Семья

Багрово-желтые краски ложатся на оштукатуренные стены, пляшут по ним, выводя замысловатые узоры, с которыми играется пламя в арочном проеме камина. Книги в стеллажах безмолвно наслаждаются своим покоем и холодным прикосновением сквозняка, проникающего через приоткрытое окно. А по ту сторону лишь только безоблачное черное небо, усыпанное звездами и большая луна, наблюдающая за своими маленькими собратьями. Тишину прерывает лишь дыхание, да сопение сквозь сон огромной собаки, свернувшейся на мягком ворсистом ковре. Ее могучая спина с короткой светлой шерстью поднимается при каждом вдохе и точно так же мерно опускается. В минуту покоя Мариан закрывает глаза, ее тонкие губы растягиваются в слабой улыбке блаженства и желание сна накатывает с новой силой. Но ей пока нельзя уходить, она ведь не может оставить брата наедине с их общими демонами. И хоть тело и ломит, а мышцы ноют, прося подарить им покой и мягкую перину, крутит руки и ноги, капризно приказывая, она не может уйти. - Авелин спрашивает, когда мы дадим ей ответ. – Девушка поворачивает голову, так, чтобы увидеть спину брата. Ее голубые глаза сверкают в свете камина. Мать всегда говорила, что они слишком похожи - как зеркальное отражение. - Мне казалось, мы дали ей вполне четкий ответ еще с самого начала. – Гаррет поворачивается к сестре, впиваясь в нее точно такими же, ярко-голубыми глазами. Его и так острые скулы заострились еще сильнее, да так, что даже густая борода не спасает от лицезрения крайней степени изможденности. Тяжелый месяц, тяжелый год, тяжелая жизнь - все это отпечаталось на лице мужчины серой теню. - Гаррет, - слабо шепчет девушка, словно это должно помочь, словно ее потворство слабости переменит решение, - городу нужен наместник. - Да, но не отступник, - мужчина отталкивается от книжных полок, на которые до этого безразлично смотрел, в поисках своих ответов. – И уж тем более, не тот, кто собственноручно убил и старшего чародея, и рыцаря-командора. - Мы убили, - коротко поправляет брата Мариан, - не смей все заслуги приписывать себе. - Ой, ну прости, я просто не хотел брать тебя на банкет в честь победы над главными говнюками города. – Губы Гаррета прорезает точно такая же усмешка, так похожая на сестринскую и тут же тухнет. – И на последующую вечеринку между мной и Искателями. Близнецы замолкают, вновь погружая комнату в тишину, в которой можно было различить треск поленьев и скрип сверчков за открытым окном. В своем глубоком сне дернул лапами мабари, устремляясь в погоню за своим врагом в мире тени. Ему не страшно бегать по миру без четких законов. - Я уйду, - наконец нарушает тишину отступник, пальцами дотрагиваясь до налившихся кровью глаз, ощущая неимоверную тяжесть век. – С рассветом. На корабле Изабеллы, чтобы нельзя было выследить по следам. Потом… в Орлей, а там через горы в Ферелден. Уйду как можно дальше, чтобы никто не смог отыскать. Гаррет говорил медленно, так, чтобы можно было разобрать каждое последующее слово. Ему бы поиграть в шпионов, шифровать свои слова, как они делали это по молодости в Лотеринге, тайными символами и отвлеченными словами создавали шифр. Отец всегда говорил, что это умно и это поможет решить много проблем, особенно тех, что были связанны с Гарретом и Бетани, их даром и умением создавать проблемы на ровном месте у старшего. Малькольм никогда не считал, что магия — это проклятье, как любили поговаривать сестры в церквях, окружив себя храмовниками, в страхе перед тем, чего просто не в состоянии понять. У отца была вполне четкая точка зрения – все что непонятно не обязательно опасно и подлежит уничтожению. И каждый раз, когда Гаррет что-нибудь творил, перед тем как отчитать и всыпать сыну хорошего ремня, Малькольм на миг улыбался, разделяя веселье отпрыска. И Гаррет так тоже не считал, и Мариан, хоть и обделенная этим даром, но столь же любимая отцом. Для