Blue and Black Days

      Директор Вэнс выслушал Гиббса, задавая лишь самые необходимые вопросы, не одобряя его план, но и не высказывая резких, принципиальных возражений, ибо оба знали: решение уже принято.       — Леон, я встречусь с Харпером Дирингом. Один. Он ждет меня.       — Где?       — В доме, где они с Викторией воспитывали Эвана.       — И ты знаешь это, потому что…       — Потому что туда бы я и пошел. Там воспоминания… — Джетро невольно передернул плечами, когда разговор коснулся его собственных шрамов. — Те, что дороги. Те, что имеют значение.       — Я не должен отпускать тебя, — с суровым видом произнес Вэнс.       Джетро улыбнулся:       — Да, конечно, не должен.       — Но отпущу.       Мужчины обменялись понимающими взглядами: четыре года совместной работы не прошли для них даром. И хотя их сотрудничество начиналось со взаимного недоверия, они давно уже стали слаженной командой и верными друзьями, пусть никогда и не признавали этого вслух — им не нужны были слова.       Вэнс залпом допил свой бурбон, поднялся с пыльного стула — такого же пыльного, как и все прочее в подвале Джетро, — накинул на плечи пиджак:       — Запомни, если что-то пойдет не так…       — Убить его.       — Было бы неплохо.       Лицензия на убийство. Они действительно хорошо понимали друг друга.       Пожелав удачи и коротко попрощавшись, Вэнс ушел: он как всегда спешил домой, к любимой жене и детям.       Джетро же обвел отрешенным взглядом подвал, свое особенное, словно заговоренное, место силы. И воспоминания, хорошие и плохие, калейдоскопом пронеслись перед глазами. Шеннон и малышка Келли, отец, Фрэнкс, Дженни и Форнелл, Ари и Шариф и, конечно же, команда с неизменным «Как вы вытаскиваете лодки из подвала?» И его «Келли», та, в которую было вложено столько труда и любви, и рубку для которой они строили когда-то вместе с Холлис. Казалось бы, мостик между прошлым и будущим. Но не судьба.       Неслучайно, видимо, именно эту лодку в конечном итоге пришлось распилить во время расследования двойного убийства. Несчастливая лодка. Джетро уже тысячу раз пожалел, что назвал ее в честь любимой дочери. Следовало дать ей имя одной из бывших жен.       Джетро отёр ладонями лицо, чувствуя, как от многодневной усталости каменеют мышцы, подошел к небольшому столу в дальнем углу подвала и, достав из-за пояса пистолет, разобрал привычными уверенными движениями, намереваясь почистить. Он знал, что не сможет уснуть в эту ночь, и его единственным спасением мог стать лишь кропотливый монотонный труд.       — Собираешься на войну, gunny? * — задорный голос Холлис из прошлого наполнил собой сумрачный подвал. Ее призрак непрошеным гостем скользнул вниз по лестнице. Бесшумно, как и полагается призракам.       — Пытаешься от меня избавиться? — не мог не ответить на ее улыбку Джетро, даже несмотря на свое паршивое, еще минуту назад, настроение.       — Я еще не решила.       — Что ж, пока ты решаешь…       Он улыбался и был искренне рад видеть ее здесь, в своем подвале. Холлис, теплый яркий лучик, единственный, что освещал его жизнь в эти тяжелые дни.       На прошедших выходных в результате взрыва в маленьком магазинчике на Millstone Avenue Морская полиция потеряла двух агентов. Но мало кто знал, что это должны были быть его агенты и, вероятно, он сам.       Их спасло лишь то, что Джетро поменялся дежурством с командой Полы Кэсседи. Ради совместных выходных с Холлис. И хотя он нарушил собственное же правило «В делах ничего личного», Гиббс не мог себе позволить утонуть в сожалениях и чувстве вины. Не тогда, когда его команда чудом осталась цела и невредима, и уж точно не тогда, когда Холлис смотрела ему в глаза и нежно улыбалась. И без того было, о чем поволноваться, — о том, чтобы завтра он и его названые дети вернулись домой живыми.       — Ты не собираешься говорить о том, что произошло, не так ли?       — Неа.       — Я поняла.       С того далекого дня прошло больше пяти лет, а Джетро до сих пор помнил каждое ее слово, каждый жест. И то, как Холлис напугала его, объявив, что собирается подать в отставку, чтобы уделять больше внимания близким. Джетро едва не подавился от неожиданности и так и не смог внятно объяснить свою реакцию. Потому что не мог признаться, что уже слышал точно такие же слова от своих тогда еще не бывших жен —Дайаны и Стефани — и в обоих случаях ничем хорошим это не обернулось.       