Непонятный гений Феликс В. М. И.

Перед верой меркнут все достижения разума. Августин.

      Анастасия, не замечая ничего творящегося вокруг неё, с нескончаемым удовольствием занимается своим любимым делом: готовит обед. После закрытия института она заделалась обыкновенной домохозяйкой, и теперь, лет десять уже точно, вся наша дружная семья выживает за счет моего небольшого писательского гонорара. За научную фантастику в наше время не берётся ни одно издательство, а если кто и берётся, то получаю я от маленьких продаж не очень много. Конечно, можно сменить жанр, в котором я пишу, но, чёрт, кажется, что фантастика вцепилась в меня и не отпускает. Ну не могу я бросить что-то родное.       — Аско, ты какой суп хочешь: гречневый или рисовый? — она, как когда-то давным-давно, по-прежнему сокращает моё имя до невыносимого сочетания всего четырёх букв. Если раньше она издевалась, то, наверное, потом это просто вошло в привычку.       Но Настасья сегодня надо мной точно издевается, начиная с самого утра. Я протягиваю руку и показываю пальцем на обмотанное толстым тёплым ярким шарфом горло, которое она сама мне и замотала. Забывается женщина.       Недавно мой организм как-то ненормально отреагировал на некоторые лекарства, из-за чего откуда-то неожиданно возник ларингоспазм, повлёкший за собой временную потерю голоса. Со вчерашнего дня приступы не повторялись, горло тоже болеть вроде как перестало. Возможно, выписанные врачом препараты, разорившие нашу семью, действительно помогают, и это издевательство очень скоро закончится.       — Покажи на пальцах, а то я решить не могу, — жена моя, вздыхая, вновь начинает докапываться до меня.       Показываю два пальца, хотя, вообще-то, ни ту, ни другую крупу не жалую, но выбора особого нет, а из двух зол выбирают меньшее. Настя кивает и со спокойной душой вываливает полпачки риса в кастрюлю. Да, готовит она так себе, хотя дело это обожает.       Пока жёнушка, улыбаясь, переводит хорошие продукты в плохое дело, я работаю. Сроки сдачи поджимают, а если я опять задержу, то ещё одно издательство разорвёт со мной контракт и занесёт в чёрный список. Последние лет десять я буквально выдавливаю из себя по кусочкам дешёвые псевдофантастические романчики. А в последние годы стало только хуже. Я просто дно. И с этим надо бы смириться, но семью тоже надо на что-то кормить. Но и сейчас выходит бред, детский лепет.       Не замечаю, как Анастасия подкрадывается сзади и легонько тепло приобнимает меня, кладя свою голову мне на плечо.       — Всё будет хорошо.       И я ей почти верю. Когда-нибудь наша жизнь наладится. Должна, по крайней мере.       Она зарывается в мои волосы руками, лохматя их, хотя они и так, непослушные, стоят почти что дыбом. Настасья себя так успокаивает. Конечно, горелым пахнет. А я крайний.       Нашу идиллию разрушает внезапно раздавшийся скрежет дверного замка. Поднимаю взгляд на настенные часы. Слишком рано. Кир должен быть ещё в школе. Друзей у нас нет, ключа больше ни у кого нет...       — Мам, пап!       А, нет, это всё-таки Кир раньше вернулся. Всё в порядке. Ложная тревога.       Настя отстраняется от меня и возвращается к плите спасать обед, а на кухню, топоча как маленький слон, вбегает Кир. Взлохмаченный, в помятой одежде и с наливным фиолетовым фингалом под правым глазом. Портфель уже успел скинуть в прихожей, а сам встал, как вкопанный, и смотрит на меня, взгляд виноватый не отводит.       Настя напевает себе под нос какую-то песенку из рекламы, помешивая похлёбку и игнорируя сына. Видимо, она уже предчувствовала неладное и предоставила мне возможность самому разобраться с ним. По-мужски.       Вопросительно смотрю на мальчишку, и тот, понимая, что я от него хочу, начинает оправдываться:       — Да он первый начал!       Четыре слова слетают с его языка, а дальше ребёнок запинается, не зная, что говорить. Закрываю крышку ноутбука и тычу пальцем в сторону стула, стоящего напротив меня. Кир кивает и присаживается, потирая руку. Не удивлюсь, если у него и там синяк.       — Да семиклассник этот... Он наехал на меня из-за какой-то ерунды, не помню уже, из-за чего. Я ему что-то сказал, а его это задело, вот он мне и врезал, недолго думая...       Смотрю на него вопросительно, но Кир лишь качает головой, доказывая, что это всё.       — Да ничего страшного ведь не случилось...       Ну да. Третий день в престижном лицее, а он уже нарвался на неприятности. Ничего плохого, конечно.       — Да не переживай, в школу точно не вызовут.       И всё же что-то не так...       — Ну да, я прогулял три урока из-за этого чёртового фингала... Ну там какая-то физкультура, природоведение и музыка всего лишь...       Вздыхаю. У него на всё оправдания есть.       Анастасия тем временем ставит кружку с горячим чаем около Кира, доставая из холодильника утренний бутерброд.       — Всё равно обеда ещё нет, — комментирует она.       Голодный побитый Кир тут же принимается за еду, позабыв обо всём на свете. Мне бы так. Но сроки сдачи, как обычно, наступают на пятки, поэтому я пересиливаю лень, откидывая её на завтра, и вновь открываю крышку ноутбука.       — А ещё мы с Эрнестом очень похожи, как мне сказали...       Пропускаю фразу сына мимо ушей, перечитывая последний абзац, чтобы вспомнить, о чём речь. Сбивает с толка громкое вязкое чавканье, как будто Кир это специально делает. Торможу на одном слове, пялюсь на него и не знаю, что писать дальше. Какое-то оно не такое. Психую и стираю всё предложение. Затем абзац. В следующие мгновение в корзину летит весь файл с главой. Лучше завтра на свежую голову, утро... утра мудренее.       — ... ну так он, типа, элита.       — Странные у вас в лицее порядки, — не отрываясь от плиты, возмущается Анастасия.       — Да я ведь только третий день, ещё не всё вынюхал. — Чай, как оказывается, Кир уже допил и спокойно долбил ложку туда-сюда о несчастные края чашки. Долго же я файл удалял.       В этом году Кир пошёл в пятый класс, поступил в технический лицей, идя по стопам мамы-бывшего-физика и плевав на папу-писателя. А я всей душой хотел, чтобы он выбрал именно гуманитарный, чтобы не пошёл в точные науки, однако он сам определил свой путь, как бы плохо мне от этого ни было.       — А что у тебя с учителями и предметами? — с лёгкой заинтересованностью спрашивает Настя.       — Ну... Кстати, я вспомнил, на что он так прореагировал: я сказал, что учитель биологии — редкостная старая мымра..       Настасья резко замирает. Сковородка шкварчит, ругается, но она попросту не обращает на эту мелочь внимания. Женщина просто останавливается в пространстве. Для меня непонятна причина этого, но потом я понимаю, что Анастасия слушала всё, что рассказывал Кир. Причина явно скрылась где-то тут.       — Как зовут этого учителя биологии?       — Вроде, Майа Мир.       Ножик, который Настя всё это время держала в руке, падает на пол. Женщина тихонечко разворачивается, подходит к столу и оседает на стул возле меня. Мы мимолётно переглядываемся, ошеломлённый взгляд жены встречается с моим обеспокоенным.       — А как звали того мальчика? — переспрашивает Настасья, надеясь, что тогда она ослышалась, а я же этот момент вообще прослушал.       — Эрнест Мир... Точно, так это могла быть его мать... Чёрт.       Я хотел было что-то сказать, напрочь позабыв, что меня сейчас вообще невозможно услышать, но неожиданно вместо обыкновенного вдоха становится слышен свист, тяжёлый, шумный. Трудно дышать, словно я вообще больше не могу сделать всего лишь вдох-выдох. Опять.       Настя резко вскакивает с места и толкает меня вниз, голова больно стукается об пол, глаза на миг охватывает чёрный туман, но я не обращаю на это внимания. Женщина запрокидывает мою и так пострадавшую голову назад и сильно открывает мне рот. Через несколько секунд всё прекращается. Тяжело вдыхаю единожды и начинаю быстро безостановочно дышать. Всё закончилось. Всего лишь очередной приступ.       Жена вздыхает, смотря мне точно в глаза своими карими глазами, и слегка улыбается. Кир удивлённо и молча наблюдает за нами. Конечно, он в первый раз видит это вживую.       