Здравствуй, сестренка

- Ваше пламя слишком много врет, миледи. - У меня были ошибки. Я признаю это, но… - Серая девочка на умирающей лошади. Кинжалы в ночи. Обещанный принц, рожденный среди дыма и соли. Кажется, что Вы не совершили ничего, кроме ошибок, миледи. Где Станнис? Что с Мансом и копьеносицами? Где моя сестра? - На все Ваши вопросы найдется ответ. Посмотрите в небеса, лорд Сноу. И когда получите свои ответы, пошлите за мной. Зима совсем рядом. Я Ваша единственная надежда. - Надежда идиота. (Dance with Dragons) *** В этот день Джон был словно в лихорадке. Письмо, взглянув на которое бледнел и трясся Клидас. Джон не мог не признаться себе, что и сам ощутил липкий страх. Слишком скверной репутацией пользовался Рамси Болтон. "Но это не значит, что Болтон не может проиграть. Это значит всего лишь, что, если проиграю я... если он просто, как и обещал, вырежет мое сердце, можно будет считать, что мне безумно повезло". Джон говорил с Тормундом - казалось, этот грубый неотесанный одичалый был самым понимающим человеком здесь, на Стене. Тормунд предположил, что Рамси врет - как бы Джону хотелось в это верить! Что жив Станнис, что жив Манс. Но некоторые упомянутые Рамси подробности заставляли верить ему. Сноу горько усмехнулся над тем, как младший Болтон подчеркивает в письме его, Джона, происхождение, словно кричит каждой строкой "Я перестал быть бастардом". Как будто слово Тайвина могло сделать из его матери леди. Джон долго-долго говорит с Тормундом, говорит с ним обо всем свалившемся на него. И от этого легче. Вдвоем они приходят к решению, Джон закусывает губу, если бы все было так просто... - Я не уверен, что что-нибудь выйдет... - он качает головой, в которой бардак. Но Тормунд очень в своем духе советует Джону засунуть сомнения в свою воронью задницу, Сноу улыбается и думает, что одичалый прав. "Я слишком далеко зашел, чтобы отступать". Приветственные крики одичалых. Джон был ими опьянен. Ему было плевать на выскользнувших из зала Боуэна Марша и Отелла Ярвика, еще нескольких черных братьев. "Они никогда не поймут меня". На выскользнувшую из зала Мелисандру. Немного придя в себя после своей пламенной речи и бурного приветствия, Джон понял, что должен навестить королеву Селису - она имеет право знать о гибели мужа. Станнис мертв... Джону казалось, что это только слова, ничего не значащие слова, не имеющие отношения к чему-то реальному - нет, Станнис исчез, он растворился, как сон, словно его никогда и не было здесь, на Стене. Воспоминания об этом человеке сейчас не лезли Джону в голову, и Сноу был им за это весьма благодарен. Туман в голове, мысли ни о чем - и сразу обо всем, странная эйфория... Чей-то крик. Джон переходит на бег, Джон видит великана и... все тонет в хаосе звуков: крика, рева, чьих-то голосов. В хаосе ярких пятен, чьих-то лиц и... крови, капавшей на снег из того, что еще недавно было Патреком с Королевской Горы. Джон срывает голос, стараясь призвать братьев к порядку. Оглядывается в поисках Кожаного, который мог бы успокоить великана, сказав ему пару слов на его языке. В хаосе пятен появляется Вик, сверкает кинжал, Джон кричит, чтобы никто не вынимал оружие, боясь разъярить и без того вконец вышедшего из-под контроля великана... и получает удар ножом по горлу. Еле успевает отшатнуться, чтобы ему не перерезали глотку, ошарашенно смотрит на Вика и выговаривает только: - Зачем? - За Дозор, - отвечает Вик, замахиваясь еще раз, Джон выкручивает его руку, кровь течет по шее бастарда, липкие капли затекают под плащ. Джон перестает что-либо понимать, находясь в состоянии шока, он только смотрит, как подходит Боуэн Марш, Лорда-Стюард, столько раз выражавший недовольство решениями нового Лорда-Командующего... По щекам Марша текут слезы, когда он произносит "За Дозор". *** - Черные убили Джона! - Вороны предали Джона! - Джон хотел мира! Вороны хотят войны! - Войны! - Бей