Мариан отец был чем-то поистине удивительным, улыбающимся и смешным, на недовольное брюзжание матери по поводу очередных подпаленных сапог отвечающий веселой репликой, а после получающий за это от нее по голове скалкой. А после, потирая шишку, сидящий в амбаре, чиня эти самые сапоги. Он был тем, кто во время грозы, когда маленькая девочка сворачивалась в клубок, дрожа от сил стихии и того, что она может преподнести, зажигал на пальцах маленький огонек или слабые искры синих разрядов на ладони, показывая, что ничего опасного в стихии нет и, по сути своей, она прекрасна. И это казалось величайшим чудом. Именно Малькольм научил ее не бояться магии, как того требовали трактаты церкви. Усмехаться над сестрами и девицами, что пугали друг друга рассказами о диких отступниках, что пьют кровь девственниц для своих ритуалов. Именно на отца так сильно был похож Гаррет. Своим прямым носом, острыми скулами, движениями резкими и хищными, а также голосом, глубоким, сквозившим шутливостью даже в серьезные моменты. Только глаза у Гаррета, как и у Мариан, были цвета синего теплого моря. Бабушкины, говорила мать, слабо улыбаясь. - Я иду с тобой. – Коротко произносит Мариан, поднимаясь с кресла. Роста они одинакового, вот только брат в плечах в два раза шире своего близнеца, сильнее физически, как бы сильно Мариан не старалась на тренировочной площадке превзойти своих оппонентов. В руках ее кинжалы скользят быстро, но против грубой силы один на один выступать довольно сложно. - Нет, - отрезает Гаррет и одно единственное слово, словно хорошо наточенный кинжал по горлу. - Что значит нет? – Мариан надувает губы, как в детстве, от обиды, в последний раз она так делала, когда Гаррет кинул в нее яблоком с верхних веток, давным-давно, еще в Лотеринге. – Мы можем отправиться к Серым стражам, к Карверу и Бетани. Мы можем вновь все быть вместе. Как семья… Гаррет поджимает тонкие губы. Как у отца – думает Мариан и тут же поправляет себя – нет, как у меня. Их внешнее сходство было столь же велико, как и внутреннее. Если младшие близнецы Хоук являли собой полнейшую противоположность теплого пламени и обжигающего льда, то старшие даже характерами походили друг на друга. Жестокие шутки Хоуков больно могли ранить, но их же теплые слова доверия могли залечить эту обиду. И мысли их, текущие словно в одинаковом направлении, как два параллельных друг другу ручья, вливались в одну бурную реку идей. Девушка подходит к брату ближе, тонкой рукой дотрагиваясь до могучей шеи, заглядывая в глаза, такие же голубые и глубокие как и у нее самой. - Я твое зеркальное отражение, - коротко произносит Мариан, - а отражение просто так исчезнуть не может. Гаррет слабо улыбается, уже не вымученно, но искренне и благодарно. Беря лицо сестры в свои руки и целуя в лоб, в знак признательности и поддержки. Мариан так же плохо, как и Гаррету, она потеряла столько же, сколько и он. Она и сама не понимает, как своими словами походит на отца, таким же желанием помогать и поддерживать, держаться за семью, которая рассыпалась под порывами бурного ветра перемен, развеявшись по всему миру или навсегда упокоившись в земле. - Ну не знаю, элювиан помнишь? – брат усмехается и тут же получает тычок в бок за нарушение такого интимного момента. – Хорошо, с рассветом уходим вместе. - И я сплю в каюте Изабеллы, - тут же добавляет Мариан, вырываясь из хватки брата. Гаррет хочет что-то возразить, вот только девушка уже вылетает из комнаты и можно услышать стук тяжелой подошвы по каменным ступеням лестницы. Мужчина усаживается в кресло, все еще теплого, своим цепким взглядом впиваясь в пляску огня напротив. Впереди долгий путь, наверное, еще более долгий, чем тот, что Хоуки проделали по пути сюда. Отступник в задумчивости почесывает бороду, давно он не выходил за пределы Киркволла и его границ. Мир мог сильно измениться за эти восемь лет.