Одиночество

Она смотрела на него и чувствовала, как подкашиваются ноги. Хотелось подойти, обнять его со спины, закрыть глаза и представить, что все, что произошло столько лет назад, — просто глупость, шутка судьбы, ужасный сон. Что угодно, только не правда. Она и не думала, что снова увидеть его будет так больно. Она не была к этому готова. Пахнет сиренью. Любимый запах. Кабинет залит светом, будто все лучи солнца нацелены на них. Он не видит ее, но чувствует. Сам не может понять, что делает в таком родном когда-то, но таком чужом сейчас кабинете. Хочется обернуться, преодолеть короткое расстояние между ними, прижать ее к себе. Вдохнуть запах ее волос, вновь ощутить хрупкость и тепло ее тела. Хочется снова научиться жить ею. — Мне дежурный сказал, что ты здесь. Оба вздрагивают. Он от звука ее голоса, она от того, что он слишком резко обернулся. Глаза в глаза, пытаясь вернуться в прошлое. Такое осязаемое сейчас, такое близкое. Кажется, что можно протянуть руку и коснуться его. Она замечает в его руках сирень и усмехается. Он опускает взгляд и смотрит на простой букет так, словно впервые его видит. — Я, наверное, не должен был приходить. Неловко. И ему, и ей. Не так они представляли эту встречу, не так хотели, чтоб она прошла. Но оба верили, что смогут начать сначала. И оба поняли, что не смогут. Он изменился. Растолстел, и кажется, что потерялся в этой жизни. Глаза потухшие, будто весь огонь истлел и даже пепла не оставил. Плечи поникли, словно на них возложили непомерный крест. Усмехнулась собственным мыслям, уж ей-то точно легкий крест не светит. Он вглядывался в знакомые черты, но не мог увидеть ее. Свою Иру. Перед ним стояла уставшая женщина, с металлическим блеском в глазах, с жестким ртом. Мент. Настоящий, таким был Стас. Она изменилась, даже слишком. — Это тебе. Букет сейчас некстати. Лишний. Как и он. — Спасибо. И это «спасибо» тоже некстати. Все здесь заставляет его чувствовать себя неуютно. В ее руках сирень всегда казалась прекрасной, на ветках она выглядела иначе. В ее глазах он когда-то тонул, забывая даже собственное имя. Но что, кроме них самих, изменилось? Он думал, что сможет вернуть все легко, только увидев ее. Что любовь снова займет свое место в сердце, что он снова будет способен любить. Но у нее вместо сердца лед. Не полностью, конечно, но любить оно уже не способно. Иногда ей казалось, что оно замерзло полностью. — Тебе действительно не нужно было приходить. И все, больше ничего не нужно говорить. Ей так проще, ему так легче. Внезапно становится понятно, что эта встреча для них не значила ничего, они оба не могут измениться и изменить жизнь. Он неловко извиняется и выходит. Она горько усмехается и кладет цветы на стол. Им не место в вазе, они слишком многое напоминают. А ведь она столько лет пыталась забыть. Жаль только, что не получилось. Удалось лишь укрыться от воспоминаний, прогонять их постоянно, от раза к разу, забываться в компании крепкого алкоголя, пока не видят другие и никто не может воспользоваться твоей слабостью. Он уходил все дальше, чувствуя, как мир, который он сам себе выдумал, как женщина, которую он сам себе создал, исчезают, будто никогда не существовали. Они и правда не существовали, но ему от этого не легче. А когда они оба, но в разных концах Москвы, будут сидеть в своих квартирах, пытаясь выкинуть эту встречу, в кабинете, оставленная на столе, будет лежать увядшая сирень — последнее, что их когда-либо связывало.