Откашлявшись, встаю, и сажусь обратно на стул. Внезапный приступ помешал моей мысли, и, кажется, я вовсе её забыл, но резко в голове всплывают слова, сказанные сыном.       «Мы с Эрнестом похожи... Я обозвал учителя биологии... Майа Мир...»       Это... Это... Просто кошмар. Да что ж за такое! Зачем мы вообще отдали Кира в этот грёбанный лицей? И так не живём, а выживаем, так ещё и это свалилось прямо на голову.       Я ловлю себя на мысли, что хочу бросить всё и забрать Кира из этой школы навсегда, чтобы они больше не пересекались, но что-то не даёт. Какая-то надежда держит. Да, я знаю, что когда-то сам позволил... даже уступил, но мы договорились больше не пытаться искать друг друга. Никогда. Ни за что на свете, как бы не хотелось. Для нашей же безопасности и детей.       Я в первый раз в жизни не знаю, что делать.       Сижу, свесив голову, Настя опять вернулась к плите, и, кажется, она уже заканчивает. Анастасия наблюдает за мной даже повернувшись спиной, прямо не сводит взгляда боковым зрением, и я это чувствую. Ощущаю, как Кир следит исподлобья, но молчит, как килька в томатном соусе.       Я могу оставить всё так, как есть, но рано или поздно правда всплывёт на поверхность, ведь утопили мы её неглубоко. Они поймут всё раньше, чем я успею что-то предпринять. Будут копать, копать, не жалея рук, но узнают.       — Кир, иди к себе, — Настасья спасает ситуацию, выпроводив мальчишку.       Кир лишь пожимает плечами в ответ, не понимая, что происходит, и тихонько удаляется.       — Ты думаешь о том же, о чём и я? — серьёзно спрашивает женщина, смотря в пол, но никак не на меня.       Уж не знаю, о чём она думает, но я по-прежнему не знаю, что делать. И представления даже имею. Всё упирается в какие-то рамки, которые нельзя проломить. Мы влипли.       — Значит, нет, — заключает Анастасия, доставая из кармана телефон-раскладушку. — Значит, сейчас поймёшь.       Она щёлкает своими пальчиками по кнопкам, отдавая характерный клацающий назойливый звук, и прикладывает трубку к уху.       Слышатся длинные гудки.       — Здравствуйте, это мама Кира Верного из пятого класса... У нас произошла некоторая заминка, поэтому я прошу, чтобы Вы нам дали телефон учителя биологии... Нет, ничего страшного, просто... Хорошо, записываю...       Настя из ближайшей кухонной тумбочки достаёт какой-то цветастый блокнотик с рецептами и записывает номер прямо на обложке.       — Спасибо, — она прощается и кладёт трубку. — Ну вот, ничего трудного. Осталось уломать её встретиться. Слушай, может, ты... Она всё-таки твоя сестра, как ни крути.       Я ещё раз показываю ей на свою шею, напоминая, что не могу разговаривать, и она лишь вздыхает в ответ, набирая номер, записанный на сборнике рецептов японской кухни (мамочки, не дай Бог ОНА будет ЭТО готовить).       И только зря я тогда не проверил, ушёл ли Кир к себе. Его хитроумная, скромная и любознательная персона всё это время стояла и слушала, вникая в наш гнусный разговор, но как речь зашла о сестре — мальчишка рванул изо всех сил к себе. Потом я только понял, что эта непредусмотрительность была самой главной ошибкой в этой истории.       — И что делать? — Настя не решается нажать кнопку вызова, а просто захлопывает телефон. Не смогла.       Мне надо ей ответить. Открываю крышку ноутбука и захожу в текстовый редактор. Хорошо, что за столько лет я научился очень быстро печатать.       «Мне кажется, что нам не стоит что-либо предпринимать», — отвечаю я, сомневаясь в своих же словах. Последнее время я вообще не уверен ни в чём.       — Просто оставить всё как есть и пустить ситуацию на самотёк?       Киваю.       — Но если они поймут всё сами и станут...       «Я знаю».       — Но что тогда?       «Поверь, мы узнаем о их замыслах вовремя и что-нибудь придумаем тогда».       — Хорошо, — ставит точку в нашем разговоре Настя, выключает газ, наконец-то подбирает начавший покрываться пылью нож и уходит в зал смотреть сериальчики.       