Здравствуй, сестренка

Она по-дружески толкнула его носом в бок, склонила морду влево, пытливо заглядывая в его красные глаза. «Что с тобой, брат?» - читалось в этих жестах. Джон не знал бы, как на это отвечать, даже если бы мог ответить человеческой речью. Поэтому белый лютоволк молча продолжал лежать на снегу, не отрывая своих красных глаз, впрочем, от сестры. Нимерия толкнула его еще раз и кивнула головой в сторону речушки. Когда выпадал снег, болотистая местность Перешейка переставала быть настолько проблемной и можно было спокойно выйти к воде, еще не успевшей подернуться слоем льда. Призрак кивнул и они побежали наперегонки. Длинные прыжки, мягкие приземления на лапы, ночь, ветер в морду… От этого веяло какой-то свободой, какой-то возможностью забыться. Джон вспоминал детство и Винтерфелл, и они с Арьей точно так же бегут куда-то и смеются… Ну и что с того, что сейчас они в телах волков, Винтерфелл разрушен, и оба хлебнули столько горя, сколько с лихвой хватит не на одну, кажется, жизнь. Нельзя было точно сказать, кто прибежал первым, да это было и неважно. Оба легли на снег возле речки. Нимерия встала, подошла к воде, потрогала ее лапой. Попробовала плеснуть в Призрака, но волчьи лапы не были приспособлены для таких движений, и ей не удалось. Нимерия внимательно посмотрела на брата. Он воззрился на нее в ответ. Нимерия кивнула в сторону воды. Призрак недоумевающе склонил морду набок, тихонько подвывая. Мол, ну вода, ну и что. Нимерия добежала до ближайшего куста, с хрустом отломила зубами ветку, опустила ее у кромки воды, толкнула лапой. Кивнула на ветку, потом ткнулась носом в свою шерсть. Призрак вскочил. До этого Арья ухитрилась лишь донести до него, что она где-то за Узким морем, в Вольных городах – и жива. А теперь она пытается сказать ему – смотри, вот река, по ней плывет ветка, и это – я. Как это можно растолковать, иначе, чем как план Арьи вернуться в Вестерос? Он увидит. Он непременно ее увидит. *** Что может быть тоскливее, чем пребывание в одиночестве в тесной каморке без окон без возможности выйти? Джон ненавидел просыпаться, каждый раз при пробуждении он чувствовал тупую боль, затем наваливались мрачные мысли, от которых хотелось причинить себе еще больше боли, потому что так проще про них забыть и потому что он начинал ненавидеть себя, когда вспоминал про Мелисандру, когда вспоминал про войну всех против всех, развязавшуюся в Дозоре, и про все жизни, которые эта короткая война унесла. Джон ненавидел себя за то, что не отказался сразу от должности Лорда-командующего. За то, что принимал решения, которые считал нужными принять, не считаясь с другими черными братьями. За то, что так старался – и не смог предотвратить конфликт, так много сил бросил на заключение мира с одичалыми и их спасение – и все оказалось зря. За то, что давал обещания, которые не сумел сдержать. За то, что не уберег тех, кого поклялся беречь. И просто… просто за то, что умерла Мелисандра, женщина, которая спасла ему жизнь, умерла в двух шагах от него, и он ее не уберег, а сам – зачем-то выжил. Джон ненавидел просыпаться. В волчьем теле человеческая тоска немного притуплялась. В волчьем теле он чувствовал свободу, и рядом была сестра. Бастард жалел, что не может спать целыми днями напролет, не просыпаясь. Джон попытался спросить себя – что теперь? Сможет ли он остаться на Стене? Выйти, пошатываясь и щурясь от дневного света, из своего укрытия, сказать – ребята, я живой, я всех обманул, давайте защищать Стену от Иных. И что ждет его, стоит ему так сделать. Смерть? Не страшно. Когда умерли почти все, кто был ему дорог, Джону было попросту стыдно оставаться в живых. Позор? Кажется, уже привычно. Возвращение власти в его руки? Пожалуй, это было тем самым, чего