Разорвём с тобой Солнце к чёрту

Бонни останавливает указательный палец на штате Флорида и говорит, что хочет к океану. Деймон не возражает. К океану, ко львам в Африку, на ледяные глыбы Антарктиды. Он отвёз бы её куда угодно, если бы она только попросила. Бонни начинает клевать носом, когда за окном перестают мелькать серые стены домов, и пейзаж окрашивается зелёными оттенками, Деймон не без труда отбирает у неё руль. Машина едет мягко, не создавая тряску и много шума. Места в ней хватит на человек восемь не меньше. Потому на заднем сидении для Бонни неприлично много пространства. Она могла бы с лёгкостью вытянуть ноги почти полностью, но лишь устраивается в позе эмбриона и молится про себя, чтобы без снов. Деймон переводит взгляд на зеркало заднего вида, поправляя его так, чтобы видеть её, свернувшуюся крохотным хмурящимся комочком. Он осторожно накрывает её своей курткой, сбавляя скорость – пункта «Попасть в аварию со спящей ведьмой на заднем сидении» нет в его списке дел. Время тянется бесконечностью монотонной дороги, которая и вправду слишком длинная для того, чтобы думать, будто она когда-нибудь заканчивается. Деймону начинает казаться, что на самом деле двигаются не они, а серость под шинами, как на беговой дорожке. Хотя, вроде, именно так дела и обстоят. И данный факт до смешного грустный. Деймону не привыкать влачить бесцельно целые года в одиночку. Так что он легко может стерпеть несколько часов нескончаемой дороги под неровное посапывание. Бонни просыпается уже ночью на пороге Южной Каролины и чувствует себя абсолютно вымотанной. На вопрос об их местонахождении Деймон отвечает номером трассы, который не говорит ей ни о чём, и ей, в общем-то, наплевать. Ей хочется укутаться в его кожанку и раствориться, в прямом смысле. Но Бонни даёт нагретой куртке соскользнуть с плеча и предлагает вести машину. – В бардачке для тебя чипсы, соня, – с закрытыми глазами бормочет Деймон, развалившись позади неё и подложив под голову ладони. – Чипсы? Деймон, тебе что двенадцать? – Ну, одному из нас точно. Бонни заглядывает в бардачок, который битком набит пачками кукурузных чипсов. Её любимых. Под кожей с шипением растворяется детская радость, щекоча нутро, словно апельсиновая шипучка. Даже с закрытыми глазами он чувствует, как она улыбается. Спустя какое-то время Бонни издалека замечает неоновую вывеску с названием придорожного мотеля и сворачивает на обочину. Душ и нормальные кровати им не помешают. Деймон поднимается лишь со второго шлепка по животу, кряхтит и платит наличными за две соседних комнаты. До рассвета Бонни не может отодрать взгляд от заплёванного потолка тошнотворного желчного оттенка. Голова гудит, как дамба, предназначенная для защиты от снежных лавин. В мыслях проматываются обрывки воспоминаний, знакомые лица, и Бонни не может это прекратить. И снег всё валит, а дамба стонет. Бонни чертовски устала. Она уехала. Всё. Хватит. Наверное, нужно было бежать быстрее? Оставить вещи. К чёрту их. Сжечь бы их, как напоминания. Сесть в машину, вжать газ в пол и не брать с собой Деймона, который может разносить на ошмётки её внутренние солнечные системы своими глупыми прозвищами. «С ним всё проще, но не когда вы в разных номерах». Бонни чертыхается вслух, зная, что Деймон услышал. В Южной Каролине на каждом шагу сабаловые пальмы и церкви-иголки, протыкающие небо насквозь. Бонни отказывается любоваться архитектурой и гулять по гавани. Это не океан. Деймон покупает несколько новых футболок с V-образным вырезом и джинсы на смену. Ему много не надо. За двадцать минут он достаёт для себя переносной холодильник, заполненный пакетами второй положительной, и они продолжают путь, оставляя Мистик-Фоллс с его обитателями всё дальше за спиной. Сальваторе удивляет сам себя, потому что Елена, даже если и вспоминается, то без сосущего ощущения в жилах. Пусто. Ожидаемо. Деймону осточертело быть хомяком, бегающим по одному и тому же колесу. Пока он не оказался бок о бок с Беннет, которая пустила в его кровь оранжевую шипучку под названием «о, чёрт, я влип по уши», вампир думал, что быть хомяком – это его естественный распорядок жизни. Но в этот раз всё кардинально по-другому. С током и искрами от взглядов и случайных прикосновений; без тянущего, ноющего желания иметь то, чего у него не будет. Ему это нравилось, его пьянило без какого-либо алкоголя просто ехать с ней вдвоём к океану, поэтому он с какой-то мстительной радостью пустил всё на самотёк с Гилберт, как он умел. Пересекая границу Джорджии, Деймон делает радио громче и подпевает хриплому вокалу Кобейна, что-то о старой памяти и том, что у него нет оружия. Бонни смеётся в ответ его кривлянием. – Это ужасно. – Как будто ты сможешь лучше, – пытается язвить он, не обидевшись ни капли. Ему-то известно, что его вокальные способности далеки от идеала. Мягко говоря. – Вообще-то смогу, – неожиданно признаётся