Сожженные дневники

*и снова этот ровный почерк, такой нарочито идеальный, что челюсти сводит. Кажется, будто его обладатель намеренно выводит каждый символ, делая иероглифы как можно более совершенными*

27.04.2009 год

Сегодня я понял, что тянусь к небу. От того-то мне еще тяжелее, ведь я практически отпустил давящий на голову «потолок». Одной рукой, трясущейся под неумолимой тяжестью, уже не удержать чернильный свод. Я хочу увидеть свет. И пусть мои глаза сейчас не различают ни единого цвета, кроме черного. Я все равно тяну руку к проблеску далекого маяка, свет которого будто бы проскальзывает меж пальцев, отдаляясь от меня все больше. Я пишу все это не для того, чтобы кто-то увидел. Я пишу не для того, чтобы это приняли. Сколько людей, столько и мнений: кто-то посчитает меня психом, кто-то сочтет гением, большинство — размалеванным, самодовольным, неуравновешенным трансвеститом с диагнозом «шизофрения» в медицинской карточке. На самом деле я пишу для того, чтобы меня просто поняли. И мне не нужно одобрение. *следующие несколько строк перечеркнуты. Даже не так — они практически заштрихованы до дыр твердой, не дрогнувшей рукой, что безжалостно избавила мир от никому не нужных подробностей* И все же мне сейчас так холодно. Бледные губы, покрытые сетью воспаленных трещин, с трудом втягивают ледяной кислород, тут же выдыхая полупрозрачный белесый пар. Я бы подставил под него руки, чтобы хоть как-то попробовать разогнать кровь в закоченевших пальцах. Но увы. Насквозь промерзшее тело уже не отогреть. *мысли снова перескакивают. Записи все больше походят на заметки сумасшедшего — совершенно не связные между собой, будто бы выхваченные из общего потока сознания в разное время и в разных местах. Цвет чернил поменялся — они стали более темными. А еще... Идеальная вязь снова сменилась невнятным потоком слов, в море которого ни разобрать ни единого символа* Мне кажется, что мое тело утонет в этой боли. И не смотря на то, что рука тянется к шее, я все еще хочу верить, что в промежутке между любовью и ненавистью, я мечтал... Но все тепло исчезло. Стерлось прочь. И в конце нашего пути, который я с такой верой окрашивал любовью и страстью, я увидел Преисподнюю.' Я чувствую, что нахожусь на краю. Балансирую, скорее из-за инстинкта самосохранения, все еще почему-то плещущегося с замороженных венах, чем осознанно пытаясь сохранить свою жизнь. Но, знаешь... В моей груди уже давно бьется не одно сердце, чтобы я так просто жертвовал одним из них. *в конце предложения - жирная точка; чуть ниже — цифра 2, предельно аккуратно выведенная тонким пером. Но что-то подсказывает, что это далеко не все. Рука замирает над тонированным листом, пальцы подхватывают уголок искусственно состаренной бумаги и бережно переворачивают. Для чего? Наверное, для того, чтобы обнаружить на обратной его стороне такой же бессвязный набросок черной тушью — длинная лестница, ведущая в темное небо, застеленное тяжелыми грозовыми тучами, в котором с трудом можно угадать светлую искру — тот самый «маячок», о котором упоминается ни один раз. А вокруг — деревья. Голые. Сухие. С неестественно искаженными, вывернутыми стволами. Жуткие. И такие же черные, как и все вокруг. Как иллюстрация к миру, в котором он заблудился*