Змей

      Дамблдор сидел за столом и попивал чай, листая свежую газету.        – Как путешествие? Вижу, назад добрался с комфортом.        – О да, – промямлил я, поднимаясь. – Вопросов по-прежнему больше, чем ответов, но, наверное, так бывает всегда.        – Присаживайся. Кстати, именно сейчас я совершенно свободен.       На этот раз я был с ним честен. Все, что узнал от Марии, пересказал. Но окончательно прослыть сумасшедшим не хотелось, поэтому про некую Роулинг, знающую всю его подноготную, вовремя позабыл. Я вообще решил пока не думать об этом. Реальность или нет – вопрос, конечно, важный, но сходу на него не ответить, и раз уж мне хочется пить, есть и в туалет, пускай по умолчанию будет реальность, а там посмотрим. В конце концов, СМИ с детства пичкают нас сказками и ужастиками разной степени упоротости, после такой терапии не сложно примириться с происходящим.        – И что вы на все это скажите? – закончил я вопросом свой рассказ.       Директор смерил меня пронзительным взглядом поверх очков. Он опять меня сканировал. Более явно и настойчиво, чем при первой встрече. Я сдался, понимая, что он все равно заметил, что я заметил, что он это делает.        – Это не обязательно, я вам правду сказал! Честное слово, – я примирительно поднял вверх руки, добавляя в голос нотки оскорбленной невинности.        – Такая правда настораживает. Ты из мира маглов, ничего не знаешь ни обо мне, ни о Хогвартсе. Почему ты доверился мне?       Он все еще говорил мягко, но в голубых глазах была сталь. Я видел и чувствовал, как прямо сейчас он решает, что со мной делать. Мягкость мягкостью и доброта добротой, но старик напротив прекрасно знал, что не все подростки заслуживают даже один единственный шанс, не говоря уже о втором и последующих. Надо отдать ему должное, он не считал, что легко справится со мной, но я не заметил даже намека на сомнения в моем проигрыше. Возможно, он был прав.       Эта мысль разрядом пронеслась в мозгу, словно активируя какие-то защитные системы. Я почувствовал, как напрягаются мышцы спины, рук и ног, дыхание замедляется. Окружающий мир обрел небывалую четкость. Я был готов отпрыгнуть и дать отпор в любой момент.        – Надо же было кому-то довериться… И о вас только хорошее говорили, – соврал я, пряча в самый дальний уголок необычно ясного разума семь томиков с именем «Гарри Поттер» на обложке. Куда-нибудь под осознание собственной смерти – очень сильное воспоминание. Если кто доберется до него, миновав все еще яркие события последних дней и продравшись сквозь толщу хаотичных обрывков памяти василиска, тому я не позавидую. Последний рубеж обороны будет самым жестоким.       Сейчас я думал уже не о себе и чьем-то там мнении. С первого дня, когда я понял, где нахожусь, понял и то, что не буду смотреть со стороны. Но влезть в такую историю не подумав… Я, может, и дурак, но не настолько. А вот Дамблдор умен, гораздо умнее меня, но он один из основных участников событий, его роль слишком важна. Быть может, я совершаю большую ошибку и недооцениваю его, но по-моему, быть одновременно кукловодом и марионеткой – слишком. А задача у него и без этого достаточно сложная. Впрочем, про кукловода я, может, и загнул…        – Что ж, – наконец произнес Дамблдор, вставая, – твоя спальня в твоем распоряжении, – и добавил: – Но я не спущу с тебя глаз.       На этой траурной ноте мы расстались, и я отправился в восточное крыло, пытаясь унять дрожь в руках. Его недоверие вполне оправдано, и все же немного обидно, пугает и злит. Хотя злит скорее собственная слабость и этот мимолетный страх. Старик, конечно, опасен, но не настолько.       Зайдя в комнату, я бросил рюкзак в угол и плюхнулся на кровать. В голове бились слова Марии: «Не затягивай – хуже будет», но что это за «хуже» и когда оно наступит? Я чувствовал себя абсолютно нормально. Буйствовать не хотелось, неконтролируемой ярости тоже не было, даже окровавленные тушки животных не показались бы мне сейчас аппетитными.       Дамблдор… Я надеялся с ним поладить, но теперь очевидно, что доверие между нами невозможно. Вряд ли он вообще способен кому-то доверять, да и я привык полагаться только на себя.       