Тёмная кровь

      Мощный удар сотряс дом, выбил стёкла и совершенно дезориентировал перепуганного Такера. Он бестолково заметался по комнате, не замечая, что выход совсем рядом. Химера запустила лапу через выбитое окно и стала вслепую шарить по комнате, стремясь нащупать добычу. Такер отскочил от тёмно-зелёной лапы с желтоватыми когтями, покрытыми подсохшей кровавой коркой и больно ударился плечом об угол шкафа. Боль привела его в себя: алхимик по кругу оббежал лапу, добрался до двери, распахнул её судорожным рывком, вылетел в свой кабинет, открыл ещё одну дверь и кубарем скатился по лестнице, слыша, как наверху срывается на пронзительный вопль упустившая людей хищница.       Нина обхватила его за шею так крепко, что было трудно дышать. Едва переставляя ноги, Такер направился вглубь лаборатории. Александр, слабо повиливая хвостом, шёл рядом и жался к его боку, боясь отступить от хозяина даже на шаг.       Наверху пока всё затихло, и Связующий Жизни нервно улыбнулся своим мыслям: судя по тому, что о странной твари уже было известно, она не имела привычки задерживаться в одном городе надолго; то же, что грохот прекратился, означало спасение – похоже, химера решила не задерживаться рядом с добычей, которую трудно достать.       В глубине правой высокой клетки раздался пронзительный резкий визг. Нина от неожиданности тоже пискнула, но вскоре осмелилась повернуться в сторону светящихся глаз и даже слезла с его рук, чтобы посмотреть поближе.       - Близко не подходи, - предупредил Такер, охватывая другие клетки беглым взглядом. Александр, полезший нюхать обитателя небольшого вольера, испугался быстрого движения когтистой лапы и громко залаял. Остальных жителей лаборатории громкий звук взбудоражил и испугал, и они тоже принялись кричать – каждый на свой лад. Пёс уже сам был не рад, что разбудил их, но не сдавался и, стараясь перебить их оглушительные вопли, лаял всё громче.       - Александр, тихо! – попытался угомонить разошедшегося пса Связующий Жизни. Тот не отреагировал: он был занят тем, что спорил с существом, которое отдалённо напоминало собаку, но имело длинный змеиный хвост и слишком вытянутую для собаки морду. Существо прыгало на отделявшую его от незнакомца преграду, обнажало крупные клыки и яростно било чешуйчатым хвостом по голым бокам.       Доморощенная химера вдруг замолчала и, прижавшись брюхом к полу, уставилась на дверь. Александр заметался по лаборатории, не прекращая лаять так, что уши закладывало. Нина, заразившись их испугом, отбежала от клетки с забавной, как ей показалось, зверушкой и спряталась за отца, выглядывая из-за него со страхом и любопытством.       Дверь, которую Такер считал достаточно надёжной, отлетела в сторону с такой лёгкостью, будто была сделана из фольги, а в образовавшуюся дыру просунулась ужасная морда, на которой светились далеко поставленные глаза с несколькими райками в каждом.       - Наш-шла, - облизнув клыки, каждый из которых мог пробить насквозь человека от головы до пят, прошипела химера. И, с трудом повернув голову к девочке (проделанная дыра едва вмещала её морду), куда мягче произнесла: - Не бойс-ся…       Такер попятился, оглядываясь в поисках чего-нибудь достаточно мощного, но в его лаборатории не было средств, способных остановить эту тварь.       - Папочка… я боюсь, - пролепетала Нина. Её голос дрогнул, послышался тихий всхлип.       Взгляд Такера остановился на давешней химере, к которой пристал Александр, и в голове сама собой возникла сумасшедшая идея.       Секунда – он подхватил Нину и метнулся к клетке.       Вторая – трясущимися руками нашёл в кармане ключ и вставил его в замочную скважину.       Третья – дверца клетки слетела, освобождая дорогу химере. Существо выпрыгнуло со звуком, напоминавшим как рычание, так и шипение, и бросилось прочь. Громадина смотрела на неё с интересом, словно раздумывая, схватить её или не трогать.       Связующий Жизни побежал к запасному выходу, уповая на то, что пришлая химера отвлечётся на потенциальную добычу, дав ему шанс сбежать.       - Александр! – вдруг крикнула Нина и беспокойно завозилась у него на руках. – Папочка, останови его! – с надрывом крикнула девочка.       Пёс, привыкший защищать своих хозяев, прыгнул навстречу большой химере, которая работала передними лапами и поворачивалась из стороны в сторону, расширяя дыру. Химера не обращала на него внимания, будучи полностью поглощённой одним чувством, сжигавшим её изнутри. Чувством, от которого чесались зубы, во рту появлялся привкус крови, и всё тело дрожало, как в ознобе.       Когда дыра стала достаточно большой, чтобы можно было просунуть туловище, химера рванулась вперёд , смела Александра с дороги и кинулась туда, где скрылся алхимик. Пёс, оглушённый ударом, поднялся было, но почти сразу же растянулся на полу: голова кружилась, лапы предательски дрожали, а где-то в горле комом застрял глубинный страх перед существом, которое было во много раз сильнее его самого.       Химеры в клетках и вольерах возбуждённо верещали, пищали, шипели, рычали, кто-то из них срывался на ультразвук. Их громадная родственница только поморщилась и, встряхнув головой, с размаху врезалась боком в закрывшуюся за Такером дверь, за которой обнаружился не очень длинный, зато узкий коридор. Химера принюхалась, склонила голову вниз и набок, словно пытаясь разглядеть беглецов и, яростно фыркнув, принялась расширять себе проход ритмичными движениями мощных лап.       Когда она поняла, что с лёгкостью расправиться с проблемой не удастся, химера прекратила бесполезное занятие и, отойдя немного, повернула голову в сторону первый выбитой двери, ведущей наверх. Недолго думая, существо, отдалённо напоминавшее рептилию, в один прыжок перемахнуло через всю лабораторию и промчалось по каменному крошеву, которое раньше было стенами, в разгромленный кабинет алхимика под аккомпанемент голосов сходивших с ума меньших собратьев. Лишь на миг она застыла в неуверенности, покосившись вниз, но, будто отгоняя непрошенные мысли, тряхнула головой и направилось к тому, что до её вторжения было входом в дом, а теперь больше походило на развалины. Выглянув на улицу, химера огляделась, но зоркие глаза не различили беглецов.       - Алх-химик, - угрожающе зашипела она, шумно втянув вносом прохладный ночной воздух. – Я найду-у…       Она пригнула голову к земле, как берущая след собака. Запах чётко указывал путь порождению ужаса, ведя прямо к цели. Химера оскалилась, предвкушая, как оторвёт этому алхимику голову и раздавит все кости – они же такие тонкие, эти человеческие кости, и так легко их сломать, наступив лишь одной лапой! – и заберёт детёныша у существа, недостойного жизни.       Она не помнила, за что так ненавидела алхимиков и почему так упорно выслеживала их. Впрочем, обезумевшему существу, имеющему человеческий разум и звериные инстинкты, причина была не так уж важна.

***

      Он вылетел на улицу как на невидимых крыльях и, не останавливаясь, побежал наугад, даже не думая куда, лишь бы оказаться дальше, как можно дальше, в безопасности, там, где можно переждать, пока жуткая тварь не уйдёт из города. Дом – не беда, лабораторию тоже можно восстановить. Если не успеет предоставить результаты опытов – тоже не страшно, гомункулы вытащат. Сейчас главное – унести ноги.       Немногочисленные прохожие, отважившиеся выйти этой ночью на улицу, с удивлением смотрели вслед растрёпанному мужчине с ребёнком на руках, ужасно бледному, мокрому как мышь, напуганному до полусмерти, но упорно цеплявшемуся за жизнь.       В гуле подъехавшей к ним машины остановившийся передохнуть Такер различил рычание зверя и даже подпрыгнул на месте. Чихавшее и пыхавшее четырёхколёсное чудовище, собранное владельцем из запчастей разных автомобилей, гундосо просигналило, предупреждая о своём приближении, и остановилось со звуком, напоминавшим скрип мела по доске.       - Такер? – услышал он знакомый голос. Это был Якоб, тоже алхимик, уже который год пытающийся прыгнуть выше головы и «выйти в государственные алхимики». – Нина? – ещё больше удивился он и вышел из машины. Только подойдя к ним Якоб заметил, что его старший товарищ напуган и, к тому ж, растрёпан так, словно на нём дралась стая ворон. – Кто тебя так? – понизив голос до шёпота, спросил он.       - Не здесь, - Связующий Жизни с беспокойством огляделся, ожидая, что вот-вот из-за угла появится давешнее чудовище.       - Пойдём ко мне, - утверждающе произнёс несостоявшийся государственный алхимик. Такер согласно кивнул: разнёсшая его дом зверюга быстра, но машина ещё быстрее, а гоняться за прыткой добычей ей должно скоро надоесть. И всё же, даже находясь в мерно покачивающемся подобии автомобиля, который Якоб сделал с помощью своей алхимии, Такер не ощущал себя в безопасности и то и дело оглядывался. Нина, устроившаяся у него на коленях, вспоминала Александра и тихо всхлипывала.       Они подъехали к не очень большому дому, который когда-то, несомненно, выглядел прилично, но после многочисленных алхимических экспериментов походил на живописные руины старого здания, которое чудом удерживалось от полного разрушения. Машина протарахтела по дорожке, сильно качнулась и остановилась. Задремавшая было девочка проснулась от этого толчка, огляделась с внезапным испугом в больших глазах, но, увидев родное лицо, несколько успокоилась.       - Приехали, - сообщил очевидную вещь Якоб. Ему было тревожно от ночной тишины, похожей на ту, какая бывает в городах-призраках, но никак не в его родном. Эта тишина давила, отдавала глухой пустотой, которую хотелось нарушить любым, пусть даже глупым или неуместным словом.       В мерцающем жемчужном свете узкого месяца дом выглядел зловеще, и, хотя Нина видела его раньше, ей совершенно не хотелось туда идти. Ей вообще никуда не хотелось, разве что в папину «комнату чудес», где они оставили Александра. Вспомнив о псе, девочка шмыгнула носом.       - Что такое? – тут же отреагировал Якоб. Захлопнув дверцу своей странной, но неизменно любимой машины, он присел перед Ниной и заглянул в широко раскрытые и сильно блестевшие глаза.       - Алекса-андр, - ещё сильнее шмыгнув носом, протянула она, и оглянулась на отца, ища поддержки и надеясь, что её немая мольба будет понята. Связующий Жизни не нашёл ничего лучше, кроме как подхватить её на руки и прошептать что-то нечленораздельно-ласковое – авось успокоится. Связующий Жизни не беспокоился за пса – они с Александром никогда не были настолько близки, чтобы алхимик за него переживал. Человек, который играл с жизнью и никак не мог остановиться, не воспринимал пса как нечто незаменимое, в отличие от своей дочери.       Якоб даже не стал загонять машину в гараж: техническая химера отпугивала добропорядочных и не очень граждан одним своим видом. Он повёл своих поздних гостей по короткому коридору, шикнул на кинувшегося под ноги кота, который приблудился к нему пару лет назад да так и остался – в темноте сверкнули два зелёных огонька, и недовольное животное прыгнуло на шкаф, откуда заурчало с самым недовольным видом.       Нина поманила строптивца рукой и тихим, почти вкрадчивым «кис-кис». Кот лениво прошёлся от одного края шкафа к другому, вильнул хвостом и гордо отвернулся.       Якоб нажал на переключатель, и комнату залил тускловатый желтушный свет. Трёхцветный кот с разорванным ухом присел, готовясь к прыжку, завилял задом, примериваясь, и когда человек, которого он искренне считал гостем на своей территории и благосклонно принимал, повернулся, чтобы пройти на кухню, бесшумно прыгнул прямо на голову. Человек, привыкший к подобным выкрутасам хвостатого оккупанта, ограничился притворно-грозным «а ну кыш!» и протянул руки, чтобы снять кота, но тот спустился ему на плечи и спрыгнул сам.       - Вот паршивец блохастый, - беззлобно пробурчал подвергшийся нападению алхимик. Кот демонстративно задрал хвост трубой и прошествовал на кухню.       