Эхо войны.

Итак, что же ему требовалось для анализа поразившего заклятия? Джордж лег на диван, чтобы дожидаться Грейнджер, которая и нужна была для прояснения этого вопроса, но вскоре он вскочил и нетерпеливо заходил по комнате — сказывалась реакция выпитого кофе, и столь давно позабытого его вкуса. Однако чувствовал Джордж себя не настолько бодро, каким выставлял его кофе. Часов в доме давно не было, и парень уже с трудом находил себе занятия, как на пороге появилась девушка. Она не ожидала увидеть прямо у входа Джорджа, который мгновенно её огорошил: — Нам нужно поговорить, — сказал он, вежливо указав на кресло в углу. Девушка удивленно вскинула брови — разговоры с Джорджем сложно было назвать приятными — и прошла на указанное место. На секунду из приоткрытой двери повеяло запахом сладостей: карамельная крошка в сочетании с малиновым щербетом разносила свой пряный запах по всему Косому переулку. «Отлично, теперь от Грейнджер тоже будет пахнуть малиной». Закрыв дверь, Джордж присел рядом и не знал, как начать разговор. Чтобы добиться толку, ему нужно войти к ней в доверие. — Послушай, я не могу тебе все рассказать… — Джордж осмотрел все вокруг в поисках поддержки, но дом с саркастичной усмешкой оставил его наедине с девушкой, — Может быть потом, в конце. — Да, ты очень удобно устроился, не раскрывая своих карт, — Грейнджер приготовилась слушать, внимательно наблюдая за потугами хозяина. Джордж ненадолго замолчал, принимая в голове важное решение. — Давай заключим что-то вроде… — он почесал колючий подбородок, — договора. Ты должна исчезнуть отсюда. Ты даже не представляешь, насколько этот дом тебе недружественен. — Но почему?! После всего, что я сделала, ты хочешь выставить меня за дверь? — в каламбуре всех своих благородных побуждений Джордж успел позабыть, при каких обстоятельствах они впервые встретились. Для неё впервые. Нет, она не могла остаться. Еще месяц назад Джордж не отпустил бы её и на шаг, пусть даже и не признался в собственной беспомощности, он наблюдал за ней из окна, но сейчас… Он был бы рад по-прежнему ощущать в бывшем магазинчике хоть кого-то, но не мог так поступить с ней. Да, это должно было стать извращенным и нечестным самопожертвованием, которое непременно спасло бы Гермиону Грейнджер. — Не задавай сейчас вопросов, — строго сказал он, — Я знаю, что у тебя их накопилось достаточно. Постараюсь ответить, прежде чем ты уйдешь. Гермиона в неверии посмотрела на безумца. Вот значит как? Зря она обманывалась насчет него и думала напрасно, что поступает во благо. Надо было уходить тогда. «Три чертовых месяца назад». Джордж, видя в её глазах боль, уговаривал себя, что так будет лучше. Он благодарил Грейнджер за то, что она помогла ему во всем, но… — Мне пора научиться дышать самому, без кислородной маски, без тебя, — слова дались обоим тяжело, и даже дом словно бы охнул. — Сначала скажи, чем я тебе мешаю. У нас вроде был приятный симбиоз, — она выдавила едкий смешок, не заслуживший внимания Джорджа. Его бодрость как рукой сняло, и он устало потер виски. — Потому что… Потому что это нечестно по отношению к тебе. — А что честно? — Рассказать тебе всё. Гермиона откинулась на спинку кресла с крайне довольным выражением лица. — Значит, что я не спроста тебя помню? Мы уже встречались. Это в прошлый раз ты отрицал. — Забудь все прошлые разы. Забудь все эти три месяца! Джордж в отчаянии ударил по столу, больше для того, чтобы очнуться от странного забвения самому, а не испугать девушку. — Я не могу забыть тебя, как бы отвратительно ты себя не вёл, — вдохновившись и осмелев, девушка начала перечислять грехи сожителя, — Ты выкинул настенные часы прямо на голову какому-то прохожему, ты уничтожил десять бутылок странной жидкости, после насыщения которой ты порывался выгнать меня на… — Хватит. Гермиона видела в его лице стремительные перемены — этот пугающий карнавал эмоций, то злость, то апатия, то жестокость, то беззащитность. Она подумала, что своими упреками разубедила молодого человека поговорить о чём-то важном. «А теперь и слова из него не вытянешь». В его голове вертелось всё: желание уединиться и