Часть 17
19 августа 2015 г. в 23:21
Весь её мир сжимается до размера комнаты и состоит из четырёх стен и окна, местами с потрескавшейся рамой и пыльными разводами, которые за неделю она успевает выучить наизусть. А в самом верхнем углу, если немного приподнять голову, можно заметить воздушную паутину, колеблемую ветром и мерцающую на солнце, ставшем редким гостем из-за проливных дождей, что обрушиваются на землю кубометрами холодных слёз. Они искажают реальность настолько, что Кэролайн кажется, будто через пелену дождя она видит маленькую фигурку сестры, стоящую на улице и зовущую её за собой.
Вот только этого не может быть, потому что Эмили умерла...
Кэролайн не помнит, плакала ли она вообще, как не помнит и самих похорон; людей, что опустив глаза выражали свои соболезнования; холодной ладошки Эмили и её застывшего лица — бледного-бледного, кукольно красивого и такого умиротворённого, что всего на миг ей показалось будто сестрёнка спит, и что стоит только потрясти её за плечи, как она тут же откроет глаза и протянет к ней руки. Но сколько бы она её ни трясла и ни умоляла проснуться, Эмили оставалась всё такой же недвижимой и глухой к её мольбам — она оставалась мёртвой, и Кэролайн уже не молила Бога и не проклинала дьявола, не роптала на свою судьбу и никого не винила, смирившись со смертью и отпустив.
И теперь, после похорон сестры, вот уже семь дней, она безвылазно сидит в своей комнате и бесстрастным взглядом смотрит в окно, тщетно пытаясь вспомнить последние события, смутными образами отложившиеся в памяти. Они мелькают перед глазами размытыми и далёкими картинками всё быстрее и быстрее, всё чаще и чаще, пока не начинает кружиться голова, и Кэролайн не закрывает глаза, чтобы спустя несколько минут забыться в глубоком сне, спасающем измученное мыслями сознание.
Осторожный стук в дверь вырывает из темноты, и Кэролайн окончательно сбрасывает остатки сна, когда в комнату входит миссис Колман. Экономка несмело ставит поднос с едой на стол и со слезами на глазах смотрит на свою будто неживую хозяйку, сидящую на стуле и застывшую в одной позе: прямая, словно натянутая струна, спина, сложенные на коленях руки и устремлённый в даль взгляд, наверняка такой же бесцветный, как и дождь за окном.
— Миссис Майколсон, — в голосе женщины слышится отчаянье, впрочем нисколько не трогающее Кэролайн, и миссис Колман всхлипывает, утирая слёзы ладонью и подходя к ней ближе. — Прошу вас, вам нужно поесть, хотя бы ради ребёночка, — она с надеждой смотрит в бледное и осунувшееся лицо девушки, медленно повернувшей к ней голову и скользнувшей по её лицу растерянным взглядом, как будто бы она видит её впервые.
Тонкие, почти прозрачные ладони ложатся на живот, и Кэролайн опускает глаза, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. У неё было время привыкнуть к своему положению, как и принять ребёнка, что начал проявлять себя слабыми, но довольно частыми толчками, — ведь наконец, находясь в полной тишине и одиночестве, она признала его своей частичкой. А может это было лишь отчаянное желание уцепиться хоть за что-то в этой жизни, не упасть и не сойти с ума от горя, не возненавидеть весь мир и не проклясть несправедливую участь.
— Какое сегодня число, Эмбер? — Кэролайн продолжает сидеть, обхватив свой живот и чувствуя движения ребёнка, в то время как экономка, впервые услышавшая от неё слово, широко улыбается и спешит пододвинуть столик.
— Семнадцатое июня, мэм, — она воодушевлённо расставляет тарелки и начинает говорить о погоде, о последних новостях и мисс Ребекке, на которую легло тяжкое бремя управления домом, вскользь упоминает Клауса, точно так же как и его жена сидящего в своей спальне, о портнихе, которая предлагает свои услуги по пошиву детской одежды, и даже о кошке, что вчера принесла шестерых котят. Она всеми силами старается нарушить обосновавшуюся здесь тишину и растормошить хозяйку, заполняя своей болтовнёй пространство вокруг, и облегчённо выдыхает, когда Кэролайн тянется к ложке. — Вот и слава Богу. Кушайте, кушайте, если надо я принесу ещё.