Джону хотелось меньше всего. Он снова все испортит, он снова сделает все не так, он погубит тех, кто вверит ему свои жизни, он будет виноват, он будет нести ответственность за это все. Он стал Лордом-командующим, когда верил в свои силы, когда имел какой-то план действий, какой-то курс, поступал так, как считал правильным. Теперь его словно сломало, все оказалось совсем иначе. Теперь он отчаялся в своих попытках что-то изменить. Он понял, к чему это может привести – и отчаялся. Арья, повадки и жесты которой так отчетливо порой проглядывали сквозь лютоволка, Арья, его младшая сестренка, осталась последней радостью его превратившейся в ад жизни. Арья, которая была так далеко, за Узким морем, Арья казалась ему нереальностью, не более, чем сном, не более, чем игрой воспаленного сознания, старым и все еще не иссякшим желанием снова увидеться. Арья, в которую он не верил теперь и боялся поверить. Иногда проще думать, что отнято все и нечего терять. Арья во сне пыталась объяснить ему, что приплывет в Вестерос. Джон вздохнул. Поморщившись, поднялся на ноги, сделал несколько шагов. Он уже почти способен нормально держать себя при ходьбе, раны заживают. Ему стоит выйти отсюда, иначе он здесь сойдет с ума от тоски. Тормунд застал его наматывавшим круги по каморке. - Учишься ходить заново, хар! - Я думаю, мне скоро нужно будет выйти отсюда. - Куда это ты собрался, ворона? - Я должен снова быть на Стене. Я поклялся защищать ее. Тормунд расхохотался, зажимая себе рот рукой. Джон опасливо взглянул по сторонам. - Да не боись, не услышат… Ты хоть знаешь, что там, снаружи, что выходить собрался? - Я знаю, что там Стена. А за Стеной – Иные. Мне этого достаточно. - А на Стене – Вольный народ. И поверь мне, ворона, не все будут рады тебя видеть. И уж тем более никто не даст тебе устанавливать свои порядки. А всего вероятнее, тебя прирежут, как увидят. Так, на всякий случай. - Я не боюсь умереть. - Заладил! Чего ты вбил себе в свою воронью башку? А ведь недавно еще петушился, поведу, мол, Вольный народ бить морду другому бастарду, что себе сестричку твою забрал. А теперь вдруг ударило в голову – Стену не покину, буду защищать, жить не хочу… Видать, тебя еще головой крепко приложили, кроме того, что кинжалами затыкали. - Послушай, Тормунд… - сказал в задумчивости Джон. – Прошло уже столько времени, как в Черном Замке остались одни… один Вольный народ. Неужели из других замков не приходило писем? Тормунд вздохнул. - Да летали тут вороны с какими-то бумажками. Никто, конечно, этого не читал, разве что кто мог взять себе задницу подтереть. А пару дней назад Дрин ночью видел разведчиков… Сдается мне, сюда скоро явятся, и не с миром. Да только вот уйдут они ни с чем, если вообще ноги унесут. Нас все-таки много здесь, и мы в крепости. Джон побледнел. - Ты чего призадумался, ворона? Хочешь к своим примкнуть в который раз? Посчитай, сколько раз свой плащ наизнанку выворачивал, да кто тебя примет-то теперь? Джон молчал. Слова «я должен» застревали комом в горле. Примкнуть к Коттеру Пайку и Денису Маллистеру? Надеяться, что его примут после всего случившегося? Убивать одичалых, которых сам же пустил на Стену? Примкнуть к черным братьям, которые его предали, и убивать одичалых, многие из которых хотели идти вместе с ним в Винтерфелл сражаться с Рамси? А может, наоборот? Примкнуть к одичалым, которые на днях убили Мелисандру здесь, в этой каморке? Сражаться с Коттером Пайком, которому еще недавно отправлял письма с распоряжениями? Седьмое пекло, я не смогу принять ничью сторону. Я клялся убивать Иных и защищать людей. Все было просто и очевидно. Я не клялся убивать людей, которые могли бы помочь защищать Стену. Не клялся, нет. - Я не хочу принимать ничью сторону, Тормунд. Я хочу… уйти, - эти