черных! - Вороны убили великана! - Они убивали наших родных! - Будет им война! - Сдохните, твари! - Между нами - ненависть! Толпа разбушевалась. Мелисандра покачала головой. - Я твоя последняя надежда, - прошептала она и, молясь Рглору, чтобы ее не прирезали случайно по дороге, начала протискиваться сквозь разъяренную толпу. У одичалых были причины недолюбливать ее, она знала. Но не зря Мелисандра обучалась в Крае Теней. Она умела не только рожать тени. Она умела сама становиться тенью, если это было необходимо. Ее не замечали, несмотря на характерную яркость ее одежды и волос. Вот только это не облегчало задачи протиснуться к Джону. Это не была толпа спокойно стоявших людей. Это была толпа, где почти каждый с ожесточением дрался, выискивая черных братьев или вспоминая давнюю вражду. Это было месиво, где, казалось, невозможно кого-то найти. Кто-то уже лежал на земле и стонал, пока на него бесцеремонно наступали другие. "Надеюсь, Джона не затоптали... вот так же" - подумала Красная Жрица, чувствуя, как и сама наступила на что-то слишком мягкое, чтобы оно могло оказаться почвой. *** - А, колдунья? Чего ты хочешь от меня, ты, красная ведьма? Мелисандра в очередной раз помолилась Рглору, чтобы никто не услышал этот звучный бас Тормунда. - Где Джон? Я не нашла его. - Хар! Найдешь тут, - невесело усмехнулся одичалый, - Когда все только и знают выпускать друг другу кишки. Я сам его еле нашел, хар! Оттащил во-он в те кусты, авось, туда не проберутся, разве что отлить кто отойдет. - Почему не в замок? - Поверь мне, ты, Красная баба, в замке тоже скоро будут кишки на стенах! И потом, эти говнюки, что убили Джона, сбежали из толпы и вместо них огребают другие черные братья, чтоб я сдох! Вот она, воронья солидарность, - Тормунд сплюнул себе под ноги. - Я должен их найти, ублюдков. С этими словами Тормунд ринулся в замок. Мелисандра облегченно выдохнула. Джона вынесли из толпы. Может, его можно будет спасти. Она боялась спрашивать Тормунда, уверен ли он в смерти Джона. Она доверяла лишь тому, что увидела бы сама. Красная женщина кое-как продралась сквозь колючие кусты. Он лежал лицом в снег. Кровь была малозаметна на изодранном черном плаще. Мелисандра перевернула его, коснулась горячей ладонью его лица, закрыла глаза, сосредоточилась... В нем едва теплилась жизнь, почувствовала она, и, озираясь кругом, торопливо подхватила Джона под мышки и понесла. *** - Здравствуй, сестренка. Он же знал. Он же чувствовал. Знал, что эта дорога приведет к ней. Видел ее во сне. Из его пасти вырвался рык, который означал приветствие. Лютоволчица просто смотрела на него, слегка наклонив голову. Потом подошла и молча ткнулась носом в его шею, зарываясь в длинную белую шерсть. Это был лютоволк. Свой. Брат. И при этом... словно бы это был человек. Нимерия подвывала от неясного чувства. Они побежали по лесу вместе, брат и сестра. Она должна познакомить с ним стаю. Объяснить стае, что это тоже наш. Вражды быть не должно. Что-то странное беспокоило волчицу. Пришел брат. Брат не умер. Почему кажется, что брат умер? Брат волк. Пахнет волком. Почему кажется, что брат человек? Человечьи повадки. Человечий... взгляд? Она подняла голову и издала полный тоски вой. *** Арья проснулась со слезами на глазах. - Джон... - прошептала она, силясь разделить сон и реальность. Во сне она была Нимерией. Да, она уже совершенно точно это знала, чувствовала и осязала - вполне реальная, живая Нимерия собрала стаю волков и бегает по лесам, охотится. А она, Арья, по ночам, охотится вместе с ней, охотится вместо нее, Арья не могла подобрать нужных слов, охотится в ее волчьем теле. Впрочем, во снах Арья чувствовала себя скорее наблюдателем: вместе с Нимерией она могла смотреть волчьими глазами, чуять миллион запахов обонянием, которое куда лучше человечьего, слышать все то, что слышит ее лютоволк. Но не имела контроля над волчьим