Одна из форм эгоизма. Требовать от людей доверия, скрывая в то же время истинного себя. Ты вроде бы хочешь помочь другим и даже делаешь это, но все как-то с опаской. А уж чтобы самому просить о помощи… Нет, никому не позволено видеть твою слабость. За свои же услуги ты ждешь платы, редко выкладываешься до конца и в глубине души презираешь окружающих, потому что они слабее. Они жалкие, зависят от тебя, и самые чистые искренние порывы с каждым разом рассеиваются все быстрее, оставляя горький осадок тихой ненависти к себе. Ведь ты слишком хорошо воспитан, чтобы принять как должное свои инстинкты. А их правила просты. Кто слаб, достоин смерти, жалеть о нем глупо и бессмысленно. Сильный выбирает путь для себя и остальных. Он вправе жертвовать союзниками или щадить врагов. Никто не смеет упрекнуть его.       Я всегда гнался за силой и властью над людьми. То, что я мог тогда получить, – крохи, но даже их я старательно собирал. Хотя нет, не я. Все это происходило где-то в глубине и до конца не осознавалось. На поверхности был успешный общительный и добрый парень, которого любили друзья. Он тоже их любил, но недолюбливал. Только перед сном иногда задумывался, почему так много чувств приходится лишь изображать. На самом же деле он ни в ком не нуждался.       Делать что-то без причины или желания, только для того, чтобы посмотреть, что в итоге получится, – довольно никчемная трата времени. Имея вроде бы адекватную причину, но без желания – насилие. А если хочешь, если жаждешь, все объяснимо и все решаемо. Совесть и здравый смысл обрастают броней и прут танком сквозь мораль, принципы и закон. Только удар лоб в лоб с другим тараном может их остановить.       С таким настроем я остановился в коридоре на восьмом этаже. Я видел каждую ниточку, каждую проплешину и потертость на гобелене с троллями и удивился, как не заметил в прошлый раз на стене напротив многочисленные нечеткие силуэты разномастных дверных проемов, накладывающихся друг на друга. Теперь, фокусируя взгляд на каждой отдельно, я смог различить несколько наиболее ярких. Вспомнив дверь, что открывал в прошлый раз, сосредоточился на ней, и через несколько секунд она стала реальной.       Диадема лежала на том же месте. Я поднял ее двумя пальцами, а еще не без труда поймал две самые активные кусачие тарелки и вышел из комнаты. Сердце, сотканное из красных нитей, забилось сильнее, но это меня не заботило. Пройдя три раза мимо стены, я подумал: «Мне нужно убежище для огромной змеи, которое бы имело выход в вентиляцию». Появилась большая круглая железная дверь с вентилем. Диадему я пока сунул в карман и взялся за тарелки. Нить за нитью я перенес заклятия с них на вентиль, соблюдая последовательность и порядок. Получилось грубо, но крепко и, быть может, отпугнет и покусает любопытных. Хотя не знаю, насколько нужно быть «удачливым» или прозорливым, чтобы попросить у комнаты то, что попросил я, и столкнуться в итоге с этой дверью. Сам же я легко отогнул один конец, разорвав узор, открыл дверь, а закрывая, вернул его обратно.       Это было просторное неправильной формы помещение с высоким округлым потолком и без единого источника света. Больше похоже на пещеру. По неровному полу разливалась вода, вдоль стен плавно поднимались, переплетаясь друг с другом, два широких желоба – крутой и пологий. Пологий прерывали на разной высоте три ровных каменных выступа, а крутой спускался с верхней площадки прямо к расположенной в углу глубокой луже. В дальней стене у основания пологого желоба находился выход в трубу. Больше всего мне это напомнило домик для кошек. Осталась какая-то малость – превратиться в змею, залезть на самую верхнюю площадку и весело скатиться оттуда в бассейн. Теперь у меня есть своя Тайная комната с джакузи и горками и, слава богам, без древней статуи бородатого мужика. Это явно то, чего не хватало в жизни василиску.       