Невысокий алхимик почесал россыпь веснушек на носу, когда рядом с холодильником раздался требовательный басовитый мявк четверолапого нахлебника и любителя уличных драк, в которых он практически всегда побеждал. Обычно покорно исполнявший его желания человек на этот раз проигнорировал призывы открыть дверь, скрывавшую за собой самые вкусные сокровища в мире. Мявк стал громче и ещё требовательнее, но Якоб на призывы трёхцветной бестии не отвечал, и кот решил принять крайние меры: он выскочил в прихожую, осмотрелся – человека и ещё двух знакомых, но мало интересных животному личностей здесь не было, - услышал голоса в спальне, рванул туда да так и застыл на пороге. Возмущению кота не было предела: мало того, что в его дом привели двуногих без его позволения, их ещё, похоже, решили оставить здесь, на его территории! Такого безобразия он допустить не мог: шерсть сама встала дыбом, тело изогнулось в угрожающую дугу, а хвост распушился так, что стал походить на немытую щётку для обуви. Из горла вырвалось угрожающее завывание, очень быстро перешедшее в сиплое шипение, и Нина сразу же накинула на голову одеяло.       Якоб, обернувшись, с недоумением посмотрел на строптивого питомца: раньше кот себе такого не позволял, хотя при завывающем сиреной оккупанте алхимик никого на ночь не оставлял – мало кто горел желанием зайти к нему в гости.       - Не бойся, это всего лишь Арро, - ласково обратился к девочке несостоявшийся государственный алхимик. – А ну брысь! – повысив тон, прикрикнул он на взбешённое животное и замолчал, удивлённый тем, что, оказывается, может на кого-то повысить голос. Кот тоже замолчал, глядя на человека растерянно и с долей обиды. Немая сцена длилась недолго: Якоб наконец решил показать, кто в доме хозяин, и, шагнув к Арро, схватил того за шкирку и приподнял над полом. Кот вышел из оцепенения и завопил благим кошачьим матом: никто и никогда, кроме, пожалуй, мамы в детстве, не смел трогать его за шкирку, да ещё и на глазах у других! Кот сопротивлялся, как мог: изгибался, непристойно орал, молотил лапами по воздуху и всячески изворачивался, пытаясь укусить алхимика за руку, но добился лишь несильного шлепка по уху, после чего его выставили из комнаты и закрыли дверь.       - Как ты его терпишь… Я бы уже выгнал, - задумчиво сказал Такер.       - Жалко же, - Якоб уже страдал от того, что так обошёлся с Арро: ему казалось, что он перегнул палку. Но с другой стороны, кот тоже хорош, так на гостей кидаться! – Да и не выгонишь, обратно вернётся.       Четверолапый воспитанник улиц забегал перед дверью, ошарашенный тем, что произошло. Впервые в жизни он увидел, что мир крутится не вокруг него, и понял, что с его мнением тоже могут быть не согласны. Мириться с изменившимся положением вещей он совсем не хотел. Арро пошевелил длинными усами, запрокинул голову, разглядывая преграду, а затем требовательно заскрёб когтями, показывая, что хочет вернуться. Как по волшебству, дверь приоткрылась, и он молнией метнулся в комнату, но вторжение прекратилось так же внезапно, как и началось, причём тем же самым способом, позорным для вольнолюбивого представителя кошачьих – хватанием за шкирку.       - Если понадоблюсь, я на кухне, - сообщил Якоб перед тем, как закрыть за собой дверь.       Нина беспокойно завозилась под одеялом, подползла поближе к отцу и, схватив его за руку, несильно потянула на себя. Такер присел на край кровати, но девочке этого было мало – она опять его дёрнула, с большей настойчивостью.       - Расскажи мне сказку, - тихо попросила она. – Про храбрую собачку.       Связующий Жизни сдержанно улыбнулся: меньше всего ему сейчас хотелось рассказывать «о собачке», но Нина без этого не заснёт, а ему надо, чтобы спала – алхимику после сегодняшнего до одури хотелось промочить горло чем-нибудь крепким.       - Хорошо, - он положил руку на голову высунувшейся из-под одеяла Нины. – Тогда слушай…       Дочка заснула быстро, не дослушав даже до середины. Конечно, стресс она сегодня испытала немалый… Но самое плохое уже позади. Они смогли сбежать, оторваться от чудовища, и теперь оставалось только дождаться утра. Им, правда, придётся на некоторое время остаться у Якоба, но этот только рад будет: а то Такер не видел, как он на Нину смотрит – с таким обожанием, словно это его родная дочь. Пусть его, так даже удобнее.