слова дались ему непросто. В голове билась мысль – а может, попробовать что-то исправить? Может, еще не поздно? Крикнуть им, всем – вы слепые, если не видите настоящую угрозу. Зачем убивать друг друга, чтобы общему врагу легче было победить и в мире воцарилась зима, которой уже не будет конца? Не послушают, понял Джон. В лучшем случае – его голос потеряется в гуле других голосов. В худшем – потонет в криках «предатель», причем с обеих сторон. - Куда собрался, ворона? К Рамси в гости? О да, он тебя ждет, хар! Мечтает попробовать твое мясо на вкус. Джон покачал головой. И рассказал Тормунду все, по порядку. Про Нимерию. Про Арью. Тормунд слушал, даже не перебивая. - …чтобы все продолжали думать, что я мертв, - закончил Джон. - Все устроим! Хоть какая-то здравая мысль забралась в твою башку. Нелегкий ты путь, конечно, выбрал, ну да кому сейчас легко. Я тебе припасов натаскаю. Даже деньжат найду, мне они теперь ни к чему, а я держал на черный день, хар! Не помню уже, у кого из убитых нашел. Джон нашел в себе силы улыбнуться. - Спасибо, Тормунд. - И постарайся пережить эту зиму, парнишка. *** Они расставались, возможно, надолго, и не могли не убедиться, что поняли друг друга правильно. Они поочередно писали лапами на снегу первые буквы названия того места, где собирались встретиться. Получались совсем непохожие закорючки, и лютоволки то и дело нервно разбрасывали лапами снег, где только что пытались что-то изобразить – нет, снова не вышло, снова не то. Они договорились встретиться в Белой Гавани. Перед тем, как Призрак ушел, они немного постояли, затем Нимерия лизнула его в морду, и, если бы волки могли улыбаться, Призрак бы улыбнулся. Сестренка всегда могла вызвать у Джона искреннюю улыбку. Он ткнулся носом в ее шею и побежал по белому снегу, стараясь торопиться. Как это странно – спешить на помощь самому себе… Начинало светать. - Джон! Ты хотел уйти до рассвета, - громкий шепот Тормунда. Джон нехотя открыл глаза. - Сейчас все спят? - Да, самый глухой час. Поторапливайся. Я провожу, чтобы если чего… *** Впервые за столько времени Джон спал под крышей. Не в седле и не зарывшись в снег, а под крышей заброшенной башни. Он все равно проснулся, дрожа от холода, но хотя бы успел проспать достаточно часов. Джон боялся, что его найдут, остановят. Все-таки всадник в черном на белом снегу достаточно заметен. Но мир как будто вымер. Джон почти не чувствовал боли. Может, оттого, что замерз, может, оттого, что раны почти зажили, а может… А может оттого, что свежий ветер, свобода и спешка снова заставляли его чувствовать себя живым, и на боль было наплевать. Призрак двигался гораздо быстрее. Белый лютоволк уже приближался к Винтерфеллу, и во сне у Джона щемило сердце – вспоминалась совсем другая, давно забытая боль. За свою семью, за места своего детства. За отца. За братьев. За весь тот уютный мирок, который был так легко убит и на трупе которого сейчас пирует Рамси Болтон. Скоро Призрак будет в Волчьем лесу. И его неумолимо будет тянуть в Винтерфелл, где теперь все совсем иначе. Но Призрак пробежит мимо белой тенью, Призрак заглушит в себе эту жажду. Что толку гнаться за воспоминаниями, хватать руками дым? Особенно когда есть, к кому спешить. Джон улыбнулся, подумав про Арью. Интересно, как она там, села ли на корабль? *** Будучи простой торговкой, Арья поднакопила монет, и наконец-то их оказалось достаточно. Уже стоя на палубе, девочка оглянулась на Браавос, прекрасный город тысячи островов, город каналов, высоких зданий, раскрашенных гондол, самых разномастных приезжих, где никто, казалось, ничему не удивляется. Почему-то не хотелось его покидать. Интересно, Джон согласится приехать сюда вместе со мной, задумалась Арья. Если мы встретимся. Если все будет