Однажды во сне

Едкий дым наполняет легкие, а сухой надрывный кашель, как ей кажется, не прекратится никогда. Языки пламени повсюду, взбираются вверх по тяжелым портьерам, лижут обои и заставляют паркетные доски трещать от жара. Огонь, стремительно перекинувшийся на кровать, почти касается волос, и, вскрикнув, Дженни отпрыгивает прочь. Взгляд ее мечется по стенам, она пытается определить, где находится, но вместо привычной уютной спальни в собственном доме — незнакомая квартира, а за окном безгранично простирается ночной и бурлящий жизнью Нью-Йорк. Свежий ветер из распахнутого настежь окна только распаляет огонь ещё сильнее, будто живой зверь оно пожирает все вокруг, и она в растерянности выбегает из спальни, тут же замирая. Стена огня, пышущая нестерпимым жаром, перерезает путь к спасению, и даже до ванной, где можно было-бы намочить полотенце и хоть немного продлить эту агонию — не добраться... Крик отчаяния вырывается из груди, почти сразу сменяясь новым приступом кашля. С каждой секундой дышать становится всё труднее, и Дженни чувствует пробегающий по спине холод от осознания того, что это — конец. Треск раздается со стороны прихожей, где-то там, за непреодолимой преградой обезумевшей стихии, и почти погибшая надежда вспыхивает яркой путеводной звездой. Прижав рукав кофты мокрый от слёз, ещё плотнее к лицу, Дженни поднимает голову, вглядываясь в коридор сквозь неожиданно чуть утихшее пламя. Дверь сотрясается от ударов с той стороны, и вот она поддается, осыпаясь крупными щепками, а в прихожую врывается мужчина в пожарной форме. Рука в плотной перчатке поднимается к голове, но прежде чем он успевает опустить защитную маску, Дженни успевает разглядеть его лицо. Лазурно-голубые глаза, что смотрят на нее так тепло и заботливо, не узнать очень сложно, как и изящные черты лица, аккуратный нос и едва заметную щетину на щеках. — Я здесь! — её крик эхом отражается от стен, дробясь и разбиваясь на осколки эха. Едкий дым вновь наполняет легкие, а огонь, словно опомнившись, начинает бушевать сильнее. — Кевин!.. Его шаги стремительны. Крепкая фигура внушает силу, даже несмотря на пелену пламени и дыма, но в следующую секунду над Дженни трещит потолочное покрытие, а затем все тонет в дыме и облаках пыли, прежде чем она успевает вскрикнуть от страха. Горькие слёзы касаются губ, а собственный вскрик эхом звучит в ушах. Она приподнимается на кровати, испуганно озираясь и будучи все ещё не в состоянии сдержать рвущиеся наружу всхлипы. Уютная и знакомая спальня с окном, из которого открывается вид на опушку леса, должна была бы её успокоить, но Дженни О’Мейли всё ещё чувствует липкий страх. И дым, что заполняет легкие почти полностью. Сон был слишком реалистичен, и она ощущает себя героиней какого-то фильма ужасов, вот только он воплощается для неё в жизни. Почти каждая ночь приносит с собой всё больше переживаний, чем отдыха, а пальцы после таких ярких, красочных и буквально осязаемых видений дрожат. Дженни тянется к тумбочке, не задумываясь над тем, что за окном уже давно властвует ночь, а в обязанности психотерапевта не входит отвечать на звонки тогда, когда ей заблагорассудится. Ей просто жизненно необходима поддержка, именно сейчас, в эту минуту, и, подавив очередной приступ паники, она, наконец, справляется с телефоном, слыша длинные гудки на той стороне линии. — Мисс О’Мейли? — чуть хриплый голос звучит удивленно, но в следующий же миг Райан взволнованно продолжает: — Что-то случилось? Очнувшаяся совесть напоминает о том, что она разбудила постороннего человека посреди ночи из-за простого сна, хоть и столь пугающего. Но, всхлипнув, Дженни начинает рассказывать. Слова сами сплетаются в предложения, и она вновь переживает кошмар, ощущая дым во рту, подступающий огонь и мелькнувшую надежду. — Это лишь сон, — произносит доктор Райан, и мягкий тембр действует на неё не хуже прописанного им успокоительного— Сон. Несуществующая реальность. Может, мне стоит подъехать, вас нельзя оставлять в таком состоянии... — Нет, — тут же перебивает она, стараясь подавить очередной всхлип и сжимая в пальцах измятый край простыни. — Я и так разбудила тебя среди ночи, Кевин. Мне так жаль... Поздно заметив, как обратилась к психотерапевту, Дженни вновь извиняется за свою оплошность, но слышит в ответ немного усталый, тихий смешок: — Ничего. Дженни, ты говорила, что видела пожарного, верно? — Верно, — эхом отвечает она, с неожиданностью понимая, что слышать своё имя из его уст гораздо приятнее, чем слишком официальное «Мисс О’Мейли». — На миг мне показалось, что он... — Да? — Он был похож на тебя, — неуверенно продолжает Дженни. — Я видела твои глаза, перед тем как крыша обрушилась. Пламя... и боль. Ярко-лазурные глаза. Выходит, в прошлый раз мне снился тоже ты? Это может быть связано с нашими разговорами, да? Ты помогаешь мне в реальности, и это отражается во снах? — Возможно, — спустя какое-то время отзывается доктор Райан. — Закрой глаза. Вспомни последние мгновения сна. А теперь подумай о том, что пожарник успел. Его руки укрывают тебя от пламени, ты слышишь спиной стук его сердца, ощущаешь маску, касающуюся лица и вдыхаешь воздух полной грудью... По телу разливается усталость взамен напряжения, а отголоски паники, почти отступившие за время разговора, растворяются окончательно. Прежде чем отключить мобильный Дженни слышит бархатный голос, что спрашивает о том, сумеет ли она приехать завтра на приём.

*

Зеленый чай, принесенный секретаршей, уже почти остыл, и Дженни делает ещё один глоток, прежде чем поставить чашку на подлокотник удобного кресла. Солнечные лучи мирно струятся сквозь окно, заливая бледно-золотым светом кабинет, и их блики сверкают в глазах доктора Райана. Психотерапевт выглядит усталым, словно так и не ложился спать после того, как она разбудила его посреди ночи, и Дженни тут же чувствует укол совести. Над стоящей на столе чашкой с изображением клевера на ней, вьется пар, но Кевин так и не притронулся к напитку, целиком сосредоточившись на разговоре и заметках в своём блокноте. — