***
Рой потёр виски пальцами и глубоко вздохнул. Последние дни у него были ужасно напряжёнными, а тут прибавилось ещё и восстание в Лиоре, вспыхнувшее буквально из ниоткуда. Для Того Дня было рановато, да и Прайд предупредил бы, а Корнелло не посмел бы начать без сигнала. Восстание, тщательно приберегаемое на Тот День, поднял кто-то другой, грамотно воспользовавшись тем, что у отца-настоятеля вдруг пропал философский камень, без которого он не мог творить свои «чудеса». Люди, увидев, что преподобный лишился своей силы, поначалу были попросту растеряны, а потом… Потом, судя по отчёту, кто-то их подогрел, и они сильно разозлились. Очень сильно. Корнелло воспользовался своей силой, усыпил недоброжелателей и благополучно смылся, но бунт не утих. Мирный город, который Рою, в общем-то, нравился, разделился на две враждующие группировки – одни настаивали на том, что Корнелло не лишился возможности творить чудеса, что всё это лишь временно, другие были против, называли его демоном-обманщиком и ярились, как потревоженное осиное гнездо. Сам отец-настоятель пока не объявлялся – надо думать, отсиживался либо на окраинах города, либо за его пределами. Безобразия надо было немедленно прекратить, и начальство уже дало указ, кого отправить в лиорский ад. Нельзя было найти менее подходящих для этого алхимиков: если Эдвард с натяжкой ещё мог что-то сделать и хотя бы попытаться утихомирить людей (хотя как ему это делать, не прибегая к «алхимии», то есть, к способностям гомункула, Рой не представлял), то Многоликому воцарившийся в Лиоре хаос будет по душе. Бедные люди, которые попадутся ему под руку… Начальству, к тому же, показалось, что два алхимика – это мало, и после недолгих колебаний назначили третьего. Когда Рою озвучили решение, он чуть со стула, на котором перед этим покачивался, не упал, потому что выбор пал на Лотоса. Чем Белый Лев думает, Огненный не понимал, но точно не головой. В их планы он не посвящён, так что желать большего кровопролития вроде не должен… Или фюрер посчитал, что страх перед алхимиками – действенный метод? Что ж, отправь он Армстронга, Баско Грана или Джолио Команча, известного как Серебряный алхимик, это ещё возымело бы действие, они могли выйти из себя, но людей точно не стали бы калечить, а так… Поток весьма нерадостных мыслей прервал телефонный звонок. Он снял трубку, привычно пробубнил положенные слова, но до конца дежурной фразы не дошёл. - Мустанг, чёрт побери! – прошипели в трубку знакомым голосом. - Оливия? – совсем другим тоном осведомился он. – Что слу… - Объясни мне одну вещь, - тоном ниже, но не менее гневно продолжала она. – Какого дьявола в Бриггсе шляется химера и какой идиот ответственен за то, что она смылась у вас из-под носа?! - Какая химера? – удивлённо спросил полковник. - Дурачка из себя не строй! Рой порадовался, что Лиза вышла, чтобы сделать кофе. Не хотелось бы, чтобы она слышала, как на начальство, грубо говоря, наезжают. - Подожди, опиши химеру, - видимо, его спокойный тон немного остудил её праведный гнев – дальше Валькирия Бриггса говорила куда сдержанней. - Большая, высотой с трёхэтажный дом, помесь рептилии, кошачьих и кого-то ещё. Восемь лап, носится в несколько раз быстрее машины. Разумна. До человека не дотягивает, но интеллект выше, чем у животных. - И что ты с ней сделала? – быстро спросил он. - Убить не удалось, я её только ранила, - задумчиво, с некоторым сожалением в голосе ответила она. - Потом эта скотина сбежала. Рой, я вас предупреждала, что не потерплю, чтобы подобный сброд нападал на моих людей? - Оливия, - Рой покачал головой, - эта химера – не наших рук дело. На том конце провода недоверчиво хмыкнули. Огненный прямо видел, как Гнев кривит лицо в скептической гримасе. Слава те Господи, остывала она почти так же быстро, как заводилась, так что самая бурная и эмоциональная часть разговора уже позади. - Мне самому интересно, кто кроме Такера настолько умелый. За несколько следующих минут он узнал о том, как дела продвигаются в Бриггсе. В принципе, всё было без изменений: Бриггс по-прежнему стоял, Оливия по-прежнему командовала и раздавала пинки непрошеным гостям, те самые