телом, кроме того, что если Арье хотелось взвыть, Нимерия, чувствуя такую потребность, не отличая ее от своей, волчьей, действительно завывала. Очень сложно было определить ночами границы двух сознаний - человеческого и волчьего. Но до этой ночи у Арьи и не возникало такой потребности. А теперь... Во сне пришел Призрак. Или Джон? Действительно ли Нимерия видела его, или сон просто показал Арье ее желание увидеть брата? Девочка сразу отмахнулась от этой мысли. Конечно, это был волчий сон. Она уже давно не умела видеть других. Значит, Нимерию нашел Призрак. Но Призрак почему-то ей, Арье, упорно казался Джоном. Сомнения Арьи заставляли Нимерию непонимающе выть от слишком явных эмоций, которые не должны быть знакомы волкам. Во-первых, Джон совершенно точно отпустил своего лютоволка. Или прогнал, как она. Но зачем ему это делать именно сейчас, если он жив? Во-вторых, есть разница между варгом, который смотрит волчий сон, и человеком, сознание которого после смерти вынуждено уживаться с сознанием волка в зверином теле. Это как разница между гостем и хозяином. Человеческое сознание, насколько знала Арья, должно было становиться совладельцем тела... И, пекло, она сквозь толстую шкуру Нимерии чувствовала присутствие Джона. Не Призрака. Именно Джона. Арье пришлось приложить много усилий, чтобы напомнить себе - у нее нет братьев. Она - Никто. *** Каждую ночь эти сны - даже не сны, а кусочки чужой, волчьей реальности. Каждую ночь она бегает бок о бок с Призраком по лесу и ее не отпускает чувство, что это Джон. Арья не знает, чего она хочет. Быть в Вестеросе и бегать своим, человеческим телом с волчьей стаей? Смешно. Но... ей кажется, что если бы она смогла сказать что-то Призраку-Джону... волк бы понял ее. Раньше она представляла, как старший брат взлохматит ее волосы, теперь – как она обнимет шею огромного белого зверя, зароется пальцами в его густую шерсть. Арья вспоминала, как, будучи слепой Бет, сумела посмотреть на мир глазами кошки, прятавшейся в кустах. Конечно, это было далеко от полной власти над кошачьим телом, зато кошка была ей совсем чужой – тогда как Нимерия связана с ней очень и очень тесно. Арье захотелось попробовать следующей ночью захватить власть над телом Нимерии и донести до Джона, что это она, Арья. В тот вечер Изембаро задавал ей вопрос, ставший таким привычным. «Кто ты?» - «Никто» - «Ты лжешь». Да, я лгу, хотела крикнуть Арья. Я лгу всем, и больше всех себе, считая, что смогу научиться быть Никем. Я не могу отказаться от себя, хотела бы крикнуть Арья. Не могу отказаться от связи с Нимерией и от надежды увидеть Призрака (или все-таки Джона?). Не могу отказаться от мести тем, чьи имена твердила каждую ночь. Я – Арья Старк. Арья Старк, которая врет, что она Никто. Разве не вы учили меня врать? - Я – Никто, - вместо этого твердо и уверенно произнесла Арья, глядя в глаза Изембаро. Голос не дрогнул. - Ты маленькая лгунья, - повысил голос Изембаро. – Ты думаешь, я не знаю, о чем сейчас твои мысли? О том, как обмануть меня, твердя про себя, что ты останешься Арьей Старк. О том, что ты варг и в Черно-Белом Замке спрятан твой детский меч, от которого ты не смогла отказаться. Добрый человек слишком долго терпел тебя. Я – не буду. Уходи. - Я – Никто, - повторила Арья и мастерски изобразила на лице недоумение. – Я не знаю, кто такая Арья Старк. - Мне жаль только того, что Добрый человек потратил на тебя так много сил, хотя мог бы и сразу разглядеть в тебе своевольного упрямого волчонка. Таких, как ты, не переделать. Забирай свой меч и уходи. - Я не уйду. Я – Никто. Я буду служить. Валар дохаэрис. - Если ты будешь служить, то я выкину твой меч в канаву и лишу тебя возможности видеть волчьи сны, - сказал Изембаро. – Поверь, это в моих силах. Я не понимаю, что держит тебя здесь? Еда и кров? Если это так – то ты совершаешь величайшую глупость, девочка. Еда и кров, безопасность, то, чему