Она не видит

По дороге домой обида все еще красовалась на лице Мицуко. В какой-то степени парню это даже немного нравилось. В изобилии необычности слепой девушки, болеющей альбинизмом, такая типичность женского поведения заставляла улыбнуться. Это выглядело очаровательно. Жёлтый свет старых лампочек на фонарных столбах проводил их домой. На небольшом крыльце виднелись очертания двух фигур. Фурукава-младший и господин Хаяси все это время не заходили в дом, дожидаясь виновницы в смерти нервных клеток нескольких человек. Первым их встречает Аки своим фирменным лаяньем, на него оборачиваются и фигуры. Пак здоровается с ними и отпускает девушку к спешащему навстречу отцу. Он плачет, осыпает ее любящими словами и гладит по голове. Чимин сейчас со стороны видит, в каком ужасном состоянии до сих пор остается Мицуко. «Ей надо лечь и откиснуть в ванне, а затем отоспаться», — опухшее от слез лицо девушки больно кололо его сердце, потому что сознание активно доказывало Чимину: в этом была доля его вины. Если так подумать, то любое его равнодушие к Мицуко заканчивалось чем-то плохим как для девушки, так и для него. Пока её отец спешит позвать жену, парень перед уходом ерошит ее светлые волосы и легонько щелкает по кончику носа с характерным прицокиванием. Эта попытка вызвать на прощание ее улыбку приводит к удивлённому, смешанному с детским восхищением хлопанью ресницами девушки. «И так сойдет», — в усмешке констатирует Пак и разворачивается к калитке. Кольцо из тонких рук смыкается на талии Чимина, а между лопаток устраивается щека. Женские пальцы переплетаются в цепкий замок, чтобы парень даже не думал отобрать у Хаяси эту редкую возможность первой дотронуться до него. Ей хотелось банального тепла, например, объятий. Тяжело жить в мире, где тебе некому опереться на плечо. Она не хочет тревожить родителей, они и так много для нее делают. Будет слишком эгоистично с её стороны говорить, что все не то и ей мало. Чимин слышит, как стучит ее сердце, и чувствует, что она слишком худая. — Она просто очень сильно перепугалась, — объясняет ситуацию для остальных. Фурукава переводит все в шутку, когда девушка слишком затягивает застывшую ситуацию. Он приобнимает ее за плечи и вместе с госпожой Хаяси ведёт в дом, оставляя профессора и своего сожителя наедине: им есть о чем поговорить. Мужчина устало выдохнул, когда за его дочерью захлопнулась входная дверь. Сегодня вся семья Хаяси сильно перенервничала. Даже ночная мгла не могла скрыть особенно рельефные, более, чем обычно, складки на лбу и обессиленный взгляд этого интеллигентного человека от парня. Если бы не свойственный азиатским странам менталитет, Пак уже бы не стоял здесь, а давно рылся бы на чужой кухне в поисках успокоительного и стакана с водой, но в нынешней ситуации он принимает приглашающий присесть на ступеньки жест дрожащей руки хозяина дома. Господин Хаяси выглядит, словно ему сейчас придется сделать нечто унизительное для него, отчего долго не может начать. Он пропускает несколько потираний вспотевших ладоней о брюки, прежде чем заговорить: — Как любой любящий отец… О, тебя же Пак Чимин зовут? Да, ну хорошо… Так что я хотел сказать? — его язык заплетается, обрывки слов путают Чимина, для которого японский язык и так находится не на достаточно высоком уровне. — Как любому отцу, что любит свое дитя, для меня самое главное… чтобы она была счастлива, улыбалась. Я готов на все ради этого! И поэтому хоть мне и стыдно это делать, но попрошу… Не покидай её… — Хаяси старший к концу фразы становится все тише. Для него это позор, через который он переступает ради своей семьи. Он выглядит хрупким и беззащитным в этот момент, как черепаха без своего крепкого панциря. — Господин Хаяси, вы же умный человек, профессор, и должны больше меня понимать, что это ни к чему хорошему не приведет. Когда я исчезну из ее жизни следующей весной, ей будет очень больно. И эта радость, что доставляю ей сейчас, не окупится будущей болью. Чимин не мог выдать четкое «да» или «нет», он лишь обрисовал то, что уже выходит в настоящем, потому что уже давно идёт по накатанной, не сумев обойти эту тропу, заканчивающуюся штыками. Это как в сказке «Маленький Принц» — они с Мицуко