На его счастье, Холлис не приняла затянувшееся молчание на свой счет, списала на беспокойство из-за гибели коллег и с готовностью перевела разговор на нейтральную тему. И Джетро с облегчением вздохнул. Но еще долго посматривал на нее исподтишка, недоумевая, куда эта эмоциональная, полная сил, энтузиазма и огня женщина собирается направить свою энергию после выхода в отставку? Вышивать крестиком, сидя у окна, и смиренно дожидаться его с работы она точно не станет. Да уж…       Но следующая ночь без лишних слов расставила все по своим местам: если и существовала на свете женщина, способная дождаться его в самый страшный из дней, принять и поддержать, то только Холлис.       Перепачканный золой и сажей, пропитанный запахом чужой обугленной плоти, Джетро буквально приполз на ее порог и рухнул в крепкие, но мягкие и бережные объятия. Ослепленный горем и опустошенный страшным облегчением: смерть обошла его команду стороной, но, словно в расплату, забрала Полу.       Их Полу. Ту, что никогда не отказывала в помощи и всегда протягивала руку. Ту, что была рядом после гибели Кейт. Ту, что согласилась поменяться сменами, хотя ее команда не была обязана дежурить две недели подряд.       И все, что она получила от Джетро взамен, потеряв своих ребят, — подстегивания вместо утешений.       — Вы бы переживали, если бы это были ваши люди?       — Конечно.       — С трудом верится, Гиббс.       — Разница в том, что я не начинал бы скорбеть до тех пор, пока не закопал бы ублюдков, ответственных за случившееся, в землю. А ты?       Казалось бы, правильный подход. Вот только он забыл, что каждый имеет право на свой момент слабости, иначе груз потерь легко может утянуть на дно. Джетро слишком хорошо знал об этом из собственного опыта, но он не позволил себе вспоминать.       Пола смотрела на него, едва сдерживая слезы, и так явно нуждалась в дружеском плече. И Джетро как более опытный и старший обязан был взять часть ее боли на себя. Но это обнажило бы его собственные слабости, и потому он предпочел сосредоточиться на работе.       И только Зива оказалась достаточно мудрой и сильной, чтобы, задвинув на второй план собственное «я», помочь Поле. Пусть и выбрала такой нестандартный, казалось бы, подход: злила, провоцировала, раздражала — вызывала огонь на себя.       — Вас что-то не устраивает, офицер Давид? — шикнул на нее Джетро.       — Гиббс, я знаю, что она чувствует. Иногда нужно найти что-то или кого-то и сосредоточить свой гнев на нем — это единственный способ, чтобы стало легче.       — Проблема в том, что человек, которому ты таким образом помогаешь, будет ненавидеть тебя всю оставшуюся жизнь.       — Я справлюсь.        «Вся оставшаяся жизнь» Полы уместилось в короткие несколько часов.       И теперь Джетро зарывался лицом в волосы Холлис и не мог избавиться от навязчивых, сводящих с ума видений: красное сияние на стыке пола и фальшивой стены, за которой Кэсседи встретила свою смерть; пустой взгляд Тони, потерявшего друга и бывшую возлюбленную; бледное лицо Зивы…       И этот проклятый запах, намертво въевшийся в память, одежду и даже в кожу.       В приступе какой-то животной иступленной паники Гиббс стянул с себя грязную полевую форму, отшвырнул в сторону и без сил побрел в душ, не отпуская надежной руки Холлис.       И ему хотелось — и так отчаянно было необходимо — чтобы во всем, что случилось, был хоть какой-то смысл, хоть что-то, за что можно держаться, чтобы не рухнуть в бездну отчаяния. Потому что мысль, что Пола, такая молодая, храбрая, верная, еще не пожившая свое Пола, отдала свою жизнь, в том числе и за него (за того, кто не стоил подобной жертвы), лишала рассудка.       Вот только смысла не было. Но была Холлис, такая нежная, сильная и родная, несмотря на все его попытки установить дистанцию и не подпускать слишком близко. И Джетро держался за нее. Или, честнее, худенькая, хрупкая Холлис стоически держала его, принимая на себя не только вес его уставшего тела, но и душевную боль. И горячая — почти кипяток — вода смывала с него запах обугленного человеческого мяса и пропитывала ее одежду.       И в этот миг Джетро поклялся себе, что никогда не причинит Холлис боль, не оттолкнет и не предаст.       Но он нарушил свое обещание. А потом потерял. Ту, которая значила для него так много. Ту, которую должен был держать так крепко, как только возможно.       Должен был. Но он отпустил…