***

      Алтон остановился у стены и, прижавшись к ней, осторожно выглянул из-за угла. Никого, только маленький старый фонарь бросал бледные отсветы на ведущую к заброшенной лаборатории дорогу, да летучие мыши беспокойно носились над бледным источником чахоточного света.       - Никого, - сообщил алхимик себе за спину. Прайд и сам знал, что «никого», сам же и озаботился, чтобы сегодня смены не было, но сделал вид, что слышит об этом в первый раз. Зато Алтон, похоже, был немного разочарован: отсутствие охраны означало, что здание не представляет достаточного интереса, чтобы кого-то поставили его охранять. Но, как и предполагал Эдвард, нахального авантюриста такое соображение не остановило.       Ишварский кровопийца легко снёс дверь с ослабленных петель и влетел внутрь, не дожидаясь своего соучастника. Изнутри донёсся пронзительный писк, и под свет фонаря выбежала крупная, страшно недовольная тем, что её потревожили, крыса. Она остановилась на середине дороги и, подняв лапку, принюхалась. Она знала этот запах – острый, возбуждающий и в то же время пугающий, пробивающийся через обычный человеческий и свойственный только единицам. Стоявшего перед ней мальчика она не знала, но он точно был из «своих», кто не только не гонит, но и даёт вкусное мясо. Приветственно пискнув в его сторону, она без страха подбежала к самым его ногам и поднялась на задние лапки.       - Ты там вечность стоять собираешься? – ядовито поинтересовался Многоликий, на секунду выглянув из тёмного зёва лаборатории. Не обратив внимания на крысу, Эдвард зашёл следом за ним и тут же громко закашлялся. Нет, такое количество пыли, пожалуй, уже перебор. Им же надо было видимость заброшенности создать, а не душить государственных алхимиков пыльной завесой! Оглушительно чихнув, Эдвард покосился на своего спутника, которого даже в такой темноте видел не хуже, чем при свете солнца. Алтон возился с фонарём, который вдруг отказался включаться, и тихо шипел сквозь зубы алхимические ругательства.       Наконец фонарь включился, и по глазам ударило сине-белым широким лучом. Да это не фонарь – это прожектор! Алтон навёл на него луч и ухмыльнулся. Сейчас он очень походил на ночного хищника, выбравшегося на охоту и дико этим довольного. Будь Эдвард обычным алхимиком, нездоровый блеск в глазах Многоликого точно его напугал бы. Видимо, на это Алтон и рассчитывал, потому что когда не получил ожидаемой реакции, скорчил недовольную мину и развернул фонарь в другую сторону.       - Ты меня не боишься, - недовольно произнёс он, уходя вперёд.        «Если уж кого здесь и надо бояться, то это меня», - невесело подумал Прайд.       - В зачистке Ишвара ты не участвовал, - продолжал размышлять вслух Многоликий, - но ты пережил что-то настолько ужасное, что теперь считаешь, будто ничего не боишься. А что для алхимика может стать кошмаром? – тон Алтона ему не нравился, ох как не нравился… Похоже, отпрыск Одли что-то понял.       Многоликий вдруг остановился и направил свой фонарь прямо в глаза Стальному. Неприятно. Да-да, гомункулу тоже может быть больно, если так резко в темноте его мини-прожектором слепить.       - Ты нарушил табу алхимии, - кровожадно улыбаясь, продолжал Алтон, - устроил человеческое преобразование. Но знаешь, что странно? Ты целый. У тебя нет внутренних повреждений, руки-ноги на месте. А из этого следует, - он подобрался так близко, что Прайд мог бы видеть своё отражение в широко раскрытых глазах, в которых разгоралось торжество, если бы только не жмурился, - что ты использовал философский камень. Так скажи мне, Стальной… Где такая мелочь, как ты, могла его откопать, а?       Так вот зачем они сюда пришли… Алтону нужно было тихое место, где ему точно никто не помешает устроить свой допрос с пристрастием. Ну и лабораторию на всякий случай тоже осмотреть не мешало. В общем, двух зайцев одним махом.       - Может, ты шпион? – в этом намеренно ласковом тоне явно слышалась угроза. – До недавнего времени ты болтался в Ризенбурге, а здесь появился одновременно с нами.       