непрошеные гости по-прежнему лезли. «Стабильность, - подумал Огненный, уже кладя трубку. – Хоть у кого-то из нас она есть». Оливии, считал он, повезло чуть ли не больше всех: на севере, в Бриггсе, она действительно была человеком, а не притворялась, как остальные гомункулы. Будучи самой младшей, она не унаследовала таких чудовищных сил, как тот же Прайд или сам Огненный – она лишь превосходила обычных людей по силе, ловкости, выносливости и прочему, ещё, пожалуй, шпагами и другим холодным оружием владела так, что вполне могла состязаться в этом с Кингом Брэдли – отцом семейства Одли. Из всех гомункулов она была наиболее человечной, если не считать ещё Прайда, а к людям вовсе относилась как к равным, не замечая разницы между ними и собой. В Бриггсе её обожали, боготворили, почтительно величали Валькирией Севера, а она каждую стычку с врагами оправдывала своё второе имя. Также она отличалась от других гомункулов тем, что скорость её регенерации была примерно вдвое-втрое выше человеческой. Всего лишь. Так что Оливию можно было считать, пусть и очень сильным, но человеком, чему Прайд иногда завидовал – не так, как Йоки, а более светло и с примесью грусти, понимания, что ему таким не стать, не влиться до конца в человеческое общество. Оливия, помнится, однажды застала его в крайне меланхолическом настроении, грозившим обернуться нервным срывом и депрессией, и, оправдывая своё гомункуловское происхождение, сильно разгневалась, зато Эдварда из этого состояния вытащила и взяла с первого гомункула обещание, что он не будет раскисать и терзать себя почём зря. Тот обещал – поначалу не совсем уверено, но после грозного: «Я не слышу» и поистине валькирийского взгляда приободрился и повторил своё обещание более твёрдо. Он вообще на удивление хорошо ладил с Оливией, которая видела в нём чуть ли не сына родного и при случае наставляла на путь истинный так, как умела. Эдвард принимал её своеобразную заботу и в те редкие дни, когда пути Гордыни и Гнева пересекались, глядел веселее и улыбался гораздо чаще. Долгое время Оливия была единственной, кто был для него лучом света во мраке вечного существования, а вот меньше десяти лет назад появился Альфонс – ценная жертва, потенциально хороший алхимик, потерявший зрение при попытке трансмутации. Он с самого начала стал для одинокого гомункула чем-то большим, нежели просто подопечным, за которым необходимо было наблюдать. Помнится, сначала Прайд растерялся: у него не было нормальных отношений со своими родственниками, чтобы уметь себя правильно вести с «братом», так что первые несколько месяцев он, в большинстве своём, наблюдал за Альфонсом с расстояния, всё опасался подпускать к себе человека, но неизменно оказывался рядом, если его звали. А это случалось часто – младший Элрик долгое время боялся оставаться один, особенно ночью, спрашивал, где брат. Ему даже не нужно было, чтобы Эдвард говорил – только чтоб был рядом. И вот после трёх или четырёх месяцев, после сближения с Кассандрой и взбучки от Оливии, которую тогда зачем-то вызвали в Централ (а она на обратной дороге завернула в Ризенбург), дело сдвинулось с мёртвой точки, а сам Прайд, наконец-то, как будто ожил. Потом наступил краткий период спокойствия, золотой «век» в жизни первого гомункула, во время которого он почти не вспоминал, кем, по сути, является. Эдвард был по-настоящему счастлив, и Огненный был за него рад. А теперь Прайда снова затянул водоворот, из которого он, как думал, выбрался. Всё смешалось, переплелось. Централ, Одли, странная химера, тайна легендарных ишварских кровопийц, союз против Отца, план по нейтрализации гигантского круга образования… Рискованно, очень рискованно. Но Эдвард был согласен с тем, что лучше так, чем вообще не пытаться. Огненный же понял, что не отступит, никогда и ни за что. У него есть своя человеческая жизнь, которая ему нравится, ему есть, кого защищать - подчинённых, любящих дурачиться, но серьёзных, когда требуется, невероятно ему преданных; мальчишку-гомункула, мечтающего когда-нибудь проснуться человеком; Лизу, которая за время ишварской кампании стала ему близка, которая была такой сильной и меткой, но