меня здесь учат. И… надежда встретить здесь Якена. Нет, не Якена, Якен мертв. Надежда встретить того, кем он стал. Но, пекло, он же Безликий, значит, его новое лицо – это кто-то совсем другой, кого я не знаю, в ком я не могу быть заинтересована… Арья колебалась. Арья задумалась, готова ли она уйти. И в то же время – готова ли она стать Никем. И то, и другое решение были необратимыми. И то, и другое решение ее не устраивали. Арья молчала. - Идем, - сказал Изембаро. Они спустились по ступеням. Вдруг Безликий остановился, толкнул один из камней в стене своей тростью, словно вдвигая его вглубь стены. Камень, лежавший выше, упал с тяжелым грохотом. За ним оказалась ниша, достаточно узкая и длинная, чтобы туда поместился меч. – Было глупо прятать что-то от нас в Храме, который мы знаем настолько лучше тебя. Хватит притворяться, что ты все еще в раздумьях, ты все уже решила. Бери меч и уходи. Словно в оцепенении, Арья кивнула, схватила Иглу и сбежала вниз по ступеням. - Арья, - Изембаро впервые обратился к ней по имени, и это резануло ее слух непривычным – и в то же время до боли родным звучанием. – Предупреждаю. Теперь ты кое-что умеешь и опасна. Если ты применишь свои умения во зло – мы найдем тебя. Девочка кивнула, толкнула массивную дверь и вдохнула холодный воздух вечернего Браавоса. *** - Тише, пожалуйста, - умоляюще прошептала Мелисандра, прикоснувшись к его губам своими горячими пальцами. Джон прикусил губу, поморщился от боли, постепенно приходя в сознание. Мелисандра тревожно наблюдала за ним, ловила взглядом каждое движение его губ, ресниц – шевелиться более активно он был еще не в состоянии. Кажется, он хотел о чем-то спросить. Мелисандра склонилась ближе к нему, коснулась губами лба. - Ты горишь, - прошептала она. – Дай огню исцелить тебя. - Воды, - еле слышно попросил Джон, полуприкрыв глаза. Его лицо все еще было искажено болью. Мелисандра огляделась, прошла пару шагов по тесной каморке, где они находились, в каком-то пыльном углу нашарила графин. Аккуратно приподняла голову Джона, потом, осознавая неудобство, приподняла его за плечи и уложила на свои колени. Осторожно поднесла к его рту графин, надеясь, что он не прольет – воды было мало, когда еще Тормунд принесет. Он пил жадно, но довольно быстро закашлялся, вода потекла по его щекам, шее, затекая за ворот. Мелисандра поставила графин на пол, погладила Джона по щеке. - Я думал… Волк… Всегда… Нимерия… - сбивчиво шептал он. – Я… Умер… - Твои раны скоро заживут, Джон. Ты будешь жить. Потерпи еще немного, - шептала Мелисандра с какой-то странной горячей нежностью. - Призрак… Я… Сбежал… - Я выпустила его. Ты зря держал его взаперти, Джон. - Дозор… Кинжалы… Снег… - лицо Джона исказилось так, что на него стало невозможно смотреть, затем прошла судорога и оно снова стало неподвижным. Мелисандра вздрогнула, нащупала жилку на его шее, почувствовала биение и немного успокоилась. Прошло больше двух недель, и первый раз Джон, пусть и ненадолго, пришел в себя. Чувствуя себя изможденной, Мелисандра осторожно прилегла рядом с Джоном на это импровизированное каменное ложе, закиданное множеством самых разнообразных тряпок, среди которых были и плащи убитых Дозорных, и звериные шкуры, снятые с убитых одичалых. Тормунд не выбирал и не церемонился. Он всегда однозначно отдавал предпочтение живым, а не мертвым. Было тяжело. Если бы не Тормунд – Мелисандра не сомневалась – они погибли бы, и она, и Джон, которого она не смогла бы больше лечить. В тот злосчастный день одичалые убивали дозорных, одичалые убивали одичалых, дозорные убивали дозорных. Казалось, все вокруг сошли с ума, тот хрупкий, как первый зимний лед на реках, мир, который заключил Джон, держался только на нем. Заговорщики не подумали о последствиях для Дозора и для себя лично. И вот, они сейчас мертвы – Тормунду удалось найти их. А Черный замок сейчас в руках разных временно