Эхо войны.

Доброй ночи, читатели и читательницы. Очень надеюсь, что кому-то еще интересна эта история. — Гермиона Грейнджер, говоришь? — прищурившись, спросил он. Его рука опустилась на подлокотник кресла после того, как он легко поместился в него сам. Всё показалось ему игрой, из которой он в любом случае выйдет без потерь. Вот она Гермиона, в его доме, вольна уйти, остаться — ничто от него не зависит! Какая, к черту разница? От осознания собственного отречения стало легче, он смотрел на неё с интересом, и под его любопытствующим взглядом Гермиона подбиралась и затаивала дыхание, чувствуя себя самым глупым человеком на свете. Даже самому Джорджу эта заинтересованность показалась слишком наглой, и он перевёл взгляд. Ему не сиделось на месте, и пропало всякое желание выслушивать весь этот бред со знакомством, что придумала его собеседница. Все планы рухнули. Опять. Вспыхнул на секунду стыд перед клочком той записки, из пустоты показался Фред, совсем непохожий на себя, а потом мираж исчез, вновь оставляя Джорджа наедине с собой. Он увидел Гермиону иначе. Она выглядела непроходимой идиоткой, чьи глаза смотрели на него не менее абсурдно, будто она старалась прочесть чужие намерения. Эта показательная проницательность окончательно его взвинтила. Не спрашивая и ничего не предлагая, он вышел на улицу, в духоту августовского дня. Где-то внутри нарастала дрожь, но руки держались в воздухе ровно и спокойно, волнение текло в жилах и ключом било в мозг, хотя он явственно ощущал, что играет чужую роль, и беспокойство это нисколько его не беспокоит. Это не его забота. Глупая сцена возвращения в магазин, где его ждала глупо и преданно, как собака, эта Грейнджер… Джордж неприязненно содрогнулся. Вернуть ей память стоило хотя бы потому, что видеть ничем не занятую, потерянную старосту было невыносимо. Воздуха не хватало, а его остатки находились в каком-то непонятном, постоянном волнении, всё вокруг рисовалось волнами и импульсами, и Джордж не без усмешки отмечал очередные издевательства своего мозга над и без того паршивой действительностью. В магловском магазине он схватил бутылку с рябинового цвета жидкостью, но на кассе отказался от покупки и устало отошёл в сторону. Голова отяжелела, и мозг словно перекатывался в черепной коробке. Былое воспарение духа исчезло вместе с первым сомнением, а жизнь его с приходом девушки была полна ими, исчезло, быть может, потому, что он не ел ничего со вчерашнего дня. Что делать? Этот вопрос был похож на мозоль, и Джордж был готов с видом журналиста остановить любого встречного и спросить о том, как поступить в данной ситуации. Впрочем, всё это лирика. У людей и без того много проблем, несмотря на то, что после войны прошло больше пяти лет. Пять лет! Джордж потёр виски. На что он потратил эти пять лет? Неужели только и делал, что пялился на люстру сквозь дно бутылки огневиски? В магловской части города смеркалось, лучи фар подобно немым призракам обгоняли машины, вырывая из спокойной тишины силуэты деревьев. Ему вспомнилась Гремучая Ива. Хогвартс. Фред. Всё свежее и невесомое в памяти, не тронутое временем. Грейнджер он оставил дома. Весьма опрометчиво оставлять человека без прошлого в четырех стенах без присмотра, хотя он мог поспорить, что Гермиона придерживается подобного мнения о нём и считает его уж если не более сумасшедшим, то хотя бы таким же, иначе бы она не предложила «познакомиться» заново. Вернуть ей память, выставить за дверь или жить дальше? Внезапно он почувствовал, что губы его сами расплываются в бессильной усмешке. Вернуть ей память. Сказал тоже. Будто он великий властелин, дарующий и лишающий сознания. На второй вариант у него не хватало ни злобы, ни отчаяния. Он чувствовал, как из него вырастают две личности, противоположные друг другу. Одна — равнодушная, скучающая и ничем не заинтересованная, другая — живая, колышущаяся, олицетворяющая действие. И побеждала вторая, как всё движимое побеждает недвижимое. Обстоятельства сложились так странно, что Джордж и Гермиона ждали, когда хоть что-нибудь решится само собой, принимать решения, учитывая этот странный водоворот событий, было чересчур сложно. Джорджу приходилось напоминать себе, что ему уже не пятнадцать, что он пережил смерть брата и чуть не докатился до самоубийства. Нельзя так жить. Он потрудился вспомнить воодушевление, охватившее его днём, когда Гермиона вот так вот просто назвала ему своё имя и предложила начать всё сначала. А что начинать сначала? Ничего