А я сижу, сижу и думаю. О том, как это случилось, о том, чем мы рискуем сейчас и о том, зачем мы это сделали, специально пытаясь избегать друг друга. Это всё так сложно. Вздыхая, прерываю свою продолжительную мысль и захожу проверить электронную почту. Да, я знаю, что вряд ли выгодное предложение с неба свалится, но всё-таки надеюсь на чудо. Однако мой взгляд останавливается на новостной ленте:       «Спустя десятилетие неизвестный, но безумно популярный гений, видящий дальше обыкновенных людей будущее, Феликс В. М. И. опубликовал новую статью. Неужели перемещение по мировым линиям реально уже сейчас?»       Я... Я просто давлюсь воздухом, на минуту кажется, что приступ вот-вот повторится, а рядом никого не окажется, но спустя пару секунд отпускает, однако в голове стоит шум. Наверное, это мои мысли смешались между собой и не знают, кто откуда. Это невероятно. Это неправильно. Но если это действительно так... Что-то щемит в груди. Это ведь может быть чей-то шуткой. Феликс был безумно популярен тогда, а сейчас всего лишь это мог быть отголосок его былой славы. А если нет?       Откидываю голову назад, думая о том, кто бы это мог быть. Всё как-то неожиданно и странно. Но в таком случае нельзя всё оставлять так, как есть. Ни в коем случае.       Беру в руки брошенную Настей тетрадку и смотрю на записанный её корявым почерком номер телефона. Уже решаюсь набрать номер, но вспоминаю, что не могу говорить. Смешно. Попросить Анастасию? Нет, пока я не буду ничего ей рассказывать. Со своими сериалами новости она увидит нескоро.       Ну почему же. Выход есть. Завтра я посещу учителя биологии, обеспокоенный будущими оценками сына, а там будет видно. Буду действовать, глядя на ситуацию.       Решено.       И почему-то ком застревает в горле, а меня словно начинает трясти. Страшно. И что я скажу? Я буду выглядеть глупо. Я всегда боялся свою сестру и даже сейчас, будучи взрослым человеком, всё равно боюсь её. Возраст нас сровнял, но она всегда казалась старше своих лет, поэтому, наверное, я завтра увижу не сорокалетнюю деловую дамочку, а, как Кир и сказал, старую каргу.       Ловлю себя на мысли, что мне от этого весело. Ну что ж, завтра посмеюсь.       О, иногда вспоминая, как она меня отчитывала в детстве, хочется прямо реветь. Кажется, я вновь стану плаксивым ребёночком рядом с Майей. А вот брату никогда не попадало. Он хорошо манипулировал людьми, играл с ними. Это возвело его на вершину, с которой он и упал. Вернее, его столкнули.       Я так о них не вспоминал... Я... Я знаю, что это эгоистично, и сейчас не время, но я так давно у него не был. Года два точно. Всё равно я за сегодня ничего больше не напишу, а просто так сидеть в четырёх стенах — не дело. Резко вскакиваю, впопыхах выключаю ноутбук, он живёт на кухне, и бегу в прихожую, надеваю первую попавшуюся куртку, которая удивительно и поразительно отлично сочетается с моим страшным шарфиком, впрыгиваю в ботинки и, хлопнув дверью так, что она сама по себе закрывается, выбегаю в подъезд. Анастасия наверняка подумает, что я вдохновение отправился искать, так что неважно. Она знает мои заскоки.       Ступеньки кажутся такими длинными, хотя всего третий этаж, но в конце концов я выбегаю на улицу. Осенняя слякоть тут же ударяет по всем органам чувств. Вляпываюсь в лужу, распластавшуюся около двери. Теперь в ботинках знатно хлюпает. Жёлтая листва под ногами бесит. Воняет сыростью. Ненавижу осень. В это время года из-под моего пера выходят самые ужасные работы. В это время года у нас меньше всего денег.       Отсюда недалеко. Дойду пешком. О какой машине может идти речь, если мы даже на пропитании экономим. На автобус я в суматохе, которую сам себе устроил, деньги забыл.       Спешу. Хочу быстрее оказаться на месте. Однажды я опоздал, больше такого не повторится. Никогда. Хоть больше и нет смысла.       По лужам видно, что моросит дождик, но, странно, я этого не ощущаю. Он как будто обходит меня стороной.       Почти на месте, осталось только завернуть... За поворотом моему взору предстаёт забор, ограждающий этот мир от того. Я вижу десятки могил, ухоженные и нет. Наверное, могила брата тоже заросла. Вряд ли Майа сюда приходила.       