хорошо. Я теперь совсем ничего о нем не знаю, не вижу даже Призрака. Вдруг все окажется обманом, я приеду в Белую Гавань зря и не увижу Джона? Сколько я буду ждать его? Арья где-то слышала, что Белая Гавань не замерзает. Столько, сколько понадобится. А потом мы уплывем в Браавос. *** Избегая больших дорог, Джон успешно скрывался от более-менее крупных отрядов, а редких одиноких путников замечал раньше, чем они его – их чуял Призрак – и избегал. Впрочем, казалось, с наступлением зимы жизнь замерла, и люди старались как можно меньше выходить из своих домов. Главными врагами, с которыми Джону пришлось столкнуться, были голод и холод. Призрак спасал от них. Призрак был очень теплым. Призрак грел. Призрак охотился и приносил добычу Джону, у которого уже кончились припасы. Правда, когда Джон и Призрак встретились, у них разошлись мнения по поводу лошади, на которой ехал бастард. Джону было жаль убивать ее, неплохая кобылка, Сноу хотел ее отпустить… Но Призрак одним беззвучным и длинным прыжком опрокинул ее и вцепился в глотку. Джон только вздохнул. Ему не нравилась идея поступать так с лошадьми – зато теперь снова была еда. Призрак честно пытался заменить Джону лошадь, позволяя себя оседлать. Это было достаточно неудобно, Джону приходилось почти ложиться на волчью спину, обхватывать лютоволка руками за мощную шею, чтобы не падать, вцепляться в длинную и густую белую шерсть. Тем не менее, это было быстрее, чем идти пешком, сильный зверь нес его через лес, почти не напрягаясь. Пока что я не попадался никому на глаза, думал Джон. Но что будет, когда я достигну Белой Гавани? Ведь я все еще в черном, любой легко опознает во мне дезертира. У Джона не возникало проблем с тем, чтобы донести до Призрака свои желания. И вот, сейчас Призрак умчался, оставив его одного, умчался… искать трупы. Джон понял, что единственный способ раздобыть одежду, не контактируя с людьми – это найти тех, кто уже умер, и взять их вещи. Другое дело, что в округе таких могло и не оказаться… Хотя Джону порой казалось, что с самого начала Войны Пяти Королей земля буквально усеяна трупами и трудно найти достаточно большой участок площади, где не лежал бы кто-то убитый, растерзанный зверями, изголодавшийся или окоченевший. Призрак вернулся, потянул Джона зубами за рукав, отпустил, побежал в сторону Белого Ножа. Джон последовал за ним. Человека уже неплохо засыпало снегом, над снегом были видно только оперение стрел, всаженных ему в спину. Джон взял труп за плечи, приподнял, рассчитывая заглянуть в лицо… головы не было. Одежда не говорила ни о чем – ее мог бы носить любой низкородный слуга любого дома. Призрак убежал в голые кусты, где на снегу темнел какой-то силуэт. Лодка, понял Джон. И сразу пришло озарение – этот несчастный хотел бежать. Его догнали, его убили, его голову унесли в качестве доказательства. Но откуда он хотел бежать? Неужели… Из Винтерфелла? По направлению было похоже, что именно оттуда, значит – кто-то пытался сбежать от Рамси… и длинные руки Болтонского Бастарда дотянулись до самого Белого Ножа, чтобы остановить и убить беглеца. Джон остановился и долго смотрел в сторону Винтерфелла. Сквозь лес ничего не было видно, но он знал – где-то там возвышаются башни замка. Еще пару лет назад кровь Джона была горячее, а разум – слабее, и бастард помчался бы к родному замку, на ходу строя планы, как убить Рамси до того, как убьют его самого. Теперь Джон прекрасно понимал – как бы ни хотелось уничтожить младшего Болтона, предпринимать что-то в одиночку глупо и бессмысленно. Однако от этого не становилось легче, сердце все так же сжималось от боли и тоски. *** Арья уронила голову на руки. В этот глухой час в трактире почти никого не было – разве что пьяный матрос задремал прямо за