обозвал, чего уж таить... Однако этот пройдоха вынюхивал кое-что другое, чего, собственно, я знать не мог. Вздыхаю, отмахиваясь рукой. Мне лень сейчас писать. Очень лень. Да, я знаю, что писать и в том, и в другом смысле я вскоре вообще разучусь, но что поделать. Настасья мне пинков не даёт, вдохновение давно собрало чемоданы и уехало куда-то в тёплые края, прихватив с собой ещё и совесть, а вот лень они почему-то забыли. Эх... Кир, недовольный таким ответом, надувает щечки, но и это ему не помогает. Мне сейчас не до объяснений банальных непридуманных ещё лжепричин. Наверное, он бы долго ещё сидел, надоедая мне своим присутствием, но, увы, я внезапно вспоминаю, что сегодня я ещё раз хотел сходить к брату. Цветы, что ли, принести... Анастасия и Кир подумают, что я опять отправился искать своё потерянное вдохновение, а я надеюсь, что больше никого там не встречу.***
Стою возле кабинета учителя биологии и боюсь постучаться. Одна рука уже держится за ручку, готовясь открыть дверь, а другая трясётся. Вроде уже не маленький, а страшно до ужаса. Анастасия нашла повод не пойти со мной, и я её не виню. Пускай не портит свою психику. Но надо действовать. Я стою так уже добрых минут десять, но ничего не происходит. За это время никто даже рядом не прошёл, а внутри так тихо, будто там никого и нет. Надеюсь, я не зря тут пытаюсь пересилить себя. Внезапно сзади, из-за поворота, слышатся чьи-то голоса. Они приближаются. Страх как-то сразу пропадает, ведь если тебя застанут в таком положении — это ещё страшнее. Быстро стучусь и, не дожидаясь ответа, влетаю внутрь. Она косо смотрит на меня, оторвавшись от проверки каких-то потрёпанных бумажек, — не узнаёт. Точно также, как и Маркел. Наверное, думает, что я ошибся. Майа тоже сильно изменилась. Но она не выглядит старой — наоборот. Моложе своих лет. Ненатуральные кудряшки она, видимо, накручивает по сей день, хотя волосы у неё прямые-прямые и сухие, словно солома. У нас в семье у всех так. На лице ни одной морщинки, одета в цветное свободное платье, больше подходящее летней поре, но никак не слякотливой осени. Почему её так обозвал Кир? Неужели за характер? — Прошу прощения, Вы кто и по какому поводу? — протяжно спрашивает Майа. В своей лучшей манере. Я говорил, что Радий разговаривал точно так же? Нет? Ну и ладно. Как жаль, что я пока не могу разговаривать. Сейчас бы такую кучу сарказма вывалил, но, увы, не судьба, не судьба... А издевательство над моей итак потрёпанной душенькой. Подхожу прямо к столу и самым наглым образом от переизбытка внезапно появившейся храбрости наваливаюсь на него напротив смирно сидящей сестры. У той аж глаза на лоб невольно полезли. Протягиваю ей заранее заготовленную записку и жду ответной реакции. Майа берёт бумажку из моих рук нехотя, подчёркивая жестами, как ей противно. С каждой прочтённой строкой ей всё больше и больше становится не по себе. Видно по бегающим глазам. А тут, кажется, точка. Сидит тихо, переваривает. — Значит, Аскольд, — делает неутешительный для себя вывод женщина, подпирая уставшую голову рукой. — Значит, временно немой. Значит, опять попался мне на глаза. Скажи: ты тупой или как? А чёрт его знает. Я сам для себя не могу ответить на этот вопрос, а тут она. — Как славно, что ты молчишь. Раньше я всё время мечтала об этом, а то на каждое моё слово у тебя было десять. Словарный запас у тебя больше, как ты говорил. Ну-ну. Мы договорились... Договорились, чтоб тебя, больше ни за что не пересекаться! А что ты? Почему? Почему твой сын оказался тут, где я преподаю, и где учится МОЙ сын. Она взялась читать мне лекцию. Это надолго. И самое обидное, что я действительно не могу и слова вставить. — Ты ведь знаешь, к чему это может привести, а тут