прихоть, повелевавшая уговорить её остаться. Нет! Он должен вернуть Гермионе память вместе с прежней жизнью, со сладостью молодости и головокружительным успехом. Но может… Она еще останется?.. Совсем ненадолго. Внутренний голос с укором напоминал ему, на сколько затянулось прошлое «недолго», но размышлять над этим не хотелось. В конце концов никто её не держит, она сама взбунтовалась. Что-то показалось в этой формулировке юноше горько смешным. — Хорошо. Давай начнем с начала. Меня зовут Джордж Уизли. А тебя? Девушка молча вперила взгляд в столик. Да, определенно, с ними обоими сегодня что-то не в порядке. Иначе что толкает его к необычному знакомству, а саму Гермиону к ответу? — Гермиона. Гермиона Грейнджер. Она сказала это точно так же, как было под дождем. Только теперь из её голоса исчез страх — она не та, которую знал Джордж, но и не пустой призрак, появившийся на пороге Всевозможных Волшебных Вредилок в начале июня. Джордж попытался откинуть все лишние для этого момента мысли в сторону, сделал вид, что не почувствовал укол смятой бумаги в кармане брюк и развернулся к девушке. Ему требовалось разобраться во многом, а кто поможет этому делу, если не Гермиона? Опять, в который раз получалось так, что именно она помогает ему. Джордж в упрямстве заломил пальцы и отошел к окну, где не так чувствовался проницательный взгляд расстроенных глаз. Она видела его смятение, но не могла понять, между чем идет такая ожесточенная борьба в рыжей голове. А вот Джордж отлично понимал, что лежит на чаше весов. Одна чаша полна жалости к самому себе, желания обладать и ни с кем не делить, и словно вишенка на торте дополняет это всё настойчивый отказ девушки уходить. Пусть не из-за альтруистичных побуждений, но всё же. На другой чаше лежала почти невесомая бумага, тянувшая чашу лишь своим смыслом, лежала вместе с полноценной жизнью победительницы Войны, самой успевающей ученицы Хогвартса и перспективной работницы Министерства Магии. И этого всего, получается, Джордж хотел лишить её, руководствуясь лишь своими корыстными замыслами? «Хотя нестыдно, наверное, утопающему цепляться за последнюю соломинку». Юноша отчаянно искал компромисс для раненого сердца и колкой совести, неустанно боровшихся между собой. Ему хотелось исполнить негласную волю брата — не просто так он написал это послание в разгар битвы — хотелось перестать смотреть на Гермиону и видеть призрака прошлого. Он сделал свой выбор. Воскресить этого призрака, найти способ, который вернул бы её память. А пока, чувствуя на себе ответственность за хрупкую натуру, Джордж закрыл на все замки свой негатив и бросил через плечо: — Ты не останешься здесь надолго. Тебе и самой не нравится, — он решил попробовать её имя на вкус, — Гермиона. Она привстала и подошла к нему сбоку, приковав к себе задумчивый взгляд голубых глаз. Он распростер руки на подоконнике и уперся в него, ища поддержки. А Гермиона пыталась найти её в Джордже. В первую очередь он — мужчина, и только потом страдалец, чья душа полна скорби. Все обстояло неутешительно у этих двоих: она, совершенно ненужная этому городу, этим еще озлобленным после войны людям, зато нужная Джорджу и пытающаяся чем-то помочь, и он — не брат, не отец и уже почти не сын. Поймав себя на таких гнетущих мыслях, Джордж нахмурился. «Это лучше, чем смерть». И на данном, шатком промежутке его жизни этот ответ казался удовлетворительным. — Мы вроде все начали с чистого листа, — настойчиво заявила Гермиона, усилив эффект своей непосредственной близостью к молодому человеку. Джордж наслаждался слабым ароматом её волос — сочетание простого мыла и изысканного вкуса кулинарных изделий. — На чём мы там остановились? Гермиона удивилась таким резким переменам и поняла, что он все-таки занял определенную позицию и будет придерживаться данного курса до конца. «Какого же конца ожидать?..» — Я — Гермиона, ты — Джордж, и мы ничего не знаем друг о друге. «Ну, как же, Грейнджер, ничего я о тебе не знаю, конечно». Джорджу даже понравилось говорить этаким непринужденным тоном. Он почувствовал, как оковы, пленившие грудную клетку до этого момента, разжались. Снова дышать!