заключивших между собой перемирие группировок одичалых, в числе которых есть самые бессовестные подлецы, самые жестокие убийцы, самые яростные и беспощадные вояки, которым нечего терять. Братоубийцы, каннибалы, насильники и грабители. И Мелисандра ни на секунду не сомневалась, что, стоит кому-то раскрыть ее местоположение – ей лучше не знать, что с ней сделают. *** Это оказалось не так уж и сложно. Немного практики, несколько ночей – и у нее получилось. Волчье сознание уступило, сломленное человеческой волей. Сдалось, отступило в тень. Гораздо сложнее было сориентироваться – как самой контролировать это огромное звериное тело, что подобает делать волчице сейчас, что – нет. Нимерия поворачивала голову вправо и влево, сделала несколько несмелых шагов. Арья радовалась, что ее волчицу сейчас не видит стая. Призрак подкрался бесшумно и почти незаметно. Огромный белый волк на свежем белом снегу, только красные глаза выдают. Лютоволк издал тихий, горловой рык. Нимерия замерла в нерешительности, затем приподняла переднюю лапу и начертила ей на свежем снегу кривую, но все-таки линию. Призрак откровенно недоумевал и предупреждающе порыкивал, глядя на сестру… Арье все больше казалось, что на этот раз она имеет дело не с Джоном. Растерявшуюся девочку будто бы вытолкнуло из сна. Волчье сознание вернуло себе контроль над волчьим телом. А Арья растерянно смотрела в потолок и слушала храп с присвистом приютившего ее торговца рыбой. *** Джон закрыл лицо ладонями. - Дозора больше нет, - повторил он. – Я был Лордом-командующим, и я уничтожил Дозор собственными руками. - Прекрати, - Мелисандра обнимала его за плечи, поддерживая. – Хватит винить себя во всем, Джон. Вины за случившееся слишком много для тебя одного, слишком много даже для всех дозорных и одичалых вместе взятых. Не пытайся взвалить эту ношу на себя. - Я должен был… Я должен был…. – повторял он как в бреду. – Отправить одичалых со Станнисом. Или… Прислушиваться к тому, что говорил мне Лорд Стюард. Идти с ними на компромиссы, с моими братьями. Может быть, не рваться так заключить с одичалыми мир, но ведь… Война привела бы к тому же. - Все, что ты должен был сделать – поберечь себя, - укоряюще прошептала Мелисандра. - Я не могу думать о себе. Я – Лорд-командующий… был им. - На тебе держался этот хрупкий мир между Дозором и одичалыми. Возможно, прислушивайся ты к голосу пламени, которое предупреждало тебя о кинжалах, ты сумел бы со временем примирить давних врагов, заставить их смириться друг с другом перед лицом настоящей угрозы. - Сэм сыграл со мной скверную шутку. И со всем Дозором. Ничего подобного не случилось бы, будь на моем месте кто-нибудь поумнее, - Джон выплюнул последнее слово с ненавистью к себе самому. Его руки сжались в кулаки, костяшки побелели. – И что теперь? Скорбный Эдд мертв, ребенок Лилли, жизнь которого я пообещал беречь, мертв, одичалые, которых я хотел спасти, мертвы, а живы те, которые меня ненавидят. Дозорные, которые были моими подчиненными, мертвы, возможно, кому-то удалось сбежать – но лишь для того, чтобы погибнуть чуть позже, от голода и холода. А с севера надвигаются Иные… и им наверняка будет приятно, что щит, охраняющий царство людей, разрушился сам по себе. Конечно! – забывшись, воскликнул Джон в голос, и перепуганная Мелисандра положила ладонь на его губы. – Конечно, - уже тише повторил Джон. – Я не хотел, чтобы Дозор был уничтожен Иными. Поэтому я уничтожил его сам. Кому еще этим заниматься, как не лорду-командующему! На Джона было больно смотреть. Самое отвратное – Мелисандра не знала, что ему отвечать. Потому что положение дел было настолько непоправимо ужасным, что страшно было даже задуматься о будущем. - Действительно скверно, Джон, - грустно согласилась она. – И… знаешь, в такие минуты все, что способно помочь – это Вера. Вера в Рглора. Только благодаря ему ты и я все еще живы. Только благодаря