и не было. Чтобы принимать объективные решения, она должна была вспомнить. Но сколько Джордж помнил, Гермиона не пыталась заглянуть за стенки своего разума, где, быть может, и закупорены самые дорогие воспоминания, или же просто не показывала ему этого. Наверное, справлялась с наложениями одной действительности на другую своими методами лучшей ученицы Хогвартса. Он зашёл в парк. Здесь пахло декоративными георгинами и розами повторного цветения, но было душно, и он бы посоветовал цветам захлопнуть свои бутоны и отодвинуться от других стеблей подальше. На приземистой скамье, чьи ножки изо дня в день всё больше уходили в сырую землю, сидел мужчина, опираясь на локоть в рваной холщовой рубашке. Он был небрит и угрюм, наглядно демонстрировал на себе все невзгоды бедной и одинокой жизни. Джордж слабо дернул плечами и ушёл в хорошо пахнущую тень, чтобы не нарушать покоя бедняка. Ему захотелось домой и он, послушный прихотям сердца, обреченно зашагал в ту сторону, понимая, что всё это превращается в страшную карусель, с которой нельзя уйти, не откатав билет полностью. Можно со счету сбиться, сколько раз Джордж вот так уходил из дома, а потом снова возвращался, а главное, от этих скитаний не было никакого толка. Прагматичная Гермиона точно не одобряла действий. Джордж рассердился с поражающей внезапностью. Везде эта Грейнджер! Если она не рядом с ним, то обязательно раздает советы у него в голове, даже если её реальный образ расходится с его воспоминаниями. Нет, пора всё менять. В конце концов, мир теряет великую волшебницу. Особой привязанности к ней он не ощущал, что только им овладело там, дома, куда он пришёл с твёрдым намерением вернуть девушке память и забыться одинокой жизнью? Вдали от тёплого и сухого дома, где Джорджа точно ждали, можно было взглянуть на ситуацию трезво. В суматохе, никем почему-то незамеченной, всё перевернулось вверх дном, и Гермиона, сама того не подозревая, являлась апогеем данного смятения. Видеть её перед собой и над чем-то размышлять вдруг стало для Джорджа пыткой. Если что-то её интересовало, она неотрывно изучала объект своей любознательности, хотя в Хогвартсе за ней такого отвратительного качества не водилось, он точно это помнил. Впрочем, все его знания были по большому счёту воспоминаниями, обладание которыми неприлично высоко возвышал его над Гермионой, чья голова, видимо, больше напоминала пустой ящик из-под тыкв. На пороге обладательница ящика кинулась ему навстречу, откинув очередную книгу весьма неосторожно. Но эти бумажные рукописи, ценные только той бредятиной, что в них значится, давно осточертели Джорджу. Ему надоело и всё осуждать. — Интересное произведение, — осторожно заметила Гермиона, слегка склонив голову. Она очень переменилась с их первой встречи, щёки её округлились, исчезла кирпичного цвета носогубная складка, дававшая замечаемое невооруженным глазом сходство со старухой, отрасли волосы и уже успели запутаться. Перед ним стоял человек. Джордж вздохнул. Впечатления и память не желали примиряться, всё время пытаясь завоевать первенство, и в итоге он стоял больше похожий на истукана, чем на мужчину. Наконец, всю эту сумбурность перечеркнуло чувство вины. — Интересная? — спросил он, скрывая испуг за недоверием. Неужели приходится заново учиться разговаривать и поддерживать разговор? Гермиона поморщилась и прошла к креслу. Он сделал тоже самое, только не морщась. Прошло несколько минут в полном безразличии, только пальцы обоих глухо аккомпанировали друг другу, постукивая по обивке кресел. Джордж вымученно потёр её пальцем, и из строя ворсинок вверх поднялась пыль. Джордж подумал, что если провести такие же манипуляции с ним, то случится то же самое. Грязь и пыль будут сочиться из всех дырок! — Гермиона, тебе нравится тут? До этого момента девушка имитировала занимательное рассматривание штор. До чего дешёвый прием! Она неуверенно кивнула, не сводя с него глаз. Просто отлично. Ей здесь нравится. Как лестно! — издевательски подумал Джордж, и его голова даже склонилась в какой-то дьявольской усмешке. — Оставайся здесь столько, сколько считаешь нужным. Я… — без сомнительных заминок не вышло, но, наверное, Гермиона уже научилась воспринимать его речь цельно, — Я разрешаю. — Неужели? — её голова опустилась. Видимо, не это она ожидала услышать. — Что я слышу? Это сарказм, смешанный с разочарованием? Получилось неубедительно, Грейнджер, — он отмахнулся, хотя очень ожидал экспрессии. Даже её подобия хватило бы!  — Ты слышишь то, что я говорю и не более, — ответила Гермиона, но Джордж уже репетировал иную речь в своей голове. Как же сильно ему не хватало той уверенности, воплощением которой был Фред! Но всё-таки он вот-вот решится на разговор, который так не состоялся месяц назад. — Как-то ты сказала, что помнишь меня. Удивительно, но я тоже отлично тебя помню. Да, жизнь не похожа на комедию, и эту беседу, которую он только что затеял, следовало бы вырезать как неудачно отснятый кусок сценария. — Почему же ты не сказал раньше? — вспыхнув, спросила Гермиона. Она только и ждала, пока он озвучит то, о чём давно догадалась. Джордж развёл руками. — Признаться… — осторожная улыбка, — Я многим тебе обязан, например, жизнью. Ты сама не соображаешь, из какого болота вытащила сидящего перед тобой сопляка, но что сделано, того не изменить. У меня погиб брат… — он закрыл глаза, потому что веки налились болью, но он её пересилил, — Фред. Ты его знаешь, и вряд ли я буду бегать с цветами на поляне солнечным утром, догонять своего сына и в его день рождения надувать воздушные шарики гелием, но… черт возьми… Я жив и почти вменяем благодаря тебе, Гермиона. Посмотрев на её лицо, на котором мгновенно отразились в правильном порядке испытанные эмоции, он испуганно и возбужденно продолжил: — Я знаю, знаю, что у нас с тобой разные взгляды на ситуацию, но поверь, мне трудно… — он в замешательстве опустил кулак на ручку кресла, или же просто допустил произвольное движение, — мне трудно тебя потерять. Рано или поздно ты уйдешь, потому что сейчас не можешь. Это была лишь видимость выбора. Тебе некуда податься. Гермиону хлестко ударили его слова по обеим щекам, но она и сама всё понимала. Пожалуй, именно это — слишком хорошо. — Сначала меня задержал интерес, потом — эгоизм, затем — твоё горе, а после — ты. — Стоп. Давай-ка скажу я, мне не хватало этого в последние три месяца. — Тебе много чего не хватало. — Ты мне это дал. — Получается, мы в расчёте? — больше наобум, чем всерьез спросил Джордж. — Ни в коем случае, — она встала на свою тропинку, и он узнал в ней бывшую сокурсницу. Всё, теперь даже бладжером не собьешь её с мысли! — Джордж… — Гермиона вся обмякла там, где сидела, и сделалась ещё меньше, — Ты первый, кто открыл мне дверь. Не хочу знать, жалеешь ли ты об этом, потому что тогда я выглядела ещё более жалкой и загнанной, и уж точно не позволила бы себе сидеть в этом кресле и перечитывать книги, но ты дал мне дом, еду, тепло. Этот чёртов дождь! — она лопнула, как мыльный пузырик, и слова потоком хлынули из её уст, — Он всюду преследовал меня! Где бы я не просыпалась от странного и жуткого сна, похожего на забытье, всюду был он, а ко всему голод и нищета, соседствующая с пирующей роскошью. Мне всё время казалось, что я знаю этот город не таким, и вот-вот, подождать бы секунду, выглянет его парадный фасад, приветливые громады домов, но секунды проходили, и приходилось идти дальше под нерешительным взглядом прохожих. Наверное, я вызывала у них отвращение и интерес одновременно, хотя мне стыдно подумать, будто я одна такая — оборванная и потерянная — расхаживаю по грязным, усыпанным окурками улицам. Нет, они говорят на разных волнах. Разве может он жалеть о том, что впустил её? Или они просто обмениваются любезностями, строя из себя неизвестно каких интеллигентов? Он слушал её с интересом, но не таким, как у случайных прохожих, чётко запоминая всё ею говоримое, так как любая мелочь годилась для анализа её воспоминаний. Непростая миссия — вернуть память, когда Грейнджер пять лет пропадала не пойми где. Но это того стоит! Наверное, у колдомедиков в Мунго зачесались бы руки, увидь они такой феномен человеческого мозга. — Гермиона! — предостерегающе кинул он, видя, как девушка готовится зайтись в очередной тираде, которая, вероятно, окончилась бы слезами, — Всё хорошо, ты дома. — Я не дома! — выкрикнула она, и слова ударили прямо ему в лицо вместе с колышущимся от напряжения воздухом. — Это ненадолго, — резко заметил Джордж. Пожалуй, на сегодня экспрессии ему хватит. Гермиона выглядела опустошенной. Джордж понимал, что стоит им разойтись, как совесть одолеет её несчастный рассудок, и внезапно ноги, полные силы, подняли его, и он оказался за её спиной с положенной на похудевшее плечо ладонью. — Ну, перестань. Ты не была нытиком. Прими как данность то, что происходит. Обещаю, что мы со всем разберемся. Только постепенно, иначе ты просто сведешь меня с ума. Кто кому помогает? Или они оба сошли с ума?