в то же время вызывала желание укрыть от всех бед этого мира. И пусть он не Жадность, он не даст их забрать. Ни одного. Лиза вернулась с кофе и какими-то сладостями и после некоторого колебания устроилась рядом, на соседнем стуле. Рой ещё в первый день настоял на том, что один он пить не будет – совесть замучает, и вообще, ей тоже перекусывать полагается. Снайпер отказывала, как умела – лаконично, категорично и в то же время учтиво, - но Огненный сломил-таки это сопротивление. Лиза заметила на себе быстрый, но пристальный взгляд, приподняла бровь, словно спрашивая, в чём дело. За дверью – Рой слышал – стояли его гонявшие балду подчинённые и подглядывали. Кто-то из них шептал и посмеивался – Хавок, судя по голосу. «Вот зараза, - беззлобно подумал Рой, улыбнувшись своей подчинённой. – Слишком я тебя, похоже, распустил». Ближе к полудню, когда вот-вот должен был начаться обеденный перерыв, подошла и троица алхимиков. У Прайда было непроницаемое лицо, Алтон кривился и порывался что-то прошипеть в его сторону, а Кимбли едва заметно улыбался. Огненный обречённо вздохнул: команда из них выходила никакая, и, кажется, всех троих такое положение дел устраивало. Снайпер едва заметно напряглась и вся собралась, как только увидела Лотоса, с которым у неё были связаны далеко не лучшие воспоминания. Усмешка Кимбли стала ещё холоднее, а тёмные глаза блеснули сталью. Вызов. Но не ей, а ему, Огненному. Безмолвный вызов на поединок, который Огненный не собирался начинать. Заметив Лизу, Эдвард радостно улыбнулся ей и, наплевав на все субординации мира, заговорил с ней, послав шпильку в адрес Роя по поводу того, что ей пришлось-де блуждать в поисках штаба. Многозначительный взгляд Огненного в свою сторону он благополучно проигнорировал. Будучи первым и сильнейшим из гомункулов, он даже не задумывался о такой вещи, как уважение к старшим чинам. - Так что у тебя к нам за дело? – наконец перешёл к сути посещения Стальной. - Восстание в Лиоре, - добавив в голос сухости, сказал полковник. – Его необходимо подавить, пока оно не перешло границы. Фюрер решил, что вас троих будет достаточно. Многоликий, до того откровенно скучавший, навострил уши. Быть в центре подобных событий ему нравилось – он зависел от ощущения опасности, почти как от наркотика. Кимбли неприятно улыбнулся, и Огненному подумалось, что не видать Лиору мира. Не тех алхимиков фюрер выбрал для этого, ох не тех… - Да нас с Лотосом за глаза хватит, - пружинисто вскочив с подоконника, на котором перед этим развалился, аки кот, заявил Алтон. – Не для детей это – восстание подавлять, - ядовито добавил он, нагло при этом ухмыльнувшись. Стальной проигнорировал шпильку в свой адрес, но Рой был уверен, что Одли за свои издевательства ещё поплатится. Не то чтобы Прайд был мстительным, но Многоликий вряд ли успокоится, пока не дождётся реакции. В этом случае его ожидал смачный моральный пинок. Кимбли слегка приподнял белую щёгольскую шляпу, прощаясь. Многоликий вовсе никого не удостоил своим вниманием и выскочил следом за подрывником, уже в коридоре что-то сказал ему и залился своим странным, режущим слух хохотом. Эдвард немного задержался, словно хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, выдавил из себя улыбку и скрылся за дверями. Огненный провёл рукой по лицу и медленно выдохнул: он готов был поклясться, что в этой вымученной прайдовой улыбке увидел отчаяние. И самым ужасным было то, что помочь ему Рой не мог. Прайд снова должен был справляться со всем сам.***
- А я-то думал, что хуже уже не будет, - с тяжёлым вздохом пробормотал Ривер, откинув со лба мокрые волосы. Лошадь размеренно ступала по песку и изредка фыркала, встряхивая головой, шевелила губами в поисках чего-нибудь мало-мальски похожего не стебли или листья. Солнце жарило с чудовищной силой, воздух дрожал и плыл, а немногочисленные камни, попадавшиеся им в пути, казалось, вот-вот расплавятся. - Скоро будет оазис, - Нарт, в противоположность своим новым знакомым, чувствовал себя неплохо и, похоже, со спокойной душой радовался намеченному путешествию. Шрам, ехавший рядом с ним на крепкой светленькой лошадке, угрюмо молчал: он