стали взаимно Принцами и Лисами, что приручат друг друга и в конце будут плакать. \\\ Утро наступает поздно, а осознание, что началось лето, еще позже. Телефон разрывается от оповещений: в чат факультета Пака скинули расписание экзаменов, и теперь шло бурное обсуждение каждого предмета среди студентов. Сонный Чимин очень медленно растягивал улыбку, глядя на экран почти разряженного мобильника, который ночью забыл поставить на зарядку. Из трёх экзаменов первые два шли в интерактивной форме, а за них он уже договорился на прошлой неделе со старшекурсницей, что она напишет ему их на «хорошо», правда, сдерёт за него выше обычного. Это было что-то вроде нацизма — японцы, учащиеся на «отлично», ясно понимали, что иностранцы априори хуже владеют японским, и поэтому с большей вероятностью согласятся на повышенный тариф, лишь бы сдать и не потерять специальную университетскую стипендию для обменщиков. В итоге парню самому надо было сдать только предмет, что связан с курсовой работой. На этой приятной ноте он отыскал штекер зарядки, поставил телефон и отправился в душ. Фурукава сидел на кухне в старой одежде для работы на улице, когда Чимин спустился завтракать. Парень смотрел телевизор и поедал тосты с ветчиной. — Что вчера случилось? — оторвавшись от экрана, Харука стал следить за тем, как сосед наливает кофе и достает из упаковки хлеб для сэндвичей. По серьезному тону Пак понял, что речь шла только о Мицуко, странные объятия у дома Харуку не волновали. — Я не знаю. Она не рассказывает. — Ты уверен? Хаяси не из тех, кто будет говорить в лоб, — Чимин видит в лице Фурукавы настоящее беспокойство за подругу. — А мне показалось наоборот, — он усмехнулся. Пак сел за стол после того, как поджарил тосты, и отпил из чашки. — В любом случае сходи к ней, пожалуйста. Я был утром. Она не спала и отказывается есть. Может, тебя послушает, — он встал из-за стола и помыл за собой посуду. — Я в саду с отцом занят виноградниками, если что, — и он вышел из кухни, оставив работающий телевизор Чимину. \\\ Неуверенная рука уже несколько раз тянулась к звонку на входной двери дома Мицуко, но опускалась вновь. Что он должен сказать? Как он должен себя вести? И эти вопросы были направлены не на девушку-альбиноса. Немного распутав клубок с ней, завязался огромный узел уже в отношениях с её отцом. Он теперь будто чувствует себя «должным». В глазах господина Хаяси всегда будет читаться либо благодарность, либо продолжаться просьба. Но он звонит. Дверь открывает мама Мицуко. К счастью Чимина господин Хаяси сегодня уехал по важным делам и будет очень поздно. Пак испытывает облегчение. На втором этаже дома Хаяси он не был, но уже догадывался, как тот выглядит и где комната девушки, потому что по планировке он внутри был таким же, как и дом Фурукавы — кухня, гостиная, уборная с ванной на первом этаже и две спальни на втором. Другой была только лестница — нелакированные ступеньки, чтобы не скользить, и чуть шире, но выше, чтобы удобно помещалась стопа. На втором этаже он видит, что одной двери нет: она была снята с петель, и сквозь нее просматривается узкая кровать у дальней стены и ноги, завернутые в плед. Ему кажется, что девушка спит, но его спрашивает знакомый голос: — Почему не заходишь? — Думал, ты спишь, — снимает с языка парень. Он входит в комнату и садится на пол около кровати. Взгляд падает на негусто обжитую комнату — спальное место, шкаф, ковер и стеллаж с бесчисленным количеством дисков-аудиокниг в пластиковых коробках, одна полка отведена под какую-то косметику и прочие штучки по уходу, магнитофон. Насильно вытягивать из девушки что-то Пак не собирался, как того просил Харука. Ему важнее было, что Хаяси не спит и не ест. Она и до этого выглядела в не очень здоровом весе для него, а сейчас с синяками под глазами и подавно. Парень откинул свою голову на кровать, все еще оставаясь на полу. Он закрыл глаза и старался придумать способ решить эти проблемы и не выглядеть при этом, как Фурукава. Он должен сделать это по-своему. Но его спокойствие нарушает Хаяси — он чувствует, как прогибается под ее движениями матрац и как его лица осторожно дотрагиваются, стараясь ненароком не попасть в слизистую, знакомые холодные