Беннет на волне потеплевшего настроения. – Я умею петь. – Не поверю, пока не услышу. – Может, однажды и услышишь. Деймон с ухмылкой оглядывает её лицо. Если она думает, что он об этом забудет, то она катастрофически ошибается. На целый день получается застрять в Саванне, штате Джорджия. Здесь всё в зелени, будто город стоит на болоте, хотя на самом деле возле реки. Толстые деревья укрывают улицы от солнечного света своими тяжёлыми волнообразными ветками, с них свисает испанский мох цвета засушенной мяты, а под ними растут лилово-фиолетовые цветы. Бонни чувствует себя уютно и дарит много улыбок. Деймон думает о том, как она органично вписывается в эту болотистую, но цветущую атмосферу. Не выдерживает и срывает один цветок, находя ему более подходящее место в её шоколадных волосах. Ей безусловно идёт, и она всё ещё улыбается, устраивая бутон более надёжно между прядей. Они катаются на водных трамваях, и Бонни, глотая мокрый ветер, заглушающий любые ураганы внутри, рассказывает, что всегда хотела назвать свою дочь Саванной. Деймон считает, что это прекрасное имя, тут же мысленно рисуя образ девочки с широкой изогнутой улыбкой, глубоким взглядом и очаровательной ямочкой на левой щеке. Они исследуют город шаг за шагом до самого вечера. Иногда (не) специально сталкиваясь тыльными сторонами ладоней, от чего Бонни смущённо ведёт головой, а Деймону хочется схватить её за руку и побежать вдоль набережной, смеясь как последний сумасшедший придурок. В глубине души Бонни жалеет, что он этого не сделал. В мотель их приносит ближе к полуночи, где пожилой хозяин делает вывод, что они молодожёны, а Деймон даже не думает отрицать, положив руку на худое плечо, и отпуская дурацкую шуточку по поводу их брака. Она смеётся-скалится и бьёт острым локтем ему в бок. У них теперь на двоих один номер и двуместная кровать с грязно-красным бельём. Бонни никогда не любила этот цвет. Деймон с ней солидарен. Как только он порывается с разбегу плюхнуться на скрипучий матрас, она решает сама выбирать момент и, перехватывая его ладонь, кладёт на неё пурпурный, изрядно подзавядший бутон. На изогнутых губах тенью ушедшего солнца играет улыбка. Сто двадцать четвёртая за сегодня? Должно быть. Деймон не считал (почти что). Её глаза утягивают камнем на дно болота, и он захлёбывается. Никаких сожалений. Он, не мешкая, подаётся вперёд. Первый поцелуй выходит жадным и остервенелым. Бонни с силой сжимает его волосы на затылке в кулаке и двигается рывками, словно глотая воздух. Эмоции вспарывают ей лёгкие, из них летят раскрошенные звёзды и оседают на потолке. Ей не хочется думать, ей бы надышаться до опьянения морозным запахом его шершавой кожи. В его взгляде, всё ещё немного безумном, льдистая корка, тающего снега. Отрезвляет, и в то же время дробит на мелкие галактики любые внутренние переключатели. И уже не до кровавого белья для молодожёнов. Деймон скидывает широкое одеяло на пол, оставляя неровные дыры от пальцев, и покрывает Бонни поцелуями в хаотичном порядке, опускаясь ниже и снова возвращаясь к губам. С её волос веет фиалками, дурманит, заполняет всё вокруг. Деймон хочет нежно. Но у него получается лишь оставлять засосы на тонкой шее и тазобедренных косточках, по которым бегут мурашки. Краска с обоев, покрытых горчичными цветами, которые Бонни ненавидит по умолчанию, кажется, плывёт и сползает загустевшей массой. Не нужной, не важной. У Бонни взгляд, плывущий. А ещё умоляющий и жалостливый. Деймон целует её скулы, щёки, лоб, подбородок, как бы говоря «всё будет в порядке, но я рядом, даже если всё будет ужасно». Простынь мокрая насквозь, пока ещё не порванная. Он слишком старается, он так не привык: с шипящими вздохами, с открытыми глазами и кончиками пальцев, вжиматься друг в друга всем телом и ощущать каждой клеточкой. Он привык дико долбить спинкой кровати, закидывая женские ноги себе на плечи, жмуриться до белых кругов и слышать противный визг. Деймон толкается размеренно на каждом её выдохе со свистом. Бонни всегда считала, что Деймон не из тех, кто шепчет еле слышно чужое имя. Её имя. Это было бы почти забавно, если бы не так терпко и близко. Бонни говорит: «Мне страшно». Деймон отвечает молча: «Я знаю». И почти отпускает себя, а Бонни почти растворяется. Простынь рвётся с хрустом на алые полоски, и комната наполняется густыми стонами, которые не прекращаются до утра. На другой день Бонни еле способна поднять руку. Но он сипло смеётся и предупреждает, что хотя здешние завтраки не отличаются таким же непревзойдённым вкусом, как блинчики его собственного приготовления, они всё же ждать не станут. После завтрака тире обеда Деймон забывает бурбон в номере, а Бонни оставляет свой чемодан и уже в машине прямо на ходу вышвыривает звонящий без остановки телефон в окно. Впереди солнечные блики стелются ослепляющим светом по ровному асфальту. Следующая остановка Майями.