Эмбер трепетно смотрит на ожившую хозяйку и улыбается сквозь слёзы, мысленно благодаря Бога и удивляясь внутренней силе Кэролайн, всё-таки сумевшей справиться с горем. Пусть и не сразу, но всё же.
— Я позову мисс Майколсон, — она уходит, и Кэролайн опять остаётся одна, пока в комнату не входит Ребекка, принёсшая с собой запах зелёного чая и хвои. Она садится напротив неё и пристально вглядывается в её лицо, замечая тёмные круги под глазами и излишнюю бледность, капельку тоски и печать пережитой трагедии. Но среди всего этого — тот самый свет, что не смогла погасить даже смерть сестры.
— Как ты, Кэролайн? — Ребекка совершенно не знает с чего начать, какой тон для разговора выбрать и чего ожидать, но критическая ситуация придаёт ей смелости, и она продолжает, с надеждой глядя в голубые глаза, лишь несколько часов назад бывшие абсолютно пустыми. — Скажи мне, что ты справилась. Пожалуйста.
— Разве не ты считала меня сильной? — вымученная улыбка трогает сухие губы, и Бекка опускает голову, быть может стыдясь сейчас той ненависти, что когда-то жила в её сердце. Ненависти, что заставляла её смеяться над слезами и болью Кэролайн. Сейчас ей не до смеха, а боль Кэролайн воспринимается как своя собственная.
— Как видишь, я не ошиблась, — Ребекка нервно сжимает пальцы и резко поднимает голову, сталкиваясь с выжидающим взглядом родственницы и наконец находя в себе силы признаться. — Клаус не справился...
Брови Кэролайн изгибаются от удивления, а на губах появляется горькая усмешка.
— Клаус? И что же у него случилось, если не секрет? — в её голосе столько неприкрытого сарказма, что Ребекка замолкает, не зная, как озвучить сто раз продуманную просьбу.
— Выслушай меня, Кэр. Ты можешь мне не верить и посмеяться над моими словами, но мой брат умеет любить. Сильно, так сильно, как никто другой в этом мире. И он любил Эмили, — на последнем слове она запинается и смахивает выступившие слёзы, а Кэролайн всё продолжает сверлить её насмешливым взглядом. Глупая, разве Клаус на это способен? Ненавидеть, да. Презирать, да. Не замечать и насмехаться... Но любить?.. — Ему тяжело сейчас, и я совершенно не знаю, что делать.
— И что ты хочешь от меня, Ребекка?
— Поговори с ним, помоги ему, Кэролайн. Я больше не знаю к кому обратиться, — в глазах Ребекки плещется искреннее отчаянье, а Кэролайн не может удержаться от смеха: истеричного, нездорового смеха, что с каждой секундой становится всё громче и громче и вызывает опасения у испуганной такой реакцией мисс Майколсон.
— Я? Ты просишь меня спасти его? Меня? Боже мой, Ребекка. А кто спасёт меня? — Кэролайн замолкает и в миг становится серьёзной, хватая девушку за предплечья и склоняясь к ней ближе. Она пристально смотрит в её растерянные глаза и шипит: — Ответь же мне, кто спасёт меня?
— Твой ребёнок.
Эти два слова будто взрывают мир вокруг, и Кэролайн ошарашенно застывает, ослабляя хватку и продолжая смотреть на шепчущие губы Ребекки.
— Он есть. Он внутри тебя, и ты его чувствуешь. А у Клауса нет ничего сейчас. Он один, понимаешь, Кэр? Он остался наедине со своей болью, и она убивает его. Я прошу тебя — помоги ему, потому что он больше никого не послушает. Кэролайн, я умоляю тебя... — Ребекка ловит её холодную ладонь и прижимает к своей груди, туда, где бьётся любящее сердце сестры, переживающей за своего брата. — Он виноват перед тобой, я знаю, но ради вашего ребёнка прости его...