вот этому огню, - Джон оглядел каморку, впервые замечая, сколько же свечей на такую маленькую площадь. Джон мрачно усмехнулся. После всего, что случилось, ему начало казаться абсурдным уповать на каких бы то ни было Богов. *** Всего один неудачный шаг, неудачный – но такой привычный – поворот корпуса… и Джон потерял сознание от боли. Была вспышка боли, пронзающей, казалось, все тело, была растянутая, безразличная, затягивающая черная пустота… В ней словно исчезали, растворяясь, и время, и пространство. И был снег, и густой лес Перешейка, и миллион запахов в этом лесу. Соседство волчьего сознания, его ощутимое сопротивление при попытках Джона перехватывать бразды управления телом. А Джон порой пытался, и даже почти неосознанно, и даже в самых незначительных, казалось бы, проявлениях – пытался просто потому, что так привычно иметь тело, которое можешь держать под своим контролем, подчинять своим желаниям. Темно. Сытый желудок. Привкус крови во рту. Серые шкуры, даже ночью такие заметные на снегу, в отличие от его маскировочно-белой. Очертания хвостов, ушей. Джон привычно напрягается, видя волков, но звериная часть сознания смотрит на них с полубезразличием, с чувством собственного превосходства, пока не различает среди стаи гордый силуэт вожака. Сестренка. И вот они уже неторопливо бегут вместе по белому покрову, оставляя следы, способные напугать любого охотника. Нимерия останавливается. Нет, не принюхивается, не приглядывается. Останавливается и смотрит на него. И… это так странно. Это выглядит как если бы один человек сказал другому – постой, нам нужно поговорить. Джон смотрит в ответ на Нимерию красными глазами Призрака. Лютоволк осторожно и медленно кивает. Тогда Нимерия слегка приподнимает одну лапу, проводит ей по снегу, оставляя закорючку, отдаленно напоминающую… первую букву его имени. Вопросительно подвывает. У Джона не остается сомнений, что это Арья. Призрак наклоняет морду, тычется носом в собственную шерсть указательным жестом. Хочет сказать – вот он, Джон, это я, здесь, с тобой, в теле волка. И в то же время переспросить – Джон? Ты имела в виду именно это? Кажется, его поняли. Нимерия безжизненно падает на спину, склоняет голову на бок, закатывает глаза. Потом вскакивает и снова подвывает, вопросительно, тоскливо. Белый лютоволк трясет головой так энергично, что она начинает кружиться. Да нет же, хотел бы крикнуть Джон. Нет, я жив, меня спасли. Но говорить он не может, ему доступны лишь самые примитивные жесты. Вдруг ему приходит в голову страшная мысль, он быстро тычется носом в шерсть Нимерии, затем резко вскидывает и опускает голову – жест, который человек мог бы растолковать как «А ты?». Нимерия тоже трясет головой, потом подходит к Призраку ближе, словно желая обнять его… но вместо этого они соприкасаются носами и стоят так, закрыв глаза. Джон хотел бы прочесть мысли Арьи, соприкоснуться человеческими сознаниями сквозь волчьи тела. Узнать, как она, где она, что с ней. И он понимал, что Арья точно так же хотела бы узнать о нем… Но это было единственной мыслью, которую им удалось вот так вот, соприкасаясь носами, донести друг до друга. Единственной - и тем не менее важной. *** Умер старый волк из их стаи, и стая выла в один голос, запрокинув морды, словно провожая своего соплеменника в последний путь. Выли вместе со всеми и Нимерия, и Призрак. Нимерия снова была обычным лютоволком, а Джон в теле Призрака выл о чем-то своем. Не об утрате соплеменника, но обо всем, что наваливалось на него, как только рядом не оказывалось Арьи-Нимерии. О бесчисленных погибших. Больше всего из Дозорных ему было жаль Скорбного Эдда, когда Джон вспоминал его бесконечные шутки, выдаваемые с серьезным и грустным лицом, сердце бастарда сжималось. Джон вспоминал и других дозорных, но про многих он не мог сказать наверняка, живы они или умерли. Джон вспоминал Боуэна Марша. Многочисленные