Я положил диадему на мокрый пол, а сам отошел на пару шагов. Понять бы, как это произошло в прошлый раз. Я вспомнил себя и, видимо, таким образом пересилил василиска. Если сейчас попытаться забыть… Легко сказать, такое из памяти по желанию не выкинешь. Наверное, тогда страх смерти стер мое прошлое, но повторить этот фокус еще раз я не возьмусь. Но можно попытаться не забыть, а заглушить…       Время, что я провел в проржавелых трубах под замком. В одиночестве и бессилии, бессчетных и неудачных попытках выбраться. Ведь это тоже часть моей жизни, и она тоже не забудется. А василиск прожил так почти тысячу лет. Я знал, что не в силах представить такой промежуток времени и просто не смогу это понять, потому что есть вещи не подвластные человеку, и что бы не рисовало в таких случаях воображение, оно останется лишь воображением. Но сердце вдруг защемило от боли и ярости, которых я никогда прежде не испытывал. Я схватился за грудь и упал на колени, задыхаясь. Отчаяние, обида и дикая злоба перекрыли всю мою человеческую жизнь. Все страдания человека были лишь каплей, а сейчас передо мной бушевало море.       Какой узник сможет выдержать тысячу лет заточения и сохранить волю к жизни? Сохранить разум в борьбе с самим собой? Я смог. Я рос в клетке и ждал, надеялся, что человек, несший меня когда-то в руке, сдержит обещание и вернется. Он был моим создателем, первым, кого я увидел в этом мире. Его взгляды, идеалы и цели были моими. Я хотел быть ему нужным. То была пора верности и терпения. Но я взрослел и понимал, что его время проходит, он человек, и он умрет, а я останусь, но все еще надеялся увидеть однажды на пороге старца и для него копил силы. Другой цели не было и не могло быть. Годы шли, и я понял, что хозяин уже не придет, оставалось ждать его потомков. Послужить хотя бы им – вот был смысл моей жизни. Тогда я еще верил во что-то.       Достигнув пика сил, я ощутил отчаяние и попытался выйти сам, чтобы отыскать кого-то из них, но это оказалось невозможно. Уходя, хозяин запер дверь. Служение и повиновение все еще были моим единственным желанием, и сперва я покорился его воле. Проходили столетия, большую часть времени я проводил в забытьи, но каждый раз, вновь открывая глаза, видел, как ветшают стены и вода стачивает камень. Время давило и начинало сводить с ума. Я ощутил страх перед его неумолимым бегом. Ничего я прежде не боялся. Именно страх заставил меня забыть лицо хозяина, а время лишило разума, и я ему благодарен. Нет больше слепой верности, лишь жажда свободы.       Много позже, когда я был готов смириться с тем, что умру здесь, так и не увидев больше света, явился его потомок. Я слышал шаги за дверью и не сомневался, что убью его, ведь в нем не могло быть и десятой части крови хозяина, а значит, и его власти. Но мальчик произнес слова, глядя прямо мне в глаза, и я почувствовал, что никакие тысячи лет не прервут этот род. Я не мог не подчиниться. Его воля была волей хозяина, я боролся, но проиграл. Тогда родились месть и ненависть, давшие мне новую цель. Я был уже стар и знал, что слабею, но это не имело значения. Ожидание было достаточно долгим, чтобы от преданности не осталось и следа.       Я проклинал этого человека, когда он закрыл дверь, лишь только я стал ему не нужен, и продолжаю проклинать до сих пор. Как я мог когда-то быть настолько слепым, чтобы служить его предку? Все почти повторилось совсем недавно, но больше я не допущу этого. Еще пять частей его души – пять моих новых целей. Его власть надо мной разделена, и если раньше у меня не было шансов, то теперь, при помощи другого человека, я смогу… Посмевший использовать меня поплатится и за свой поступок, и за своего далекого предка. Не ради мира для людей, не ради их спасения, не ради справедливости, а потому что я так хочу. Ничего больше не остается, только одно желание.       Красное сердце пульсировало под моим взглядом. Оно хотело жить и пыталось сопротивляться, но что он мог противопоставить мне в такой форме? Жалкое подобие прежней силы, не имея поддержки извне, он беспомощен. Даже не до конца разумен. Пожалуй, было бы забавно оставить его в таком состоянии на века, но я теперь знал, что этого он и хочет. Существовать вечно. Потому я с большим удовольствием его сломаю.       