ещё и эта статья! Я знаю, что ты виделся с Маркелом, и так уж и быть — поверю. Поверю в случайность, но только в эту, однако его мнение насчёт твоей непричастности к написанию ЭТОГО для меня ягода в поле. Не верю. Написано так же ужасно, как и всё, что ты пишешь. Это не может быть Рената. Ей незачем, а ты. Ты. Хочешь. Забрать. У меня. Эрнеста! Под конец она стала долбить по столу кулаком, распугивая несчастную пыль. Нервы сдали. Параноик. Она до сих пор думает, что я его отберу. А ведь сколько лет прошло. Она тоже боится. Закрыла лицо руками, вот-вот разревётся. Она сломалась после смерти Радия ещё больше, чем я. Маркел для неё стал лишь точкой опоры. Вряд ли она любит его. Эрнест — единственное счастье в непроглядной тьме. Как солнышко. А у меня есть любимая жена и сын. Конечно. Она меня ненавидит. За это. За то. За всё. За детство. За то, что я младший в семье. За то, что родители меня любили больше, якобы. За то, что дал погибнуть брату. За то, что хотел забрать Эрнеста. За то, что исчез из её жизни. Предатель. Но так было необходимо. Мы решили это вместе. Она и себя гнобит. — Уйди, не хочу тебя больше видеть, — шепчет Майа, по-прежнему зарывшись в свои руки лицом. — Уйди, пожалуйста. Прошу. Не сейчас. Приди потом. Дня через два. Непонятно для кого киваю и тихо ухожу. Настроение упало ниже плинтуса. Длинные школьные коридоры темны, словно тут уже никого нет, хотя это всего лишь жалкое солнышко скрыли чёрные тучи, и окна стали почти не нужны. Хочу отсюда выбраться, но не помню, где выход. Надо же. Заблудился. Останавливаюсь, чтобы примерно представить, где я сейчас и где уже побывал. — И какого числа ты заставляешь меня прогуливать урок? — слышится чей-то недовольный шёпот. Замираю. — Мне надо тебе кое-что рассказать, это срочно, — с огромным удивлением узнаю голос сына. Тогда... — Ты меня уже бесишь. Говори, что хотел. Отмечаю про себя, что его собеседник очень нетерпеливый, импульсивный и прямолинейный человек. Интересная картина складывается. — Сначала одно условие: не бей меня, — на этом моменте становится до коликов в животе смешно, однако я сдерживаюсь. Главное, дослушать до конца их разговор. — Постараюсь. — Ты не сын своих родителей. Приехали. Веселье сразу куда-то исчезает, уступая место панике. Я не думал, что всё случится так рано. Я думал... Да, Маркел прав. Я вообще думать не умею. — Что ты несёшь? — в голосе появляется явное раздражение. Ещё немного, и кому-то заедут по личику. — Что слышал, — Кир не такой уж и бесхребетный, как кажется — он продолжает стоять на своём, во что бы то ни стало. — Мы с тобой двоюродные братья. Твой настоящий отец – брат моего отца, а твоя приёмная мать – их сестра, значит, что тебе она, как и мне – тётя. Ай-яй-яй, Кирушка. Знал бы — перевёл в другую школу в тот же день. Но что не сделано, то не сделано. Почти уверен, что сейчас брови Эрнеста поползли вверх, а желание треснуть настойчивого малявку стало ещё сильнее. — Что? — легко и просто спрашивает он. Ну да. Тут, не вдумываясь тщательно, ничего не поймёшь. — Ладно, значит так: ты приёмный сын Майи и Маркела Мир, а настоящие твои родители — Радий и Стелла Верные. Минуту ничего не слышно. Как будто все звуки куда-то вдруг исчезают. — С чего ты это взял? — осмысляя сказанное Киром, Эрнест совершенно спокойно, понимая серьёзность ситуации, просит привести доказательства. — Мой отец обсуждал это с матерью. — А твои?.. — Мои родители — Аскольд и Анастасия Верные. — Мне это мало о чём говорит, — по-прежнему не верит мальчишка. Хотя, я бы тоже не поверил, если бы не знал ничего. — Хорошо, я могу ещё кое-что рассказать: изначально я знал только о том, что твоя приёмная мать – сестра моего отца, но я не знал, что она тебе приёмная, а потом нашёл кое-что интересное в старых записях мамы и сложил два плюс два. Если хочешь, я могу потом тебе их переслать. Опять минутное мёртвое молчание. Эрнест, видимо, думает. Я тоже. Либо Настасья их не удалила или на худой конец не запаролила, либо у нас растёт хакер. Почему-то и того, и того я опасаюсь. — И почему я должен тебе верить? — спрашивает Мир, сомневаясь во всём и вся. — Узнай, когда поженились твои родители и всё поймёшь. Ха, хороший ход, Кир. Только они могли и в гражданском браке жить, но ты как-то слишком уверен в себе. Неужели ещё что-то накопал? Я-то знаю, что было на самом деле, но вряд ли Эрнесту это рассказали. — Я знаю, что только через два года после моего рождения, не свисти тут, — подтверждает мою теорию мальчик. — Кто твоя «мать» по профессии? — сынок как-то странно голосом выделяет то слово, будто считает, что это не так. Несмотря ни на что, Майа всё равно остаётся мамой Эрнеста. Хоть и не родной. Она его воспитала, а родных родителей и нас в его жизни никогда не было. — Биолог, — пропускает ещё одно оскорбление он мимо ушей. — Нет, она биохимик и много лет назад участвовала в одном эксперименте, который повлёк за собой ужасные последствия. Забываю дышать. Я даже представит не мог, как он осведомлён. Всё заходит слишком далеко. Всё набирает слишком серьёзные обороты. Если до этого мне было смешно, до сейчас вновь страшно. Хочу подойти, взять за шкирку того, кто слишком много знает и утащить домой, наплевав, что у него ещё уроки, а с Эрнестом пускай разбирается Майа, но не могу сдвинуться с место. Что-то не даёт. Всё ещё стою, вжатый в стенку. Ни туда, ни сюда. Стою и гадаю, что будет дальше. Эрнест опять молчит, Кир тоже. — Моя мать была физиком, как и твоя настоящая мать, а вот кем был твой настоящий отец — я не знаю, — продолжает дальше тихо-тихо рассказывать Кир, как будто боясь, что его услышат. — Про него вообще почти ничего нигде нет. Вместе они разрабатывали теории путешествия по мировым линиям и во времени и то, как это влияет на человека, чуть ли не со студенческой жизни и достигли больших успехов, однако никогда не проверяли всё это. Они не знали, могут ли работать на практике их теории, однако одну из них всё же решили проверить. Здесь мальчик делает паузу, давая собеседнику осмыслить то, что он рассказал. Заметно, что Эрнесту трудно это переварить. Конечно. Свались всё в один день на него, задавило почти. А мне тяжело вспоминать. Опять же, даже ноги не держат, но осесть на пол я себе не даю. Не тряпка ещё, хоть и тот ещё тупица. — И?.. — Опыт признали негуманным, а всех, кто этим занимались, обвинили в преступлении против человечества, — самое страшное, то, что я не хотел больше прокручивать у себя в голове. Хотел забыть. А Кир это так легко сказал, что невольно мурашки по телу пробежали. — Я тебе не верю, — кажется, Эрнест хочет уйди — слышатся шаги. Кир даже не пытается его удержать, однако через мгновение сдаётся и бежит вслед за двоюродным братом, который его не признаёт, бормоча что-то себе под нос. Хлопает дверь. Я так и стою у стены. Могу уже двигаться, но не хочу. Меня словно что-то держало, чтобы дать мальчикам поговорить, а сейчас отпустило, когда угроза миновала. Надеюсь, что это к лучшему. Наверное, мы бы всё равно не смогли скрывать это ещё дольше. Скоро они поймут, что к этому делу причастна и статья, а потом и вовсе станут докапываться до Феликса, найдут Ренату, пару раз влезут ещё и в мой ноутбук, но найдут все недостающие части истории, а потом займутся тем, отчего я пытался уберечь все эти годы Кира. От дальнейшего изучения мировых линий. Я уверен, что всё так и будет. Лучше будет, если я сейчас оставлю их и пойду нажалуюсь Майе, но она тут же (опять же