пальцы. Он открывает глаза и видит нависающее над ним фарфоровое личико девушки в облаке её белых волос. Она немного мнётся, закусывая подсохшую нижнюю губу, и гладит пальчиками его щеки. «Ну, пусть попробует», — Пак уже догадался, что она хочет его поцеловать. И где-то на задворках своего сердца он ей уступает. Она должна и это попробовать. Она же хотела. Она же мечтала. Его затягивают в это белоснежное облако мягких прядей, впечатываясь в его губы влажным поцелуем. Она хочет казаться раскованной, взрослой, подходящей ему. Её язык требовательно скользит внутрь рта парня, углубляя поцелуй и заставая Чимина врасплох. Это происходит не к моменту и неумело. Ей не идёт такое. Пак в отместку прикусывает его за кончик, что мгновенно разрывает их связь, и начинает смеяться, прикрываясь ладонью, чтобы максимально приглушить вырывающиеся наружу эмоции. — Подожди-подожди, — он ловит за локоть женскую фигуру, когда видит её смущение и попытку вернуться в обратное положение — лечь и отвернуться к стенке. — Просто… это было очень неожиданно, — деликатно комментирует он. Девушка все же вырывается и ложится на кровать, заворачиваясь в плед, как хотела ранее. Но в теплое укрытие Хаяси врывается июньский сквозняк и ноги Чимина. Он устраивается на узкой односпалке девушки, куда его даже не приглашали. — Не торопись. У тебя достаточно времени. Не стоит пытаться соответствовать мне. Чимину не нравится, что она в такие моменты не хочет быть самой собой, отчасти из-за того, что именно это и привлекло его согласиться на вчерашнюю авантюру. Мицуко — это запятая между двумя стандартными «либо» в каждой ситуации; несуществующий для других вариант «просто стакан с водой» между ответами «наполовину полон» и «наполовину пуст». — У тебя, наверно, вообще нет опыта в отношениях. — А в каких мы с тобой в отношениях? — Мицуко напоминает о вчерашнем разговоре, где Чимин четко сказал, что они не встречаются. — И кстати, парень у меня был. — М-да? — с недоверием протянул Пак, приподнимая голову и заглядывая через плечо. — Ты даже знаком с ним. Это Харука. — Что?! Парень, пыхтя, разворачивает девушку к себе и оставляет руку под пледом на талии, прижимая ее к себе, а в её ноги вплетает одну свою, чтобы Мицуко не «сбежала». Чуть прохладный кончик носа Хаяси утыкается в ямку между мужских ключиц. И теперь в нос резко ударяет приятный запах кожи Чимина с едва заметным ароматом геля после бритья. — Что с тобой? — приглушенно с его груди спрашивает Хаяси. — Одеяло слишком маленькое, мне со спины дует. Взвинченность Хаяси постепенно растворяется в воздухе, потому что в объятиях Чимина тепло и спокойно, а когда чувствует, как его подбородок умащивается на её макушке, растягивает рот в довольной улыбке. И можно было бы сунуть свои обычно холодные ладони под футболку парня, чтобы подразнить его, да только не получится — они уже согрелись. С первого этажа мама Мицуко громко оповещает, что ванна полная и девушке стоит поторопиться, если не хочет купаться в холодной воде. Видимо, ванну придется отложить, потому что Мицуко почти засыпает, недовольно канючит и крепко стискивает чиминову футболку в кулачках, когда тот пытается выбраться из образовавшегося в комнате липкого сгустка нежности, напоминающего свежую горячую карамель на яблоках — как ни ешь ее аккуратно, все равно весь извазюкаешься. Он дожидается, когда Хаяси окончательно провалится в крепкий сон, и аккуратно выбирается из теплого счастливого мира Мицуко, ограниченного одеялом. Зашторивает окна и спускается вниз. — До свидания, госпожа Хаяси. Было приятно познакомиться с вами в спокойной обстановке, — Пак не забывает об основах вежливости, когда прощается с женщиной в прихожей. Он чувствует себя школьником в этот момент, что ухаживает за одноклассницей — приходя к Мицуко и проводя с ней время в комнате с открытой дверью. — До свидания, Пак Чимин. Буду рада видеть вас снова. В этих обычных ни к чему не обязывающих словах парень распознает ту же просьбу-благодарность, что и у господина Хаяси вчерашней ночью. И что-то неплотное белое и чистое, зарождающееся постепенно между Мицуко и Чимином, тонет для него в черном дёгте жалости ее родителей, не верящих в силу обаяния их дочери.