изнуряющие споры с ним. Закончившиеся вот так вот – кинжалом в живот. Это было больнее всего вспоминать – вина перед Лилли за ее сына, перед всем Дозором, да что там, перед всеми людьми, живущими в Вестеросе и даже Эссосе, перед людьми, которых было некому больше защитить от Иных – вся эта безграничная вина меркла перед воспоминанием о том, как его предали. Как люди, о которых он заботился, сговорились против него, хотели убить его во что бы то ни стало… А он был таким идиотом, что даже этого не предусмотрел. Как он пытался остановить обезумевшего великана, и вдруг в толпе сверкнул кинжал… предназначенный для него. Обида, недоумение, разочарование. «За что? Неужели я настолько плох? Что я сделал не так? Я всего лишь хотел мира с одичалыми. Я хотел, чтобы мы все вместе противостояли Иным. За что? Зачем?». Джон выл громко и бесконечно тоскливо. Мысли не отпускали его. Он выл и тогда, когда вся стая замолчала, он выл и тогда, когда перед глазами возник весь в копоти низкий потолок… Глаза слезились, мир вокруг кружился и все не желал становиться на место, чья-то рука с силой зажала ему рот. Джон попытался вырваться, не сразу сообразив, что эта неженская сила принадлежала Мелисандре… Мелисандре, которая всегда просила его говорить шепотом, здесь, в этих стенах, где их каждую минуту могли услышать. Джон растерянно притих, Мелисандра беспорядочно накидала на Джона сверху груду какого-то тряпья, он попытался было пошевелиться, тогда Красная женщина, снова зажав ему рот, больно ударила под дых. Раны вспыхнули новой болью, и сознание Джона померкло. *** Мелисандра не ожидала такого, и ей пришлось действовать быстро. Погружать Джона в сон с помощью магии было сложнее, чем просто вырубить его, причинив боль, и Красная Жрица, не задумываясь, пошла на это. В конце концов, может быть, так им удастся спастись… хотя бы ему. Счет шел на секунды, в коридоре раздавались шаги, громкие голоса, в беспорядочном шуме которых можно было разобрать «Волк», «Здесь» и «Сам слышал». Мелисандра не могла спрятаться вместе с Джоном – тогда бы их неминуемо нашли. Молясь Рглору, вспоминая все, чему она училась в Асшае, Мелисандра лихорадочно готовилась принять бой. Счет шел на секунды. Магия не терпела спешки. Мелисандра подняла с пола валявшийся в углу клинок Джона. Коготь, кажется, так он его называл. В конце концов, в этом предмете тоже сохранилось немного магии древней Валирии, какая-то мрачная тайна. Мелисандра не умела пользоваться мечом, но отчаянно надеялась слиться своей магией с магией клинка в некое единое целое, надеялась, что клинок поймет ее, что Рглор поможет ей в этом бою. Счет шел на секунды. Они явились слишком быстро. Коготь взлетел в руке жрицы раньше, чем та успела сообразить, что к чему… но позже, чем первый из одичалых поставил блок, предугадав слишком очевидное движение. - Ведьма, - крикнул второй. – Это ты здесь выла по-волчьи! - Ведьма сожгла Манса! Смерть ей! Мелисандру словно парализовало. Красная женщина была создана, чтобы стоять за чьим-то плечом, но никак не для того, чтобы самой в одиночку принимать бой. Крики, чужой клинок рассекает пустоту, затем ее тело, боль, притупленная шоком, Длинный Коготь падает на пол вместе с ее запястьем, лица одичалых –расплывчатыe пятна, чьи-то руки толкают ее на пол… И больше она не чувствует ничего, проваливаясь в вязкую липкую тьму. *** Джон проснулся. Перед глазами все плыло. Раны противно саднили, но, кажется, болели уже гораздо слабее. Потолок был черным от копоти. В нише между камнями была неловко приткнута одинокая свеча, возле груды камней, которую человек, имеющий некоторую фантазию, мог бы назвать кроватью, возвышался еще один камень, на его относительно плоской поверхности стоял кувшин с водой и валялся кусок зачерствевшего хлеба. Следы чьей-то заботы, отрешенно отметил Джон. Способность сопоставлять настоящее и прошлое вернулась не