Семья

Алистер в панике озирается, размышляя, в какой темный угол можно убежать, чтобы после вынестись из этой крепости сломя голову, так, что только пятки будут сверкать. И пусть это не по-королевски, зато вполне в духе испуганного человека, которому ужас перекрыл возможность говорить и нормально дышать. Пальцы дрожат, как в лихорадке, а по венам течет расплавленное железо, даже при посвящении такого не происходило. Барабанный бой в голове усиливается и даже самый отвратный крик порождения тьмы не делал ему так же плохо. А ведьма стоит и довольно скалится, король видит, как ее губы искривляются в отвратительной усмешке, а ее желтые глаза сверкают злорадством. Она все такая же, как и в тот последний раз, когда Алистер ее видел. Такая же неимоверно наглая, себялюбивая и затаившая план жестокий, способный сломать жизни многих. На руках ее переливаются металлическим треском браслеты, а на правом плече вороньи перья, словно зубья на ощетинившейся крепости, готовые наколоть на себя очередного страдальца. Сложив руки за спиной, она прямо смотрит на него и словно повторяет про себя – ты знал, что этот день настанет. Говорят, что стражи стали слышать зов, говорят, что зов этот ложный и откликаться от него нельзя, хотя сейчас Алистер бы с удовольствием схватил бы меч и щит, устремившись вниз, на Глубинные тропы, принимать свою заслуженную смерть, которая была уготована ему с самого рождения. Но глубинные тропы не спасут от янтарных глаз, от грифона на груди, переливающегося в лучах зенитного солнца. Не смогут отобрать липкое ощущение неуместности и неподготовленности. Стрела из засады и то не так внезапна, как это. - Папа! – радостно произносит мальчишка, подбегая к королю и обвиваясь вокруг его пояса. Голос у мальчика уже начал ломаться, отбивая хрипотцой и руки у него уже довольно сильные, способные держать что-то более существенное, чем деревянный меч, в данный момент валяющийся на земле. Алистер вдыхает глубже, набирая в легкие побольше воздуха, а от него в этом саду веет эльфийским корнем и черным лотосом, что растет в горшках по разным углам. Лениво слоняются люди, отдыхая после тяжелого трудового дня в крепости, краем глаза наблюдая за разворачивающимися событиями. Из беседки на короля сочувственно смотрит Лелиана, сидя за шахматной партией с командором в пушистом воротнике, последний старательно отводит взгляд, явно смущенный сценой, не предназначенной для чужих глаз. Мужчина в ужасе пытается понять, что ему делать, как общаться с тем, кто называет тебя «папа»? Не отец, что сквозит холодом и отчужденность, но все же папа. Отцом был Мерик, никогда не интересовавшийся сыном и, похоже, пусть и знавший о его существовании, никогда не проявлявший к своему отпрыску-бастарду никакого внимания. А кто такой папа даже сам Алистер не мог дать ответа. Ведь этот малыш, по сути своей, тоже бастард, разделяющий его участь быть навеки никем в этом мире. Но Мориган говорила, что этот ребенок не будет доставлять проблем, он будет другим. Про личное счастье ребенка она не говорила, да и не имела права говорить за еще не родившееся дитя. Алистер, в жизни своей имевший мало навыков общения с детьми, с долей страха сжал худые плечи мальчика, ребенок, удостоившись реакции, отпустил своего внезапного родителя, широко улыбаясь ему. Не как древний бог, который, как ему говорили, должен был поселиться в нем с первым вздохом, не как бастард, обделенный вниманием или обиженный на свою участь. Но как обычный ребенок, ждущий своего отца с долгой дороги. Алистер неразборчиво крякнул, собираясь что-то сказать, но вместо этого лишь только закатил глаза, лишаясь сознания и падая прямо в мягкую траву. Все невольные свидетели вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что произошло, а сердобольная мать Жизель засеменила за лекарем. - Мама, а что с папой? – мальчик взглянул на свою мать, хватаясь за ее руку. - Просто папа очень рад тебя видеть, Киран, - вздохнула Морриган, поднимая свои желтые глаза к небу и вопрошая всех богов, включая Создателя, почему из всех стражей, в такой ответственный момент, рядом с ней оказался именно этот.