Многоликий умел одним голосом пробуждать страх и панику, но в этот раз он просчитался. Эдвард вдруг почувствовал сильное желание ответить засранцу тем же. «А что, если да?» - так и вертелось на языке. Глупо, невероятно глупо, они же не отношения выяснять пришли…       - Вообще-то, за трансмутацию поплатился мой брат, умник, - с неприязнью прошипел Прайд.       - Что, правда? – вот интересно, он действительно удивлён или выёживается? Сказать трудно, у этого типа любое проявление эмоции может означать что первое, что второе. – И чем же?       Громкий лязг заставил их отвлечься друг от друга. Алтон развернул свой прожектор и прищурился. Эдвард заставил поползшую по руке тень убраться, тоже присмотрелся и с трудом удержался, чтобы не выдать своего удивления и досады.       - О-о, я знал, что здесь всё не так чисто, - прошептал Многоликий.       В полутьме сверкнули два красных глаза, и металлический лязг стих. В свете фонаря вырисовалась знакомая Прайду фигура.       - Ходячие доспехи? Да ладно… - судя по голосу, Алтона происходящее веселило.       - А? Люди? Мясо? – с металлическим эхом заговорил доспех. – Я могу вас порезать на кусочки?.. Эй, детишки, вам что же, совсем не страшно? – склонив голову набок, поинтересовался доспех и клацнул челюстью.       - От чего – от твоего клоунского прикида? – вызывающе поинтересовался Одли. – Ты кто вообще?       - Я? Что значит «кто?» - в первое мгновение он растерялся, потом – рассерженно и не без доли торжественности произнёс: - Я – знаменитый мясник, Барри! – тут взгляд алых точек, заменявших металлическому «зомби» глаза, переместились на стоявшего позади Эдварда. Барри крепче стиснул рукоять боевого топора. Он узнал этого мальчишку, пусть они виделись пару раз за всю жизнь. – О! А ты…       Прайд не дал ему договорить – бросился вперёд и впечатал кулак в броню. Доспех полетел на пол, проворно откатился от него и, поднявшись на ноги, несколько раз хихикнул.       - А чё не как обычно, а кулаками? – ехидно поинтересовался Барри и, перехватив оружие поудобнее, взмахнул им перед собой. – Не, с тобой не интересно, тебя фиг порежешь, - пробурчал он себе под нос.       С болтливым мясником надо было что-то делать, причём срочно. Немного жалко, конечно, но если так продолжится, Одли получит неплохие зацепки по поводу происхождения своего спутника, а этого допускать никак нельзя. Эдвард рассматривал возможность того, чтобы Одли узнали о существовании гомункулов, но это был крайний случай, запасной вариант, и данный момент совсем не подходил для подобного рода откровений.       - Вы знакомы? – Алтон, похоже, пока не собирался лезть в бой и только с интересом смотрел на говорящий доспех.       - Ага, встречались пару раз, - самое забавное, что это было правдой, в прошлые разы именно Прайду приходилось усмирять непокорное создание. Отцу он о возмутительном поведении вживлённого в доспехи мясника не говорил, но последний об этом не знал и видел в Прайде только своего поработителя.       От направленного в грудь удара Барри ушёл и, развернувшись, призывно замахал топором.       - А чего ж ты молчал? – нахмурился Многоликий.       - Либо помоги, либо заткнись, - огрызнулся Стальной. Без теней достать мясника было трудно, но пользоваться ими на глазах у Алтона было опасно. Поединок тем временем затягивался, и Одли с подозрением косился на соучастника безумного предприятия.       - Мелкий, а почему ты алхимией не пользуешься? Память отшибло? – в ехидном тоне Алтона звучало недоумение. Барри громко клацнул челюстями черепушки, которая заменяла ему голову, и в его глазах появился огонёк торжества: о, он знал причину и даже не был против рассказать о ней… За небезызвестную плату, конечно.       - Эй, кактусовый алхимик! – мясник попробовал было к нему прорваться, но был отброшен Эдвардом, и потому ограничился взмахом топора. – Если дашь мне кого-нибудь порезать, я…       Довести свою мысль до конца болтливый активист не успел: разозлённый обидным для него прозвищем, Многоликий с шипением метнулся вперёд, вытянув вперёд руку. Когда его пальцы коснулись лезвия топора, оно раскалилось добела, поплыло волнами и закапало на пол, а воздух вокруг из прохладно-влажного стал сухим и тёплым.        