сразу. Волчью и человеческую реальности было тяжело разделить. Когда он провалился в последний раз… Джон сглотнул. Мелисандра. Когда бы ему ни удавалось очнуться, здесь была Мелисандра. Сейчас ее нет. В прошлый раз он почти ничего не понял. Он вспомнил, как Мелисандра пыталась заставить его замолчать… потому что он выл. Выл, не сумев прекратить в тот момент, когда его сознание слишком резко вернулось в человеческое тело. До этого они говорили шепотом. Значит, здесь их могли услышать. А он… завыл. И должно быть, очень громко. Джону хотелось думать, что их не услышали тогда. Что сейчас снова зайдет Мелисандра. Хотя куда ей было выходить из этой каморки, если она так опасалась быть замеченной? Может, конечно, все стало хорошо, власть в Черном замке в руках Тормунда, Мелисандре нечего больше бояться… Нет, усмехнулся Джон, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Лучшее, на что стоило надеяться – что у Мелисандры возникло снаружи дело настолько срочное, что ей пришлось поступиться безопасностью, но скоро она вернется. Что-то было не так. Почему она оставила ему всего одну свечу? Огонь был Мелисандре едва ли не важнее, чем еда и вода, когда она была здесь, каморка была залита ярким светом. Теперь как будто стало холоднее и темнее. «Ночь темна и полна ужасов» - вспомнил Джон. Он не знал, какое время суток. Не знал, в какой части замка находится. Не знал, что происходит вне этих четырех стен, может быть, всех обитателей Черного Замка уже убили Иные. Не знал, кто из друзей и врагов жив или мертв, не знал, кто сейчас сидит на Железном Троне. «Ты ничего не знаешь, Джон Сноу» - прошелестели в его голове слова полузабытым голосом Игритт. Он знал только одно: выходить и проверять сейчас – не лучшая идея. Джон попытался сесть. Голова кружилась, руки предательски слабели и Джон чуть не упал обратно, но все-таки сел, опершись спиной о каменную стену. Как заключенный, тоскливо подумал он. В замке, где я еще месяц назад был Лордом-командующим. Сколько мне еще сидеть здесь? Что мне делать? *** Тормунд застал его рисующим странные узоры на толстом слое пыли. - Ну что, очнулся, вороненыш? Хар! – Джону казалось, что даже шепот Тормунда разносится по всем коридорам Черного Замка. - Где Мелисандра? – первым делом спросил Джон. Тормунд погрустнел. - Надо отдать ей должное… Хорошая была баба. Хоть и колдунья. - Была? – не мог не переспросить Джон. - Ага, тем еще подонкам попала в руки, тьфу! – Тормунд негодующе плюнул на пол. – А ты, бастард, как думал? Что вас никто не найдет никогда? А она кремень-баба, завалила тебя кучей тряпья, чтоб не нашли, а сама схватилась за твой меч… Да только держать-то не умела она его, хар! Меч-то хорош, да баба-то не копьеносица. Ну-от я прибежал сюда, быстро, как смог, да только все равно не успел. - А как ты узнал? - А чевой тут не узнать, хар! Вой твой проклятый по всему Замку было слышно. Да что там по Замку, Иные, небось, за Стеной тебя слушали. - Значит… остальные тоже знают? - Все думают, что выла колдунья, а тебя, падаль, вороны давно склевали. Любопытных-то я поразогнал, да… Тем сволочам головы посносили мои ребята. Да только колдунью я того… не успел. Джон молчал. Он все пытался понять – Мелисандру убили. Здесь, в этой самой каморке, пока он валялся, как самая настоящая падаль, без сознания. Мелисандру убили в двух шагах от него, и он ее не защитил. Не уберег. Мелисандру убили по его вине. Если бы не он… Если бы не выл… Если бы сумел защитить… Взял бы меч… Погиб бы тоже… Мелисандру убили… Мелисандру убили… Мелисандру убили… - Ты чевой побледнел так, бастард? Дорога тебе была эта баба? Спал с ней, небось? Джон отвернулся. - Ну не обижайся, воронья твоя башка. Сам знаю, каково это – когда родные умирают. Да только так и будешь убиваться теперь? Джон молчал. Он смотрел на пол и думал, что на этом самом полу, может быть, пятна ее засохшей крови. Мелисандру убили.