столом. Сколько дней она уже здесь, в Белой Гавани, в этом большом городе, пахнущем рыбой – этот запах въелся в Арью еще в Браавосе, девочке порой казалось, что теперь она будет пахнуть рыбой всегда – впрочем, она не видела в этом ничего плохого. Она не леди, брезгливо кривящая носик при любых резких запахах. Сколько дней она уже в этом чужом городе, где нет ни одного знакомого лица, сколько дней уже она подносит еду и напитки матросам в этом трактире. Девочка тосковала по Браавосу, по его улицам и домам, каналам и галерам. Даже люди, казалось ей, были там приветливее. Девочка тосковала по навсегда покинутому Черно-Белому дому, по молчаливому Бруско, по доброму веселому трактирщику, который всегда ее подкармливал. И, конечно, Арья тосковала по сырому и теплому браавосскому климату, которого, казалось, совсем не коснулась наступившая зима. В Белой Гавани было холодно и снежно, Арья мерзла постоянно, даже в трактире. В Белой Гавани ей, казалось, никто не улыбался, никто не предлагал угощения, никто не рассказывал забавных историй. В Белой Гавани к ней пару раз пытались приставать матросы с непристойными предложениями. Один раз их пристыдил проходивший мимо старик, и, пока он отчитывал их, девочка попросту скрылась из виду. Другой раз матрос приставал к ней в трактире, деваться было некуда. Арья тогда посмотрела ему в глаза тяжелым взглядом, на лице на мгновение возник звериный оскал, свойственный Нимерии – девочка была готова к бою, готова перегрызть ему глотку, если будет необходимо, ее мозг начал работать быстрее, продумывая, как сделать что-нибудь с наглецом, чтобы ее невозможно было потом в этом обвинить – ей совсем не улыбалось быть изгнанной из тепленького местечка в этом трактире. Однако одного этого взгляда, волчьего оскала на лице девчонки, хватило, чтобы матрос отшатнулся, и, что-то пробормотав, сел обратно за столик. Арья уже многое знала о Белой Гавани. Она знала, что Мандерли уехал в Винтерфелл, чтобы сражаться – только девочка так и не поняла, на чьей стороне. Поговаривали разное. В основном сходились на том, что Мандерли не любил Русе Болтона, но никто не знал, хватит ли толстого лорда на открытое противостояние. Без Мандерли, без всех, кто ушел вместе с ним, город казался каким-то осиротевшим. Такой большой, такой холодный город. Такое бесконечное одиночество в этом городе, в этом трактире. Зачем, спрашивала себя Арья. Джон не пришел. Может, и не придет. Может, он не понял или понял неправильно. Может, он забыл волчий сон, когда проснулся. Может, он не смог явиться из-за срочных дел в Дозоре. Может – и почему только это казалось Арье таким вероятным – с ним случилось что-нибудь по дороге. Увидит ли она его, или же все зря? Даже если он прибудет в Гавань - как они найдут друг друга в этом большом городе? Разве не глупо полагать, что брат догадается зайти именно в этот трактир? Разве не глупо полагать, что они совершенно случайно увидят друг друга на мощеных улицах? Арья думала, что поступила очень глупо. Бросила все – хотя на тот момент казалось, что было нечего бросать – уехала в холодную Белую Гавань из теплого Браавоса. Из-за какого-то намека в волчьем сне, намека, который мог оказаться игрой ее больного воображения. Девочка столько времени не видела Джона, что ей порой казалось – брата не существует, никогда не существовало, как и всей ее семьи, как и всего ее прошлого, всего, что было связано с Арьей Старк, а не с бесконечной чередой сменяющихся личностей-масок. Кто она на самом деле – теперь? Солинка из Солеварен, Кошка с Каналов, Слепая Бет? Пребывание в Черно-Белом доме осложнило отношение девочки к собственной личности. Каждый раз перед сном Арья брала в руки Иглу и упражнялась, пока никто не мог ее видеть. Только стискивая в руке