Под маской дьявола

      Та ночь абсолютно ничего не меняет, и Кэролайн, натыкаясь на вернувшееся безразличие мужа, постепенно утопает в тихой депрессии. Сначала борется, всё больше гуляя на свежем воздухе и даже занимаясь рисованием где-нибудь в укромном уголке сада, а потом перечёркивает яркий пейзаж угольно-чёрной краской и оставляет мольберт выгорать на солнце. Ей хочется вытравить их близость из памяти, чтобы не мучить себя и не строить безнадёжные иллюзии, но перед глазами, будто назло, встаёт лицо Никлауса, в тот момент, когда он позволил себе смягчиться.       Она не чувствует любви к нему или даже влюблённости, но до безумия желает быть для него чем-то большим, чем предмет интерьера. Быть может, это влияние беременности, быть может шёпот гордости, которая заставляет её задуматься: чем она хуже тех женщин, что, судя по его вечерним исчезновениям, он продолжает посещать, при этом тщательно избегая встреч с ней? Кэролайн ищет ответы в своей внешности, характере и манерах, пересматривает свой гардероб и меняет причёску, но всё это остаётся незамеченным, и Никлаус продолжает делать вид, что между ними ничего не было, точно так же как и Кэролайн, стараясь забыть ночь своей слабости.       Она ловит понимающие взгляды Ребекки и хочет раствориться, чтобы не чувствовать к себе жалости, чтобы согреться от холодного равнодушия Клауса и избавиться от слишком мучительного для неё одиночества, которое всё крепче обосновывается в её жизни. Но жизнь двигается по отлаженному сценарию, и Кэролайн продолжает тонуть.       Да, она стыдится своей слабости и тихо роняет слёзы, протирая раздражённую ими кожу холодной водой и стараясь остаться для всех той самой несгибаемой Кэролайн Форбс, что прошла через голод и нищету, унижение и потери, но по иронии судьбы сломавшаяся под гнётом ненужности и одиночества. Она ненавидит каждый новый день, приносящий сплошное разочарование, и накапливает отрицательные эмоции, кажется вот-вот готовые выплеснуться в истерику или скандал, но упрямо ею удерживаемые и тлеющие словно искры. Она мечтает о глотке свежего воздуха, просыпаясь рано утром и жадно вдыхая ещё влажный от ночного тумана и пропитанный сладкими запахами цветов кислород, который приносит секундное успокоение, а потом, когда дом оживает, и тишину разъедают звуки проснувшихся людей, всё возвращается на свои места.       И она снова становится миссис Майколсон, забытая собственным мужем.       В отличие от жизни супруги жизнь Клауса более насыщена, но эта насыщенность не приносит ему удовлетворения и не вызывает даже тени радости на как всегда серьёзном лице. Он занимается делами, с головой уходя в работу, он посещает заседания городского совета, отстаивая своё мнение и делясь своей мудростью, он ищет удовольствие в объятиях продажных женщин и алкоголе, пропадая вечерами из дома и отдаваясь безрассудству. Ему абсолютно плевать на слухи, что преследуют его по пятам и подтачивают репутацию их якобы счастливой семьи. Ему наплевать на собственную деградацию и внутренний хаос чувств, что вынуждают его хвататься за голову и пытаться понять, что с ним происходит.       Потому что ненависть, пылающая в нём с самого детства, впервые сталкивается с чем-то непонятным и чуждым, по крайней мере к Эмили точно.       Он больше не видит в ней дочь своего врага, он больше не использует её в корыстных целях, пытаясь этим поддеть Кэролайн, он боится начинающейся симпатии пуще огня, но уже с трудом с ней справляется и всё больше привязывается к маленькой Форбс, разбавившей его прогнившую жизнь своим смехом и любовью. И чем дальше он отстраняется от Кэролайн, тем ближе приближается к Эмили, души не чаявшей в новом друге. Она как преданный щенок ходит за ним по пятам и даже увязывается за ним в рабочие поездки, терпеливо ожидая его в экипаже и частенько там засыпая.       Клаус игнорирует недоумение на лице сестры, впрочем радующейся за брата и желающей только одного: чтобы он отпустил наконец ненависть и распрощался с желанием мести, уже неуместной, никому не нужной мести, которая по неясным ей причинам выплёскивается только на Кэролайн, в то время как Эмили купается в заботе и скупой любви Клауса, тщательно им скрываемой, но всё же мелькающей в некоторых поступках.       Ведь иногда он предпочитает коротать вечера с девочкой, а не с ждущими его женщинами: грязными и похотливыми, но дающими ему необходимое для мужчин наслаждение. Он показывает ей фокусы и позволяет сидеть у себя на коленях, быть может пытаясь хоть как-то загладить свою вину за пережитое ею прошлое или же чувствуя себя легко и свободно рядом с наивным ребёнком, таким чистым и искренним, что ему становится несколько неловко перед ней.       Словно он не заслуживает её любви, ведь как-никак он убил её отца и испортил жизнь старшей сестре.       — Я хотела показать тебе, что мы с Джелли умеем, — Эмили опять сидит на его коленях и рассматривает только что подаренную им фарфоровую куклу, такой утончённой работы, что, кажется, одно неосторожное движение, и кукла рассыпется в её руках, оставив после себя одни ленты и шёлк наряда. — Тебе и Кэролайн.       — Так в чём же дело? — Клаус, сегодня немного уставший, слабо улыбается и щёлкает девочку по носу, вызывая этим ответное касание.       — Она опять грустит.       — И с чего же ты решила, что она грустит? Может, у неё что-то болит?       Эмили мотает головой и тоже становится грустной, она обнимает его за шею и заговорщически шепчет на ухо:       — Она всё время плачет и просит, чтобы я никому об этом не рассказывала. Даже тебе. Раньше она много смеялась и играла со мной, а теперь она меня не любит.       — Ты говоришь глупости, малышка. Сестра любит тебя, просто сейчас ей тяжело из-за недомогания, — Клаус не знает, что говорить, почему-то чувствуя болезненный укол совести, и, бросая взгляд в окно, продолжает: — Знаешь, ещё не поздно показать нам, что вы умеете.       Эмили не верит своим ушам и внимательно-внимательно вглядывается в его лицо, будто ища там подвох, но Клаус остаётся таким же решительным и серьёзным, поэтому девочка тут же вскакивает с колен и выбегает из кабинета, чтобы позвать сестру.       Кэролайн кутается в шерстяную шаль, поёживаясь от прохладного ветра и совсем не разделяя восторга Эмили, нежно гладящей свою любимую пони, осёдланную конюхом. Она искоса наблюдает за стоящим рядом Клаусом и делает глубокий вдох, улавливая аромат его одеколона, доносимый ветром и напоминающий ей о той ночи, — быть может ожидает от него хоть какой-то реакции или внимания, но он упорно продолжает смотреть на девочку и даже помогает ей сесть на лошадь, поправляя поводья и последний раз проверяя ремни.       — Ты готова, маленькая леди? — Клаус слегка хлопает по крупу лошади и дарит Эмили поддерживающую улыбку, получая в ответ волну благодарности и обожания.       Кэролайн не сводит глаз со счастливой сестры, что решительно кивает головой и, чуть приспустив поводья, проезжает мимо, хвастаясь своей осанкой и умением управлять Джелли. С такой же грациозностью она делает круг вокруг них, всё прибавляя скорость и переходя на галоп. Уверенность и отточенное тренировками умение приносит свои плоды, и лошадь послушно выполняет приказы хозяйки, чутко реагируя на движения маленьких рук.       — Мисс Форбс отличная наездница, — конюх, не сводящий с маленькой хозяйки любящего взгляда, обращается к Кэролайн, и она замечает гордость за свою протеже, мелькнувшую в глазах прислушивающегося к ним Клауса. Он встаёт к ней ближе, почти касаясь плечом её плеча, но даже не удостаивая её внимания, которое полностью сосредоточено на Эмили.       — Кэролайн! Клаус! Смотрите, что мы умеем, — девочка кричит, направляя лошадь к невысокому препятствию, сколоченному специально для маленькой пони, и Кэролайн напрягается, непроизвольно хватаясь за руку Клауса и прикрывая рот ладонью.       — Не переживайте, миссис Майколсон, Джелли спокойно перепрыгивает барьер, — Джек, заметивший испуг хозяйки, тут же пытается её успокоить, а Клаус накрывает холодные пальчики на своём рукаве горячей ладонью и слегка сжимает их, даря поддержку.       — Действительно, Кэролайн, вам не о чем беспокоиться, во всём графстве вы не найдёте более послушной лошади, — он полностью уверен в своих словах, зная продавца и лично выбрав этот подарок для Эмили. — Вот видите...       И Кэролайн облегчённо выдыхает, когда Джелли с лёгкостью перепрыгивает препятствие, а Эмили, уже развернувшая лошадь, счастливо машет им рукой. Только тогда она замечает, что её рука покоится в широкой ладони Никлауса, а сам он наконец разворачивается к ней и пристально вглядывается в испуганное лицо. Серая хмурь становится ещё темнее, и Клаус отпускает хрупкую ладонь, лишая своего тепла и делая Кэролайн ещё больнее.       Всё остаётся по-прежнему, и эта совместная прогулка не делает их ближе и не меняет его отношения к ней. Пора отпустить надежду, и Кэролайн отпускает — так просто, словно она для неё ничего не значит. Миссис Майколсон дарит мужу грустную улыбку и отходит от него дальше, дожидаясь возвращения Эмили, которая вновь разгоняет лошадь, чтобы вернуться тем же путём.       А дальше мир рассыпается в щепки, как и деревянная доска, задетая копытами пони, не справившейся с приказом хозяйки. Джелли неуклюже падает, подминая под себя девочку, и надрывно ржёт, остервенело пытаясь подняться на сломанную ногу. Среди всего этого ужаса и громких звуков Кэролайн успевает выхватить лишь болтающееся бесчувственное тело сестры, запутавшейся в поводьях, да метнувшиеся фигуры мужчин, торопящихся помочь Эмили.       Сдавленный крик застревает в горле, когда сквозь пелену слёз она видит Клауса, справившегося с брыкающейся лошадью и освободившего Эмили от кожаных пут. Он кладёт девочку на землю и, касаясь её шеи дрожащими пальцами, ошарашенно застывает, поднимая голову и наблюдая за тем, как Кэролайн, осознавшая что произошло, оседает на колени и впивается ногтями в землю, чувствуя, как внутри сжимается болезненный комок, постепенно отключающий сознание и погружающий её во тьму.       Когда-то давно она просила его не забирать сестру...