Сожженные дневники

23.05.2009 год

Почти месяц... Почти на месяц меня хватило. Я не писал. Вообще ничего. Не единой строчки. Даже ручку в руки не брал с момента последней записи в дневнике. А с тех пор ведь почти ничего не изменилось... *символы немного ломаные, кривые, не аккуратные. Они так разительно отличаются от прежних, что, кажется, будто они были выведены совершенно другим человеком. Сейчас ему совершенно не хочется прикидываться здесь идеальным — пусть все будет как есть* Небо над моей головой все такое же темное. И... Я не видел проблеска света — моего «маяка» - уже вторую неделю. Я точно знаю это. Дни считал. Солнце греет уже совершенно по-летнему, так жарко и маняще. А мне холодно. Холодно под моим тяжелым небом оттенка вороненой стали. И от этого хочется разодрать собственную грудь руками. Может тогда, в ярко-алой, горячей жидкости я смогу отогреть промерзшие пальцы? Да кого я обманываю? Моя кровь уже давно охладела, застыв в ничего не чувствующих капиллярах, как вода в старых водопроводных трубах. *почерк еще более порывистый, ручка едва ли не прорывает тонкие листы, оставляя жирные черные кляксы и разводы, похожие на жутких изуродованных жуков или давно увядшие цветы, напоминающие когда-то любимые им ликорисы* Не поверишь, но я уже ненавижу черный цвет. От него тошнит, мутит так, что я готов наизнанку выворачиваться. Все, что угодно, лишь бы перестать видеть темноту. Мне... Хочется кричать. Но я не могу быть уверен в том, что меня услышат — от того и молчу, собственноручно зашивая свои губы толстой грубой нитью. А еще я ненавижу зеркала. Эти чертовы отполированные отражающие мой мрак поверхности. Наверное, так можно объяснить то, что в моей квартире они все завешаны черной тканью. Больше на ум ничего адекватного не приходит. За любое из остальных предположений меня можно смело отвезти в сумасшедший дом. Или сдать на опыты суровых медицинских работников. Но тут и предполагать ничего не нужно — я действительно их ненавижу. Даже больше, чем осточертевший черный цвет. *текст обрывается, явно оставаясь не законченным. И он его никогда не завершит. Потому что это бессмысленно и никому не нужно. А в первую очередь не нужно ему самому. Лист с текстом безжалостно вырван, оставив после себя лишь смутное напоминание в виде остатков прошитой дыроколом бумаги. А на другом — чистом листе — в окружении спешно набросанных тушью паучьих лилий всего лишь одна строка* Пожалуйста... Помоги мне не утонуть в собственной тьме.