рукоять, она могла убедить себя, что когда-то у нее была семья, когда-то у нее был дом… и звучное имя Арьи Старк. Недавно девочка подслушала, что Арью Старк выдали замуж за Рамси Болтона. Ей стало невыносимо горько – да, я отказалась от своего имени… и имя нашло себе другого носителя, какая-то девушка запросто присвоила его, и теперь о ней говорят, как об Арье, а меня зовут не иначе, как… - Эй, девка! – пьяный матрос проснулся. – Тащи сюда еще вина. *** Спать в лодке было чревато. Конечно, здесь, вблизи от Белой Гавани, уже не должно было попадаться скалистых порогов, но течение было слишком быстрым, а Белый Нож после Черной Заводи начинал петлять только больше. Тем не менее, Джон не смог совладать с собой и уснул. Призрак бежал по лесу бок о бок с Нимерией. Джон украдкой посматривал на сестру-волчицу глазами своего лютоволка, пытаясь понять – есть ли в ней сейчас что-то от Арьи, или же нет. Стая бежала вместе с ними. Нимерия тихонько рыкнула на брата. В этом читалось волчье непонимание и раздражение – мол, преследуем добычу, а ты тут отвлекаешься на что-то. Джон мысленно отпустил Призрака, оставаясь в роли пассивного наблюдателя. Он понял, что Арья сейчас не спит. Но было и кое-что поважнее – он понял, что Арья совершенно точно еще жива. Когда его зубы вцеплялись в еще теплое мясо, а рот наполнялся вкусом крови, волк вдруг почувствовал, что его тряхнуло. Джон открыл глаза и увидел – его прибило к заросшему травой берегу на очередном повороте. Призрак, которого Джон отпустил, чтобы не выдавать свою личность в Белой Гавани, встретил Нимерию. Джон не мог думать ни о чем другом. Смогут ли они через волчьи тела договориться о встрече? Найдут ли они друг друга в большой Белой Гавани? В какое вообще время сейчас сестренка ложится спать и как подгадать, чтобы и самому оказаться в это время в теле Призрака? Джон торопливо оттолкнулся от берега и заработал веслами. Он уже пару дней почти ничего не ел, и надеялся купить еды в Белой Гавани на те монеты, которые дал ему Тормунд. Мне придется как-то раздобыть еще денег, тоскливо подумал Джон. Кто знает, сколько времени пройдет от его прибытия в Белую Гавань до встречи с сестренкой. *** Слишком холодно. Слишком. Она шла по улице, потому что сегодня впервые взяла выходной и смогла отлучиться из трактира. Белая Гавань погрузилась в белое безмолвие, засыпанная снегом. Арья то и дело проваливалась в сугробы. Слишком холодно. Слишком. Город выглядит мертвым, неживым, он выглядит нарисованной декорацией к спектаклю в театре Изембаро. Должно быть, к спектаклю про девочку, которая ждала своего брата. Не с кем перекинуться даже парой слов. Она не хотела становиться Никем – но, кажется, стала. Вот сейчас – кто она, если не Никто? Во сне она видела Призрака, урывками. Но Призрак не был Джоном. Арья гадала – смогут ли их человеческие сознания пересечься в волчьих телах до того, как она сойдет с ума здесь от холода и тоски. Браавос грел. Казалось, Браавос не спал, и каждую ночь где-нибудь да горели свечи, куда-нибудь да можно было приткнуться. Белая Гавань не греет. В ней слишком холодно, и слишком чувствуется дыхание зимы. В ней дует холодный ветер, зимний ветер, пробирающий до костей. Ветер, способный задуть огонек надежды. Когда она увидела Призрака в своем волчьем сне, то ей даже не стало теплее. Хотя это значило, что Джон жив и, возможно, скоро будет в Белой Гавани. Или уже в Белой Гавани. То есть вроде как была надежда на встречу – но Арья отказывалась надеяться, не хотела разочарования, она была в оцепенении, в забытьи, к которому так располагало белое безмолвие, она отказывалась очнуться, пока не увидит Джона, по-настоящему, пока не сможет его обнять. Искать его Арья не видела смысла. Пустые белые улицы, пустые, вне