я уверен) заберёт Эрнеста, возьмёт за шкирку Маркела и утащит куда подальше. И если не ещё одна такая случайность, то мы больше действительно никогда не свидимся. Иду по той же тёмной школе, где в коридорах попросту забыли включить свет, и думаю. Думаю над тем, что будет дальше. Наконец-то дают звонок, и пустые помещения заполняются детьми и подростками всех возрастов. Где-то тут, возможно, затерялись два похожих друг на друга мальчика. Ученики давят друг друга, не замечая и меня. Пробиваюсь сквозь толпу. Душно. Опять становится трудно дышать, но я выбираюсь к двери. Улица. Впервые радуюсь дождю, потому что именно свежесть позволяет мне дышать дальше. С этим надо что-то делать. Стою на крыльце с поднятой к небу головой, ни одна капля не попадает мне на лицо, чему я безумно рад. Я знаю, что я буду делать. Единственный человек, с которым я могу что-то решить в данной ситуации, — Маркел. Как бы я его не ненавидел. Анастасия бы только усугубила всё, а Майа начала бы психовать. Были ещё двое, но, увы, с мёртвыми не посоветуешься. Опять плетусь на кладбище, хотя уже был там. Я буду сидеть и ждать лучшего друга своего брата и моего худшего врага в одном лице столько, сколько потребуется. Я надеюсь, что он придёт. Пока иду, вновь вспоминаю сестру. И наших родителей. В семье не без урода, и я был и до сих пор есть этот самый урод. В семье людей естественных наук я единственный гуманитарий. Меня часто в этом упрекала сестра. И родители, которых нет в живых ещё дольше, чем брата. И смеяться, и плакать хочется. Погода точно издевается надо мной. Опять полил дождь, дырявые ботинки, купленные лет шесть назад, вновь промокли. Холодно. Стоило бы зайти домой и переодеться потеплее, но я боюсь взгляда Анастасии. Она ничего, как обычно, мне не скажет, но глаза её чего стоят... Будет не лучше, если я приду домой с насморком и температурой, но об этом я подумаю потом. Сейчас не выдержу. Опять безликие могилы, опять протоптанные тропинки... И вижу там Маркела. Даже ждать не пришлось. Тихонько подхожу ближе, но он всё равно слышит моё неуклюжее шарканье по лужам. Но не оборачивается. — А я знал, что ты придёшь, — спокойно начинает Мир: в его голосе нет ни намёка на издёвку. — Майа нервы потрепала? Наконец-то пробираюсь к месту, отворяя калитку и заходя внутрь. Останавливаюсь прямо плечом к плечу Маркела и с удивлением замечаю, что мы, оказывается, одного роста. «И не говори, — вздыхаю, пока пишу, — но не в этом дело. Кир всё узнал и рассказал правду Эрнесту». Уж не знаю, как на это вообще можно было отреагировать, но Маркел просто кивает, принимая к сведению, и на одной ноте произносит: — Плохо. Мы разговаривали долго, даже очень. Дождь успел закончиться, а тучи разойтись, кто куда. Небо предстало перед нами чистое, хоть и уставшее, но такое ясно-голубое, а не серое, что на сердце как-то сразу полегчало. И солнце стало светить ярче, напоминая о своём существовании. Надеюсь, теперь так будет всегда. Мы пришли к одному только выходу: дети сами должны решить свою судьбу. Это их выбор, мы изначально не должны были ничего скрывать. Это было самой большой ошибкой. Наверное, Майа меня потом самолично убьёт, но я прав. Главное — не дать совершить ошибки им. Поэтому прямо сейчас пойду домой и поговорю со своим ребёнком, а Маркел со своим. Да, неродной, но какая разница? Этот вопрос закрыт. Всё-таки Маркел гений. Как и его друг — мой брат. А я так... Уже прощаемся, как телефонный звонок застаёт меня врасплох. Я ведь не могу говорить, и все это знают. Кто может звонить? Достаю телефон и смотрю на экран. Это Анастасия. Надеюсь, ничего серьёзного. Недоумеваю, но отвечаю, прикладывая средство связи к уху: — Кира похитили, мне звонили и требовали выкуп.