Эхо войны.

- Перестань пытаться впихнуть меня эту тухлятину, - сказал Джордж и отшвырнул от себя блюдце с куском хлеба и ветчиной. Гермиона рисковала попасться под горячую руку и понимала это по безразличному выражению его лица. Именно оно предвещало внезапные вспышки ярости. Она настойчиво придвинула тарелку обратно, не собираясь уступать. В конце концов, если так будет продолжаться, она обнаружит однажды не Джорджа, а труп человека, умершего от голода. Джорджа такая забота только взбесила. - Если с твоего языка слетит еще один совет, я выпихну тебя за дверь, - он прикрыл глаза и поболтал в стакане янтарного цвета жидкость. Гермиона устало села рядом. Она кормит двадцатишестилетнего парня как ребенка, пытаясь впихнуть в него хоть кусочек пищи. В последнее время Джордж словно с катушек слетел, перестал есть, и лицо у него приобрело зеленоватый окрас. - Если ты не будешь есть, то лишишься иммунитета, и тебя скосит от герпеса, - проворчала Гермиона, сметая несуществующие крошки со скатерти. - Я говорил, - Джордж поднялся из-за стол и схватил её за воротник дешевой футболки, не заботясь о причинении увечий. Теперь-то у него появился весомый повод избавиться от призрака прошлой жизни, именуемого Грейнджер. Девушка ногтями сорвала несколько пуговиц с его рубашки, пытаясь освободиться, но Джордж упрямо направлялся к двери. - О, ну надо же, ты способен испытывать что-то кроме безразличия? - ядовито спросила Грейнджер, прежде чем оказалась за дверью. Парень преувеличенно спокойно облокотился на дверной косяк, заслонив телом проход обратно. Оглядев её с головы до пят, усмехнулся и сказал: - Грейнджер, ты такая же зануда, какой я знал тебя всю жизнь. Не притворяйся, тебе тоже всегда было наплевать на чувства других, кроме книг ты ничего не замечала. Девушка отшатнулась, опешив. - Это правда... Я люблю книги... Подожди, что ты сказал? - она внимательно всмотрелась в эти пляшущие веселые веснушки, затем на миг представила его в нелепой школьной форме, отмахнулась от странного видения и взглянула на него прежними глазами. - Я сказал, убирайся, иначе мне придется помочь тебе. Как мы оба видим, помощь потребовалась, - в низком голосе отчетливо проскользнули недобрые нотки, отчего по коже мигом забегали мурашки. - Когда я пришла, ты был довольно милым человеком, - соврала Гермиона и тут же пожалела. - Милым?! - он нагнулся к ней, словно желая удостовериться, в порядке ли она. Двое душевнобольных в этом доме - явный перебор. - Да, - металлическим тоном отрезала девушка, взглядом бросив ему вызов, - Ты не срывался, не хамил, не язв... - Ну, конечно, - со злой улыбкой ответил он, - Не слишком много ли тебе не нравится в человеке, у которого погиб брат? Они оба замолчали, пораженные треском сказанных слов. На Джорджа как будто вновь обрушилась волна боли от произнесенного вслух, он прислонился к двери и прикрыл веки. Нелепо было обременять бедой еще одного человека в городе, и юноша впервые за долгое время укорил себя за промах. Хотя Грейнджер быстро приняла сказанное как факт, даже не подозревая, как мало и одновременно много связано в её жизни с мертвым теперь человеком. - Знаешь, на днях я залезла в твой шкаф, не то что бы тайком, ты ведь не против, и взяла там футболку, кажется, не твою, - она нелепо покружилась перед ним, и Джордж узнал на хрупком женском теле вещь Фреда. О, каким явным доказательством ушедшей жизни она служила. В голове загудело, и чувство трагичного дежавю окутало его с ног до головы, ударяя в самое чувствительное место - сердце. - Ты?... - выдох, после которого пальцы Джорджа любовно коснулись сиреневой ткани, цвета ветки сирени, и по-хозяйски притянули девушку к себе. Гермиона с боязнью поддавалась действиям молодого человека - ожидать можно было чего угодно. - В ней никуда не пойдешь, - строго сказал он, неожиданно взяв себя в руки. Облегчение отразилось на лицах обоих. Гермиона прошла вглубь комнаты - полосы света скользнули по худой спине и вновь легли на старое дерево комода. Он опять не смог её отпустить. Абсолютно незнакомую, бесполезную и едва ли ненавистную девушку, которая являлась весточкой из прошлой жизни, о существовании которой помнить не хотелось. Счет времени так или иначе для них потерялся, они опять жили под одной крышей - разные, но обремененные горем или незнанием своего счастья. Между тем, с каждым днем тесный