— Хватит, Бекка. Я никого не виню и прошу тебя, уходи, — Кэролайн вырывает руку и вновь поворачивается к окну, намеренно не обращая внимания на умоляющий взор Ребекки, которая обречёно сникает и поднимается с места.
— Я думаю, ему стоит знать это.
— Что?
— Что ты не винишь его, — Ребекка направляется к двери, признавая бесполезность своих попыток и потеряв всякую надежду достучаться до Кэролайн.
Каждый из них будет в одиночку справляться с потерей, прячась в своих комнатах и истязая свои сердца.
— Ребекка... Пригласи Эмбер, мне нужно привести себя в порядок, — Кэролайн бросает прощальный взгляд на потрескавшуюся раму, паутину в углу, что была частью её одиночества всё это время, и решительно встаёт с кресла, намереваясь навестить мистера Майколсона.
Она поправляет прядь волос, выбившуюся из причёски, и последний раз окидывает себя придирчивым взглядом. Мысленно отмечает, что чёрный цвет ей к лицу, и, более не мешкая, выходит из комнаты. Спальня мистера Майколсона находится в другом конце коридора, наверняка выбранная им специально — подальше от жены и поближе к лестнице, так, чтобы можно было не привлекая к себе внимания возвращаться когда ему вздумается. Впрочем, Кэролайн считала себя выше наблюдения за Клаусом, который хоть и являлся её мужем, но всё же предпочитал не менять свои привычки по поводу женщин.
Она никогда не предъявляла претензий, прекрасно зная его отношение к ней и причину брака, соединившего двух абсолютно чужих людей, которые за эти три месяца так и не стали друг к другу ближе. И, наверное, уже не станут, ведь даже общий ребёнок не смог хоть как-то повлиять на их взаимоотношения.
Она стучит, сначала тихо и осторожно, а потом всё более настойчиво, пока не слышит сердитый голос Клауса, крикнувший, чтобы его оставили в покое. Глубоко вдыхает, чтобы справиться с волнением, и открывает дверь, врываясь в его укромный уголок, пропахший алкоголем и безумием.
Какая ирония — ей, висящей над пропастью, необходимо найти силы, чтобы помочь выбраться другому.
— Я сказал, проваливай.
Он сидит в глубоком кресле, широко расставив ноги и держа в одной руке бутылку рома. В расстёгнутой и несвежей рубашке, с взъерошенными волосами и отросшей щетиной на впалых щеках. Клаус даже не смотрит на посетителя, ожидая, когда его приказ исполнят, и переставляет затёкшую ногу, сшибая ею пустые бутылки, стоящие на полу. Комната наполняется звоном, и он болезненно морщится, реагируя на громкий звук.
— Ты что меня не слыша... — он удивлённо замолкает, когда мимо него вихрем проносится Кэролайн и, распахивая тяжёлые шторы, открывает окно, через которое тут же врывается влажный ветер. Он гуляет по комнате, освежая спёртый воздух и запутываясь в складках платья решительно глядящей на своего супруга миссис Майколсон. — Надо же, какие люди, сама Кэролайн Майколсон пришла за моей душой. Позволь разочаровать тебя, у меня её нет.
Он пьяно смеётся, вновь прикладываясь к бутылке, пока Кэролайн, едва ли справляясь с гневом от увиденной картины, не подходит к нему и не вырывает её из рук, поднимая высоко над головой. Она старается ускользнуть от его рук и пятится назад, по неосторожности наступая на лежащую на полу бутылку и поскальзываясь.
Один резкий рывок, и Клаус заключает её в кольцо из своих рук, помогая поймать равновесие. Он обеспокоенно вглядывается в лицо жены и, опуская взгляд на её живот, разжимает объятия, тут же возвращаясь на своё место.
— Вам стоит быть аккуратнее, миссис Майколсон. Отдайте её мне и уходите. Сейчас же.
— Нет, — она гордо шествует к окну и выливает содержимое бутылки, пристально наблюдая за реакцией мужа, зло сжимающего челюсти. Он, покачиваясь, встаёт с кресла и медленной походкой направляется к ней. Молчит, буравя её злым взглядом, и застывает в паре шагов от смелой супруги.