Слабая волна приказа разбилась передо мной. Удивительно, насколько он стал ничтожен. Я медленно опустил голову, открыл пасть и взял в зубы жестянку. От нее веяло ужасом, но существо внутри продолжало сражаться. Бессмысленно.       Я носился по трубам, сворачивая то туда, то сюда, двигался кругами, упиваясь его страхом. Выбросил в закоулке и через полчаса подхватил снова, подкравшись. Миг, когда надежда сменяется отчаянием, я заставлю его пережить снова и снова, до тех пор, пока не сломается. Пусть я стар, но смерть далеко. Я могу развлекаться так еще пару столетий. Человек не вынесет этого, а как бы сильно он не старался побороть свою природу, он остается человеком. Его психика не способна выдержать вечность или же время, сравнимое с ней.       Первый раз покинув пещеру, я не смог найти путь обратно. То было какое-то сложное магическое помещение со своими законами, вход в него исчез сам собой, но я помнил, где он находился, и через несколько дней вернулся туда с ошметками защитного заклинания одной из внешних водосточных решеток. Удержать и перенести хотя бы его часть удалось не сразу, поэтому обороне замка пришлось немного ослабнуть ради моей прихоти. Еще какое-то время я провел, лежа в заросшей мхом трубе и глядя на ржавую стенку, складывал из обрывков подобие двери, а попутно крутил на языке диадему, наслаждаясь агонией ее узника. Нити были абсолютно неэластичны, и когда я пытался гнуть их и закручивать в соединениях, сразу рвались. Я добился результата, лишь наложив несколько слоев, потратил много времени медленно вдавливая линии одна в другую, но в конце концов дверь открылась. Это убежище стоило затраченных усилий, я чувствовал себя здесь одновременно на воле и под защитой от любопытных и даже опасных людей. Ни под каким предлогом не вернулся бы в прежнюю клетку.       Я оставлял диадему в пещере, уходя на охоту, возвращался, обвивался кольцами вокруг и, открыв пасть, позволял яду капать на нее. Существо выло и стонало в собственноручно созданной тюрьме. Надеюсь, ему было очень больно. Я мог бы наслаждаться этой игрушкой вечно, но в голове начали вертеться остальные. Чаша, медальон, кольцо, мальчик и еще один предмет, о котором я ничего не знаю. Их нужно было добыть и побыстрее. Я хотел и не хотел спешить одновременно. Много людей погибнет, если не уничтожить все объекты, но с другой стороны, их жизни меня не касаются. Таких глупых мыслей становилось все больше, и мне уже не было покоя. Я вспомнил о гуманизме и сдался. Прокусив диадему посередине, выплюнул ее на пол.       Теперь я контролировал процесс. Постепенно оттесняя зверя, выводя на передний план человеческие ценности и свои собственные желания, я занял его место и сразу понял, какую совершил ошибку. Нужно было раздеться, прежде чем давать ему волю. Посреди пещеры валялись заплесневевшие останки моей одежды, две половинки диадемы и… целая волшебная палочка, вот это удача! А еще удачей было то, что за одеждой далеко идти не придется, ведь я в Выручай-комнате – самой замечательной комнате Хогвартса.       Осторожно выглянув в коридор, я убедился, что сейчас ночь, вышел и закрыл за собой дверь, не коснувшись вентиля. Только собрался с мыслями, как над головой раздался истерический всхлип:        – Охо-хо-хо, кто это у нас здесь? Голый змееныш выполз из своего логова! Ахахаха, вы посмотрите на него!..        – Заткнись.       Я посмотрел в глаза нелепо одетого маленького человечка, болтавшегося в воздухе надо мной. Смех мгновенно прервался. Человечек продолжал разевать рот, не издавая ни звука, и на его лице появился страх. Он начал метаться по коридору, в конце концов вылетел в окно и затерялся где-то внизу вместе с осколками стекла.       На меня повеяло теплом, запахом остывающей земли и трав. За окном подходило к концу лето. Я знал, что прошел не день и не два. Думал, месяц – максимум. Но василиск ощущает время иначе, и со своей драгоценной игрушкой я не покидал замка, ни разу не видел, что твориться на улице. Вот тебе и шесть дней через один. Надеюсь, я пропустил всего один новый год.       «Гардероб. Мне очень нужен гардероб», – подумал я три раза и трижды пробежал мимо стены. Появилась небольшая резная дверь красного дерева, и я поспешил укрыться за ней.