Иду прямо вглубь, прорываясь среди безликих памятников. Пусто. В такую погоду ни одна живая душа даже на улицу не выйдет, не то, что почтит своим присутствием кого-то из покинувших этот мир людей. Огромное мёртвое поселение неприветливо тихо пугает меня. Быть единственным живым человеком здесь жутко.       Выложенные кирпичом тропинки ведут куда-то всё вдаль и вдаль, но мне туда не нужно. Сворачиваю налево и иду уже по сырой земле. В ногах вновь начинает хлюпать, но, как ни странно, мне совсем не холодно.       Это место встречает меня глубокой тишиной. Тяжело отворяю проржавевшую калитку и на мгновение, оглядываясь, застываю на месте. Не знаю, почему, но я боюсь, что могу встретить здесь кого-то не того. У брата было мало друзей, но зато множество нажитых врагов. Именно поэтому я здесь так редко появляюсь, а другие и вовсе не хотят приходить к нему.       Убедившись, что мои подозрения лишь признак разыгравшегося больного воображения, я захожу внутрь. Калитка, закрываясь за мной, жалобно скрипнула. Я ожидал увидеть заросшую неухоженную могилу, но вместо этого вижу свежие цветы в баночке около памятника, что уже говорит о том, что кто-то его всё же навещает. Или был тут недавно. Таких людей можно по пальцам пересчитать.       Подхожу поближе к надгробию и опускаюсь на колени. Плевать, что мокро. Я так давно к нему не приходил, мне надо извиниться. Глажу рукой фотографию. Он тут такой молодой, наверное, только-только исполнилось двадцать.       Господи, как мне его не хватает.       

«Радий Верный 20**–20** Мы помним».

      Прошло уже тринадцать лет. Целых тринадцать лет. Так много, но как будто это случилось только вчера.       Поворачиваю голову направо и смотрю на ещё одну могилу. Они похоронены вместе, огорожены одной оградой. Она пережила его на какой-то год. Но разве там была жизнь?       

«Стелла Верная 20**–20** Спасибо».

      Эти скупые слова на самом деле значат намного больше, чем думают обычные люди.       Хочется просто взять и разреветься. Всё, к чему они... нет, мы шли, всё оно рухнуло в один момент. Радия обвинили в государственной измене, но он смог, успел, скрыл факт нашего участия. А потом его расстреляли. Стелла продолжила заметать следы, однако вскоре и ей прилетело такое же обвинение. Она была беременна. Это смягчило ситуацию, хоть и загнобили её в этой треклятой тюрьме. Умерла через три месяца после рождения сына...       — Кхе, кхе, — мои мысли прерывает чей-то настойчивый кашель. В ужасе оборачиваюсь, и моему взору предстаёт мужчина лет сорока, стоящий на пару шагов позади меня. Я и не заметил.       Не знаю, что сказать. Я... узнал, конечно же. Маркел. Маркел Мир. Возраст его мало чем изменил, хотя теперь на его иссиня-чёрных волосах уже проступает неровными рядками седина.       Маркел смотрит на меня, на незваного гостя (не узнаёт), с некой опаской, с лёгким презрением даже, с ненавистью, но, неожиданно, взгляд его смягчается, а брови лезут вверх, вот-вот грозясь вылезти за пределы допустимого.       — Аскольд?       Киваю. Наверное, плохо, что мы пересеклись.       — Не могу сказать, что рад видеть тебя.       Вообще, я тоже. Маркел был лучшим другом Радия, но никак не моим. У них была разница в... девять лет, что ли, а с нашей с братом разницей в три года, его друг вообще меня старше на одиннадцать лет. Да и если вспоминать былое, то при первой нашей встрече я сломал ему нос. С этого момента он меня, мягко говоря, ненавидит.       Поднимаюсь и встаю прямо напротив Маркела, спиной поворачиваясь к брату и его жене. Мы с минуту стоим молча, разглядывая друг друга, но первым не выдерживает именно он:       — И чего ты молчишь?       Ах, да. Я как-то сам забываюсь, что не все знают о моей болезни...       Роюсь по карманам, пытаясь найти хоть что-то на чём можно писать, но в спешке, кажется, я даже телефон забыл. Пожимаю руками. Маркел не тупой, сам догадается, что к чему.       Так и есть. Мужчина достаёт из внутреннего кармана и протягивает мне свою записную книжку с чёрной ручкой.       «Я пока не могу говорить, резкие осложнения при болезни».       Вроде, слышу что-то похожее на «так тебе и надо», но упорно игнорирую. В другой раз бы врезал, но сейчас меня интересует кое-что другое. Нет, вопрос о том, что он здесь делает, меня не беспокоит. Я точно знаю, что Майа бы не сунулась. Цветы явно дело рук Маркела, а, значит, приходит он сюда довольно часто.       — Ты видел новости? — первым делом, опережая меня, спрашивает он.       Киваю.       — Это ведь не ты и не Настя, так?       Опять удостаиваю его кивком.       «И не ты, и не Майа?» — спрашиваю его, хотя точно знаю, что это не так. Майа ведь биолог, а Маркел — обыкновенный программист. Это не их вид деятельности, а вот скромный писатель и физик-в-прошлом-крутой-учёный вполне могли это сделать. Но я-то точно знаю, что это не мы.       — Не шути мне тут.       Желание врезать ему возрастает в разы, но я сдерживаюсь. Не тут. И не сейчас.       — А что, если это правда? Ты читал саму статью?       Отрицательно качаю головой. Я как-то не успел, всё так завертелось в этом безумном водовороте событий, что я и забыл о самом важном.       — Тупица. — Я почему-то согласен с этим, но только сейчас. — Ладно, Феликс в этой статье рассказал, что он смог сменить мировую линию, перейдя на нашу, но никаких доказательств не привёл. Сказал, что в другой раз, но некоторые моменты показались мне любопытны. Это не мог быть ты, потому что твой стиль совсем не такой.       На этом моменте я невольно прерываю его, удивлённо вскидывая брови.       — Да, я читаю тебя, поэтому в курсе, как ты пишешь, — без тени какого-либо смущения отвечает на немой вопрос Маркел. — Но в этой статье что-то не так. С ней что-то не так.       Покой мне только снился. По-моему, пахнет неприятностями. С самого утра. Я, конечно, жаловался на закончившуюся жизнь, всё ещё полную бугров, но и возвращать ту сумасшедшую тоже не хотел.       Мы порвали с друг другом связи не просто так. Мы должны были сохранить то, что подарили нам Радий и Стелла. Мы сделали это ради Эрнеста, который никогда не должен был узнать правды, а сейчас всё пошло коту под хвост.       — Мне кажется, что это Рената, — делает вывод Маркел, и до меня вдруг доходит то, что я упустил. Я забыл о Ренате! О скромной, тихой девушке со странным характером. Их вместе с Анастасией и Стеллой ещё в институте прозвали «Святой троицей», но она ушла от нас раньше, чем случилось это. Я не воспринял Ренату всерьёз. А зря, видимо.       Неужели, это действительно она? Но зачем она это делает? Пытается сделать так, чтобы всё всплыло наружу? Конечно, ей ведь это ничем не грозит... Хотя я, сам того не желая, тоже сделал шаг навстречу разрушению нашего мира. Наверное, хорошо, что Маркел не знает о моей ошибке, сделанной не нарочно. И это к лучшему. Я ему не расскажу ни в коем случае, если, конечно, они сами этого не прознают, но что-то подсказывает, что это случится на первом же уроке биологии. Но до этого момента есть время, чтобы подумать.       Странно, мы с Маркелом столько лет не виделись, а я ничего не могу ему сказать. Даже как врагу. Мы просто стоим и молчим, глядя друг другу в глаза. Что-то так и остаётся недоговоренным.       «Я, наверное, пойду. Я не знаю, что делать. Лучше оставить всё как есть», — аккуратно вывожу на одном из листочков в его записной книжке и отдаю обратно владельцу.       — Вали, — прощается мужчина, сделав недовольное выражение лица. — Надеюсь, что тебя я больше не встречу.       Всё-таки я его ненавижу.       Ухожу, не оборачиваясь. Начинается дождь. Жуткий ливень, а я иду под ним весь промокший, вода просто льётся с меня. А Маркел ведь остался там и сидит под дождём, не убегает, гонимый погодой. Точно знаю. Гордый, зараза.       Я верю, что этот дождь скоро закончится. Я верю, что жизнь рано или поздно наладится. Я верю, что прошлое перемещается, и будущее станет явью. Но где-то в глубине своей убитой души я не хочу верить, что эта встреча была последней. Обстоятельства ещё сведут меня с ними.