зависимости от того, шел по ним кто-то или нет, пустые по определению. Я волк, твердила она себе порой. Я должна быть сильной. Я не могу отчаиваться. Я – Арья Старк. Я не Никто, я не стала Никем, этот город не успел сделать меня Никем, сделать то, чего так и не сделал Черно-Белый дом, нет, не успел… «Ты лжешь» - произнес в ее сознании голос Изембаро. «Ты лжешь себе. Ты – Никто. Теперь ты – Никто. Ты потерялась здесь, ты потеряла себя где-то здесь, и свою силу, и свою ненависть, и свое желание мстить, и свою боль, и свое упрямство, и свою любовь к брату… Ты заблудилась здесь, растеряла свое тепло. Ты становишься Никем.» Арья тряхнула головой, словно бы стараясь вытряхнуть из нее образ Изембаро, его холодный мудрый взгляд, который – как будто насквозь. Старая Нэн когда-то рассказывала сказки об Иных, а дети слушали ее, раскрыв рты. О том, что вместе с Иными приходит холод, о том, что они быстры, неуловимы, как тени, о том, что у них мечи настолько холодные, что при соприкосновении разрушается от холода сталь обычных мечей – но только не валирийская. О том, что Иные не издают звуков, о том, что у них холодные мертвенно-голубые глаза… И кое о чем еще. О том, что их оружие – это холод, и не только мечи, казалось, сделанные из самого холода, но и тот самый холод, холод отчаяния. «Но не отчаивайтесь, ибо отчаяние – оружие врага» - изменяя голос, говорила старая Нэн фразу, якобы принадлежавшую какому-то герою, задумавшему сражаться с Иными. Если отчаяние – это часть зимы, если отчаяние – это оружие Иных, то Арье не приходилось удивляться, почему отчаяние захлестнуло ее, затопило с головой, не оставляя места ничему, даже мечтам о мести, даже желанию встретиться с братом. Я – Арья Старк, повторила она себе. Я волк, я ничего не боюсь, я не боюсь зимы, не боюсь Иных. Но… возможно, разумнее будет вернуться в Браавос, пока не стало холодно, пока не стало слишком холодно. Арья посмотрела на ближайший сугроб и представила, как ложится в него и засыпает. Интересно, чувствовал ли кто-нибудь еще здесь что-то подобное – зимой, и, если нет, то где они находили хоть сколько-нибудь тепла? *** Куда в этом проклятом городе могла приткнуться сестренка? Единственное место, где вместе с работой можно было получить крышу над головой – это трактир. Ну или бордель, конечно, но этот вариант Джон исключил сразу. И Джон ходил по всем трактирам. Искал, вглядывался, не находил, уходил. Заодно в трактирах можно было перехватить еды… и, может быть, попытаться устроиться работать. Монеты кончались быстрее, чем Джону бы этого хотелось. Каждый день он ждал того момента, когда в какой-нибудь дешевой комнатушке уляжется спать. Засыпал… и видел Нимерию, и она не была Арьей. Сестренка, ты спишь вообще когда-нибудь? Каждый день Джон ходил на пристань. Вдруг Арья еще не приплыла. Вдруг она задержалась. Вдруг она приплывает сегодня. Вдруг. Подходил к матросам, спрашивал – откуда, куда. Он ведь так и не понял, откуда приплывает сестренка. - Отплываем уже скоро, - сказал невесело матрос. – Последний вечер на суше пьянствую – и снова в море. Эх, девку бы напоследок… Знаешь, - матрос внимательно посмотрел на Джона, в глазах плеснула какая-то горечь. – Ведь я когда парнишкой был, как ты, все же было иначе. Море, звезды, глаза горели, виделся себе отважным героем песен. Ну и девица была, разумеется, которую не просто чтоб на одну ночь, а вот по-настоящему, - матросу явно хотелось поговорить с кем-то, отвлечься и высказаться перед отплытием. - Как тебя зовут, то бишь? - Рик, - запросто ответил Джон. - Пойдем выпьем, Рик. Поговорить хочется по-человечески, а то по-волчьи завоешь тут… Я угощаю, мне на море эти монеты – разве что в воду кидать на счастье. Да какое уж там счастье… Джон поколебался и