контакт увеличивался, сложно было игнорировать человека, который всегда находился где-то поблизости. Мир вокруг продолжал жить и касаться этого дома бытовыми сторонами существования, поэтому Гермиона взяла на себя обязанность ходить за едой, которую Джордж мог легко наколдовать сам, но пользовался уходом девушки как временем для пребывания в одиночестве. Будучи взрослым человеком, он, как никто другой понимал, что нужно бежать от Гермионы, иначе они вдвоем окажутся в пропасти, откуда выхода нет. Но простая, прямолинейная девушка была единственным, что связывало его с внешним миром и остатками самого себя, она нравилась ему приспособленностью к спартанским условиям бывшего магазина, своим простодушием и неприхотливостью. С ней можно было не чувствовать прогрессирования одиночества, оно замирало где-то на одной черте и останавливалось перед её живыми глазами. Когда Гермиона возвращалась, Джордж следил за ней из окна, облокотившись ладонями на подоконник. Но каждый раз он понимал, что она может и не вернуться. Один ничтожный человек, видевший фотографию героини войны в газете, мог запросто нарушить их общий, не совсем правильный с психологической точки зрения покой. - Привет, Джордж, - Гермиона поздоровалась и прошла в комнату, окрещенную кухней, поставила на кухонные тумбы пакеты, принялась вытаскивать продукты. Он закрыл входную дверь и пришел вслед за ней. Затем, когда все было сделано, девушка внезапно поменялась в лице, словно давно к чему-то готовилась. - Джордж, - он словил имя с её губ, с тревогой отметив, что сейчас оно прозвучало более вкрадчиво и требовательно, - Расскажи мне все. Я знаю, ты о многом молчишь, но меня научили хранить секреты. - Интересно, кто же? Гермиона с укором посмотрела в его сторону. Вечно Джордж над ней измывается, даже сам не замечает этого! - Откуда я знаю, черт возьми? Как видишь, мне уже больше двадцати лет, и, наверное, во мне сформировались некоторые положительные качества? - она подняла бровь, удивляясь, когда научилась так легко и свободно разговаривать с ним, терпеть перепады настроения и порции ядовитых словечек, которые иногда срывались с языка Джорджа. Видимо, когда она появилась у него на пороге три месяца назад, ему как раз таки не хватало человека, на которого можно выплескивать чувства. Но ей такая роль приходилась по душе. Возможно, она мазохистка?... Парень уперся плечом в стену и оглядел комнату. Душу обуревали сомнения. - Если я расскажу тебе правду, ты уйдешь. Надолго, или может быть навсегда. Но было бы глупым отпускать такую хорошую хозяйку, как ты, - Гермиона заметила, что когда он сознается в чем-то важном или постыдном, то обязательно начинает говорить холодно, с безразличием. В такие минуты они понимали, что слишком мало говорят для нормальных людей. Девушка хотелось поделиться противоречиями, которые каждое утро наваливаются на неё с новой силой, а ему - тоской, в которую превратилась жизнь. - Джордж, я узнаю тебя, - у неё опустились руки, - Мы встречались раньше. Повисла неловкая пауза, которая страшила еще больше, чем обычная тишина, стоявшая в доме. На лице Джорджа заиграли желваки. Нельзя же вот так вот взять её и отпустить! - Моей вины нет в том, что твой мозг что-то себе навыдумывал. Я увидел тебя впервые, это было в самом начале лета, Грейнджер. Трус. Эгоист. На этот раз Гермиона смирилась с тем, что Джордж снова оградил её иллюзиями, которым она изо дня в день не находит доказательств. Может, ответы лежат на поверхности, никто их не прячет, а она всего лишь хочет задержаться в доме? Помочь?... Сложно было судить о состоянии Джорджа. С ним трудно заговорить, но легче перестать его бояться. Она чувствовала, что его руки не могут причинить вреда. И обманывалась. Джордж печально обернулся и уловил на себе терпеливый, стоический взгляд. Нет, если он и решится вычеркнуть её из своей поганой жизни, то не сегодня. Сейчас ему хоть чуточку хочется жить, и ему бы хотелось уберечь остатки этого чувства. В очередной раз к Джорджу кто-то пришел, и он с каменным лицом спустился вниз. Приятное ощущение, когда очертания лестницы не расплываются перед глазами от выпитого алкоголя. На пороге стояла мать, не догадывавшаяся о причине, которая вернула сыну нормальный цвет кожи и твердый голос. Она с трогательной заботой взглянула на него, в родные глаза, отросшие медные пряди волос, щетину - все это она все равно любила всем сердцем и была готова бороться за сына до последнего. - С этой прической ты стал похож на Билла, - с заботой заметила миссис Уизли. Джордж оставил эту реплику без внимания, лишь сомкнув губы. - Ничего другого пока не придумал, а косички заплетать не нравится, - натянутая гримаса отпугнула бы любого, но не мать. Этот легкий, как дуновение ветерка, намек на усмешку, поднял в ней прилив обеспокоенности и одиночества - слезы украдкой выступили на добрых глазах. - Здесь все, о чем тебе пора заботиться самому: еда, постиранные вещи, чай и прочие мелочи. У Джинни скоро день рождения, мы собираемся тихо отметить его в Норе. Ты придешь? В голосе женщины мерцала надежда, и Джордж, заранее знавший ответ, соврал: - Я подумаю. Молли Уизли обрадовалась и, скрывая улыбку, попрощалась. - До встречи, Джордж. Мы любим тебя. Не забывай, что много сладкого вредит зубам. "Не волнуйся, мам, со мной живет дочь дантиста" - чуть не ляпнул парень с непривычным простодушием. Он недобро улыбнулся и захлопнул дверь. Пожалуй, такая информация не доставит матери удовольствия. Все это время Гермиона боролась с навязчивым желанием выйти из комнаты и показаться матери Джорджа, но главные последствия этой встречи она пока что не учитывала. Ей просто хотелось встряхнуть Джорджа, хотелось, чтобы он вопил, кричал, ругался - только не молчал. А не говорить он мог целыми днями. В один из вечеров - это стало любимым временем суток - Джордж валялся на диване, вертя в пальцах бутылку огневиски. Прежнего желания напиться вдрызг она не вызывала, но над тем, чтобы утолить жажду привычным методом, он все же подумывал. Внезапно дверь распахнулась, ударилась о стену, и из-за небольшого выступа, скрывавшего выход, показалась Грейнджер. Джордж в немом ужасе раскрыл глаза: какой же знакомой она была сейчас! Казалось, вот-вот за ней появятся головы Рона и Гарри, а за ними выглянет и Фред, что благополучно сопроводил процессию. - Здороваться не буду, виделись. Хотела сказать кое-что важное! - Я слушаю. - Ты меня достал, Джордж Уизли! Если ты не хочешь раскрывать мне той вещи, что ты мы привыкли называть правдой, так хотя бы говори. От твоего молчания в ушах звенит! - она и сама не заметила, как назвала его фамилию, совершенно не силясь её вспомнить. Джордж вздрогнул. - Тоже мне, командирша, - ему захотелось посмеяться над ней, слишком велико было негодование мисс Грейнджер, - Иди погуляй, если что-то не устраивает. - То же самое ты говоришь своей матери, когда не пускаешь за порог? - язвительно вопросила Гермиона. - Это тебя не касается, - холодно ответил он. - А меня что-нибудь вообще касается, а? Перестань уже думать, что твое горе - самая большая беда в мире. Перебор. Джордж медленно поднялся на ноги и начал к ней подходить. - Никогда не смей говорить об этом, какой бы умной ты себя не считала, - с угрозой в голосе он доходчиво объяснил сожительнице её права, но та была уже далеко от инстинкта самосохранения. - Конечно, давай лучше помолчим об этом. Хотя, о чем это я? Ты ведь постоянно это делаешь, - вспышка обиды в глазах. Оттолкнула его и ушла. Джордж хотел выместить злость на многострадальной двери, но вспомнил, что это сделала Гермиона. Чувствуя, как правда её слов гонится за ним, он наспех оделся и сбежал из дома. Из своей единственной и крепкой обители, за пределами которой никому был не нужен. Свежий воздух так неожиданно подействовал на Джорджа, что ему даже пришлось около минуты просто постоять на месте, чтобы привыкнуть к полному простору. Он добежал до цветочного магазина, в помешательстве прикидывая, какие цветы понравились бы Гермионе, а затем расплатился с продавцом и вышел на улицу с букетом любимых Джинниных хризантем. Аромат уходящего вечера вперемешку с запахом свежих цветов пьянил и дурманил, заставляя по-настоящему ощутить волшебство лета, буйных красок природы и человека. Он думал о Фреде, о матери и прежде всего о Гермионе. С каких это печальных пор она занимает главное место в его жизни? Неприятно понимать, что при любом возможном случае Гермиона покинет его и забудет о доме 93 в Косом переулке. Да он и сам бы себя забыл. Но Фреду такое бы не понравилось. Его часто посещала мысль, что все должно было случиться наоборот. Это Джордж должен был бы гнить в сырой могиле, потому что Фред точно знал, как не дать жизни пролететь понапрасну.