не доверял пришельцам и ждал от них чего угодно, только не хорошего. Оазис показался примерно через полчаса, хотя Риверу казалось, что прошло куда больше времени, прежде чем они дошли. По пути им встретился мираж, на который попался обрадовавшийся было Ривер – Лин тоже поначалу принял обманку за обещанное пристанище, но вперёд не поскакал, в отличие от импульсивного, менее сдержанного братца. Они были не единственными, кто выбрал оазис в качестве привала: здесь же стоял целый караван с диковинными животными, похожими на горбатых лошадей. Песочно-жёлтые, с вытянутыми мордами, освобождённые от тяжёлых вьюков звери собрались у зарослей колючих растений с ярко-зелёными округлыми листьями, которые, порой отталкивая друг друга от особо соблазнительного кустика, самозабвенно поедали. Ривер смотрел на них как зачарованный, с детским любопытством в глазах. Он слышал об этих животных, но ни разу не видел так близко, на расстоянии вытянутой руки. Верблюды же не обращали на него никакого внимания и методично охватывали губами прикрытые колючками сочные листья - любимое лакомство и основную их еду в очередном путешествии. Спешившись, Ривер подошёл к молодому крепкому верблюду, что стоял к нему боком, осторожно протянул руку и, коснувшись жёсткой шерсти, медленно провёл по ней пальцами. Закутанные в светлые одежды торговцы, занятые обустройством привала и разгрузкой оставшихся зверей, тоже не особо одаривали его вниманием, только посматривали иногда, чтобы не стянул чего из товара. - Ли-ин, - громко прошептал он, не отрывая взгляда от принявшегося за новый кустик животного. – Иди сюда-а… Лину не стоило большого труда удержаться от прилюдного выражения своего мнения насчёт поведения своего спутника и верблюдов, которые лично его нисколько не интересовали – он уже давно научился достаточно владеть собой, чтобы собеседник даже по глазам, обычно прищуренным и почти закрытым, не мог прочитать его намерений. В отличие от него, Ривер предпочитал вовсе не скрывать своих эмоций. «Как ребёнок, честное слово», - подумал Лин, глядя на неугомонного братца, который обладал достаточной наглостью, чтобы попытаться оседлать верблюда – с согласия торговцев, конечно. Кто-то из молодых хотел помочь юноше взобраться на животное, но тот сам заскочил на покрытую песчано-жёлтой шерстью спину ловким, лёгким движением. - Лин, смотри! – воскликнул крайне довольный Ривер, разворачивая верблюда. Ничего удивительного Лин в этом не видел – братца всегда слушались разные звери. Странно даже, гомункулов они обычно на дух не переносят, но в случае с его младшим братом дело обстояло с точностью до наоборот. Нарт сказал что-то Шраму, задорно рассмеялся. Лин слушал их краем уха, но, похоже, Нарта развеселил восторг Ривера, который выглядел таким счастливым, как будто ему вдруг объявили, что у него появились родовые земли или личный замок. По крайней мере, Лину такие вести доставили бы удовольствие. Он иногда любил представить себя каким-нибудь правителем – фюрером там или даже императором. А Ривера вон клинило на самых простых вещах, а в особенности – на всяких вкусностях. Он не раз говорил, что хотел бы отправиться в путешествие, обойти весь мир и попробовать всю еду на этой земле. Несбыточное желание, учитывая, что Отец их никогда никуда не отпустит, но Ривера этот факт не расстраивал. - Оставь бедное животное в покое, - посоветовал Лин, подперев рукой щёку. Каурая оторвала голову от воды и, словно соглашаясь, шумно фыркнула. - Ничего он не бедный, - дразнясь, братец чуть высунул язык и похлопал верблюда по внушительному горбу. – Вон сколько у него запасов. От верблюда он отстал, зато прицепился к торговцам – всё предлагал им помочь и не успокоился, пока его не услали к старшому. - Зря ты о них плохо думаешь, брат, - негромко произнёс он, когда Лин, оставив под их присмотром лошадей, пошёл к торговцам – купить приглянувшуюся ему статуэтку, совершенно бесполезную, но зачем-то ему понадобившуюся. По правде сказать, он никогда не мог удержаться, чтобы не нахапать себе чего-нибудь. Далеко не всегда это было что-то действительно полезное, но в его умелых руках на вторичном торге оно