Барри растерянно посмотрел на обугленные остатки, на застывшую сероватую лужицу, которая совсем недавно была его оружием. Алые огоньки ушли в прищур, а отсветы брошенного фонаря делали выражение черепушки мрачным и зловещим. Он был очень, очень расстроен потерей любимого топора, без которого чувствовал себя каким-то калекой. Многоликий, довольный своей неожиданной и внезапной атакой, приготовился преобразовать камень в колодки, а потом допросить мясника обо всём. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся, Прайд вытянул свою тень, превратил в острейшее лезвие, которым можно без труда проткнуть даже камни.       В сознании Барри галопом промчалась мысль об окончательной смерти, и он даже успел возмутиться в душе: как, уже конец? Да на свете же столько ещё людей нерезаных!       Раздался страшный, быстро нарастающий грохот, а затем пол тряхнуло так, что все втроём не устояли на ногах. Вся лаборатория дрожала, как будто была живой, пол продолжало потряхивать, а по потолку поползли трещины.       - Время сматываться! – истошно, но не без азарта завопил Барри и незамедлительно последовал своему совету: ринулся прямо под камнепад, грохоча тяжёлыми доспехами и восторженно ругаясь. Жаловаться ему было не на что; топор, конечно, очень досадная и грустная потеря, но его можно заменить, а он такой один. И как же повезло, что кто-то активировал заложенные под лабораторией бомбы! Если бы пол не затрясло, Прайд ни за что бы не промахнулся, и лежал бы Барри сейчас безобидной кучкой металлолома с пробитой навылет кровавой печатью… Мясник невольно дотронулся до того места, куда угодила тень - ненамного выше и чуть левее источника его второй жизни – и поспешил к выходу, который уже наполовину завалило крупными кусками породы.       Тень накрыла Эдварда и оказавшегося рядом Многоликого быстрее, чем он успел остановить её. Инстинкт самосохранения во всей красе, чтоб его. А ведь можно было бы и так выбраться, не прибегая к помощи теней…       Алтон пружинисто вскочил на ноги, ударился головой об тень и, отскочив от потенциальной опасности, огляделся. Грохот ещё был слышен, но как бы приглушённо, а сюда ничего не долетало. Ещё и темно было, хоть глаз выколи.       От возникшего соображения Многоликого чуть в жар не бросило: а что если камень попал ему по голове, и он ослеп или, что ещё хуже, умер? Эдвард видел отразившийся на его лице страх – гомункулу темнота нисколько не мешала. Зато Алтон, похоже, от шока даже присутствие другого челове… то есть, гомункула не ощущал и слепо шарил по полукруглым стенам, совершенно не понимая, куда попал.       - Да что это за фигня… - просипел Многоликий. Эдвард, сидя в самом центре довольно просторного защитного круга, не без тайного удовольствия следил, как бывший совсем недавно таким самоуверенным Одли сейчас растерян и напуган. Такого Многоликого, наверное, никто, кроме самого Прайда, не видел.       Раздался такой звук, будто пнули что-то твёрдое, но в то же время податливое – это Алтон, раздражившись, ударил по тени. Эдвард поморщился: весьма неприятное ощущение, когда тебя бьют по части тебя же. Не то чтобы больно, но покалывает. Многоликий, видимо, немного опомнился, потому что соединил ладони и попытался разложить тени на молекулы - по коже гомункула стайками побежали мурашки, а мышцы закололо так, будто он отлежал их все разом.       - Мелкий, ты здесь? – после второй неудачной попытки разложить тень слишком громко, скрывая наметившуюся в голосе дрожь, спросил Многоликий.. Стальной его раздражал, к тому же, вполне мог шпионить за его семьёй, но лучше быть здесь в компании с ним, чем одному.       Эдвард почти физически ощущал, что ещё немного – и Алтон сорвётся. Любой, кто попадал в окружение его теней, испытывал ужасное психологическое давление сотен заключённых в философском камне душ, даже если не слышал их криков. Странно, что Многоликий так долго продержался, его психика после Ишвара расшаталась по самое не могу.       