кивнул. Он прикинул, что ничем не рискует, и понадеялся, что морской волк расщедрится ему на еду, а не только на пойло. *** Морской волк оказался действительно щедр, и поутру, после ночи пирования и пьяных разговоров в трактире, Джон считал своим долгом довести его до корабля, отправлявшегося в Браавос. То есть матрос, конечно, икал и утверждал, что ни от какого пьянства не будет качать больше, чем при шторме, но Джон лишь мягко кивал, поддерживая случайного знакомого за локоть. На пристани Джон озирался в поиске прибывших кораблей, собираясь идти к ним, как только благополучно доведет моряка до палубы. Тот, однако, медлил, озирался по сторонам, явно желая подольше побыть на суше, бормотал что-то бессвязное и безрадостное. Они стояли возле корабля. Неподалеку от них стоял капитан и жевал кислолист, изредка покрикивая на подчиненных. - Простите, Вы в Браавос? – звонкий, запыхавшийся голос, такой непривычный среди хриплых, резких голосов моряков. Джон обернулся, чтобы взглянуть на того, кто обращался, судя по всему, к капитану. - Пассажиров не берем, - хмуро ответил капитан, сплевывая красную от кислолиста слюну. Джону потребовалось лишь несколько секунд, чтобы узнать. Он еле сдержался, чтобы не назвать ее по имени – оно было достаточно редким, у моряков могли возникнуть вопросы. Но он не сдержался, чтобы, мягко отпустив все еще покачивавшегося и бормотавшего нечто философское моряка, сделать несколько быстрых шагов, непроизвольно став третьим в ее разговоре с капитаном. - Вот парня я взял бы еще, - кивнул на него капитан. – А девчонка на корабле, тьфу… Арья недовольно взглянула влево, на подошедшего. И вдруг вздрогнула, остолбенела, прикрыла рот рукой, не в силах что-то выговорить. Смотрела на него округлившимися глазами и молчала. Капитан с любопытством наблюдал эту немую сцену, потом отвернулся, все так же безразлично жуя кислолист. Воспользовавшись этим, Арья бросилась Джону на шею, и он закружил ее, смеясь, потом опустил на землю, потрепал ее волосы. В его взгляде было столько тепла, что Арья моментально оттаяла и совсем забыла, что здесь слишком холодно, что здесь зима, что она, кажется, успела стать Никем… - Джон, - шепнула она на ухо его имя. – Я уже не верила… - Да уж, я понял, - мягко усмехнулся Джон. – Не встреть я тебя сейчас – и уплыла бы… У Арьи на глаза навернулись слезы. - Уплывем вместе. Я сейчас поговорю с капитаном. Я все устрою, - она крепко сжала его руку. - Так быстро? – обескураженно спросил Джон. – Я думал, ты хочешь остаться здесь. - Здесь слишком холодно. *** - Сестренка… К счастью, они были слишком похожи, чтобы с первого взгляда легко верилось – брат и сестра. Оба типично старковской внешности, в то время как остальные их братья и Санса были внешности Талли. Поэтому ни у кого из моряков не возникло вопросов, когда они решили спать в одной маленькой каютке, на единственной койке. То есть кое-кто отпускал похабные шуточки, но никто не верил всерьез. Они лежали на кровати, собираясь уснуть. Арья утыкалась носом в его плечо, а Джон обнимал ее. - Прости меня. Я… Я правда хотела уехать. Я перестала видеть волчьи сны, понимаешь? Потеряла связь с Нимерией. Мне показалось… что я стала Никем. Но ты не знаешь, как это. А я, кажется, теперь знаю. И это холодно. Не хочу быть Никем, никогда больше. Я – волк. Волки не отчаиваются. Я хочу, чтобы мне снова приснился волчий сон. Теперь, когда ты со мной. Я снова Арья Старк. Мне снова тепло. Она бормотала, уже, кажется, в полусне, а Джон гладил ее по голове и улыбался. Он знал, что они многое еще расскажут друг другу. Главное, чтобы судьба не раскидала их снова. Арья замолчала. - Я скучал… Я очень скучал по тебе, - прошептал Джон и повернул голову, чтобы еще раз взглянуть на ее лицо. Арья спала.