— Я бы не советовал тебе играть со мной. Убирайся отсюда и оставь меня одного. Иначе... — он забывает о правилах приличия и не старается проявить уважение в беседе, мечтая только об одном — чтобы Кэролайн ушла из его спальни. Немедленно.
Потому что в её глазах он видит отражение Эмили, а от этого становится в разы больнее, и чувство вины, что всё это время он заливал алкоголем, становится по-настоящему неподъёмным.
— Что иначе, Никлаус? Унизите меня? Или ударите?
Он прикрывает глаза ладонью и тихо смеётся, прекрасно чувствуя её страх перед ним, на фоне которого её наигранная бравада выглядит нелепо, если честно.
— Перестаньте себя мучить, мистер Майколсон, и возьмите себя в руки. Вас ждут дела и обязанности, которые требуют вашего участия, — она старается воззвать к его благоразумию, но Клаус пропускает её слова мимо ушей и пододвигается ещё ближе, вжимая Кэролайн в подоконник.
— Зачем ты пришла?
— Помочь вам... — она не успевает закончить, как в комнате опять разносится его смех, а в серых и холодных глазах появляются первые искры злости. Клаус склоняется к ней ближе и, утыкаясь носом в изгиб её шеи, делает глубокий вдох. Он чувствует горячие ладони, упирающиеся в его грудь, и обхватывает тонкие запястья, отводя её руки в сторону. Прижимается как можно ближе и проводит языком по пахнущей лавандой коже.
— Ты даже не представляешь, как меня тошнит от твоей праведности, бедная мученица Кэролайн, жалеющая всех и вся, — он вкрадчиво шепчет, отстраняясь и заглядывая в её изменившиеся глаза, растерявшие былую уверенность и покрывшиеся дымкой грусти. — Но мне не нужна твоя жалость, запомни это.
Она молчит, справляясь с обидой и не желая показать свою слабость, молчит и смотрит, как он без жалости рушит только что построенный ею мост.
— Смею вам напомнить, Никлаус, что я тоже потеряла близкого мне человека, но я нашла в себе силы вернуться к жизни.
При этих словах его лицо искажает болезненная гримаса, и Клаус тяжело дышит, вот-вот готовый сорваться и силой выгнать упрямицу-жену, потому что её слова режут по больному, а перед глазами встаёт лицо мёртвой Эмили, сжимаемой им в объятиях.
— Хватит рыться в моей душе, дорогая. Я искренне рад за тебя, а теперь проваливай, — он пытается уйти от разговора, чтобы не натворить глупостей и не перейти черту, но Кэролайн берёт его ладонь и кладёт на свой живот, вызывая в его глазах растерянность.
— Ваш сын или дочь родится через три месяца, мистер Майколсон, и я прошу вас, хотя бы ради вашего ребёнка, смиритесь со смертью Эмили и отпустите её. Пора двигаться дальше, — ей с трудом даётся каждое слово, напоминающее о пережитой боли и дробящее сердце на части, но она продолжает упрямо говорить что-то насчёт сестры и её любви к нему, пока ставший вдруг печальным Никлаус не вырывает свою ладонь и не указывает ей на дверь.
— Что ж, миссис Майколсон, вы можете быть спокойны за меня. И передайте Ребекке, что вы выполнили свою миссию. Ведь это именно она послала вас, не так ли? — спрашивает он, замечая её удивление. — И раз уж у нас столь откровенный разговор, ответьте мне на один вопрос: вы бы пришли ко мне по своей воле, без просьб и уговоров моей сестры?
Проходят секунды, прежде чем он разочарованно отворачивается от не проронившей ни слова жены, отлично понимая причину её молчания. Снимает с себя мятую рубашку и скрывается в смежной комнате, давая понять, что разговор окончен.
Он бы никогда не увидел Кэролайн в своей комнате, если бы не Ребекка, потому что он не заслуживает ни её жалости, ни понимания, ни, тем более, любви...