становилось таковым, и на дешёвках он мог нажить целое состояние. Не потому, что это было настолько ему необходимо, просто удержаться было выше его сил. Шрам промолчал. Спорить с братом всё равно было бесполезно, да и его самого трудно было переубедить. Он привык доверять своей интуиции, а она прямо-таки кричала о том, что что-то с этими двумя не так. Он не мог понять, в чём дело, и это его злило. Сколько бы Шрам не приглядывался к ним, чужаки вели себя совершенно нормально и по-человечески. Даже в их интересе к Ишвару и его жителям он не находил ничего неестественного. И поэтому Шрам ждал. Ждал, когда они проколятся на чём-нибудь. Однако с каждым проведённым с ними часом ему всё меньше верилось в то, что этих двоих можно подловить. Они вели себя до жути естественно, и именно в этом крылась какая-то … Неестественность. Неестественность, которую он ощущал подсознательно. Нарт тоже не стал спорить и спустился к воде. Шрам следил за повеселевшими лошадьми, сидя в тени разросшейся пальмы, посматривал в сторону каравана. Ривер рыбкой сновал среди них и, кажется, что-то носил. Неподалёку виднелись руины разрушенного города, когда-то большого, шумного, разноцветного, теперь ставшего пристанищем для насекомых и местных рептилий. Он не сразу заметил подозрительное движение среди выбеленных камней, а когда увидел и убедился, что ему не кажется, плавно и быстро поднялся и вгляделся уже внимательнее. Оказалось, не он один: из-за верблюда, примостившегося рядом с ним, выскочили и двое братьев-чужаков. Шрам не видел их лиц, но прямо почувствовал, как оба напряглись. Они зашептались очень быстро, обеспокоенно, спорили о чём-то – о чём, он не мог понять, как ни прислушивался, потому что чужаки использовали какой-то странный язык. Синский, наверное. И опять его будто кольнуло что изнутри. На первый взгляд, ничего странного в том, что говорят они на родном языке, который им, конечно, ближе, нет, но шестое чувство или, может, паранойя, говорили о том, что чужаки что-то скрывают, не хотят, чтобы кто-то их понял, вот и чирикают на синском. - Не хочу я к нему подходить! – шёпотом возмутился Ривер. – Особенно, если это правда он… - Да не поймёт он, кто мы, - куда более спокойно и уверенно возразил Лин. – Не оставлять же его без присмотра, тем более, если это он, - в тон брату добавил Жадность. – И вообще, - повеселел юноша, - он же не кусается. Судя по выражению лица Ривера, он был уверен в обратном, однако, за братом пошёл. Человек, который едва шёл среди руин и которого увидели только трое не занятых ничем людей, споткнулся о попавшийся под ноги камень и, завалившись вперёд, опёрся на полуразрушенную колонну, которую венчала птица с отбитым носом. Подойдя ближе, Ривер различил потрепанную одежду, местами немного выгоревшие золотистые волосы, старые очки, какие сейчас уже не делали. Выглядел он как мужчина средних лет, но они-то с Лином знали, что он намного, намного старше. И пусть у него был совершенно безобидный вид смертельно уставшего, жаждущего человека, Ривер его побаивался. Он никогда не видел этого человека вживую, но уже наслушался о его возможностях от старших гомункулов, знал, что этот человек встречался с Прайдом в его истинной форме. Прайд не любил об этом говорить, и как Лину удалось когда-то вытянуть из него рассказ о событиях давно минувших, Обжорство не представлял. Он всегда держал Прайда за гомункула, к которому лучше не приближаться. Нет, Прайд ни разу не напал на него, даже намёка на это не было, но аура, исходившая от тела подростка, его холодный взгляд, напоминавший о мудрой, веками жившей змее, его тени, которые Ривер однажды по глупости решил погрызть – всё это наводило оторопь. Лин был ненамного к Прайду ближе, но первого гомункула не боялся. Может, потому, что был старше Ривера и ближе к Гордыне, может оттого, что самому Эдварду был по душе больше, чем напоминавший временами ребёнка Ривер – он не знал. Лин с невозмутимым видом поддержал шатавшегося человека. «И давно ты по пустыне шастаешь, Мудрец Запада? – думал гомункул, ведя его к лагерю, состоявшему из лёгких палаток. – Где ты пропадал всё это время – хотел бы я знать…»