Прайд не стал мучить его дальше - сделал вид, будто только что очнулся, и даже спросил самым невинным голосом, где это они находятся.       - Понятия не имею! – истерически огрызнулся Многоликий, скрывая своё облегчение и обращая накопившееся напряжение на их защиту. – В желеобразной фигне!       Эдварду от такого сравнения стало обидно. Сравнивать тени, твёрдые снаружи купола, более мягкие изнутри, с желе – это, знаете ли, пошло.       - Эту гадость даже алхимия не берёт! – возмутился Алтон, между тем как Стальной продолжал безучастно сидеть.        «А ты как думал? Мы же были созданы как противовес вам, алхимикам», - не без грусти подумал Эдвард. Почти всю свою сознательную жизнь он мечтал стать человеком, даже, помнится, чуть камень себе раз не уничтожил, но Отец тогда его остановил и стёр (точнее, думал, что стёр) его прошлую личность. На некоторое время Прайд стал послушной игрушкой, но после того, как его создатель ради кровавой метки уничтожил город, память пробудилась. Теперь он был достаточно умён, чтобы сдерживать себя при Отце и при других гомункулах. Не считая, наверное, Огненного, который мог быть кем угодно, но только не подлецом, и, хоть они никогда об этом не говорили, Эдвард знал, что Рой понимает его чувства. Среди таких созданий, как гомункулы, это было редкостью и настоящим сокровищем.       У них с Огненным сложились довольно-таки забавные отношения: Прайд был много его старше, но Рой упорно видел в нём чуть ли не младшего брата и заботился, как мог. И всё же, долгое время Эдвард держал его на расстоянии, полагая, что забота заботой, но Рой, всё-таки, гомункул, а значит, повинуется Отцу, который мог сделать из него наблюдателя. Эдвард то сомневался, то почти был уверен, что это так, а недавно, когда Рой прямо высказался против Отца, все колебания разрешились: теперь они точно были в одной упряжке.       - Хватит рассиживаться, бактерия стальная! – шипение Многоликого вырвало его из размышлений. – Я тут что, за двоих обязан думать?!        «Ого, до чего дошло. Уже собственную беспомощность признаём?»       Прайд прислушался: кажется, камнепад прекратился. Пора сворачивать защиту и выбираться отсюда. Повинуясь безмолвному приказу, тени раскрылись в форме цветка и исчезли, став обычными, ничем не примечательными пятнами, полосками и прочими фигурами. Не удержавшись, Эдвард бросил взгляд на Многоликого: на его лице выражались недоумение, испуг и радость от того, что они выбрались. В молочном свете месяца Алтон выглядел бледнее обычного, но от потрясения он оправился быстро – уже через минуту деловито осматривал то, что осталось о лаборатории, жаловался Эдварду (потому что больше было некому, а излить досаду хотелось), что они толком ничего не успели рассмотреть, пытался даже высмотреть Барри, но скоро плюнул на это дело.       - Что ты теперь думаешь делать? – поинтересовался Эдвард, когда они преодолели поле обугленных, шатающихся под ногами камней и вышли за вывороченные взрывами ворота. Алтон обернулся, смерил его долгим испытующим взглядом, одной рукой невольно зажав между пальцами медальон. На бледном лице заиграла нехорошая ухмылочка.       - Завершить то, что начал, - зловеще ответил Многоликий, медленно и неотвратимо наступая на Стального, который шёл немного позади него. Эдвард приготовился к атаке, но когда до него оставалась пара шагов, Алтон вдруг остановился и пронзительно рассмеялся. – Шучу! – радостно объявил он, хлопнув Эдварда по макушке, и, развернувшись, стремительно зашагал прочь.       Прайд только раздражённо фыркнул ему вслед. Шутит он… Но в каждой шутке есть доля правды, а она состоит в том, что Алтон подозревает его в шпионаже за семьёй. Значит, Одли действительно объявились здесь не просто так.       Семья знаменитых алхимиков что-то скрывает. Нечто настолько важное, что срочно прервали своё путешествие в Аэруго и примчались сюда, а уже здесь Многоликий наткнулся на ещё одну тайну и радостно принялся за дело.       Тень за спиной Прайда изобразила жуткий оскал, копируя усмешку хозяина: он любил решать головоломки, а тайна Одли его очень заинтересовала.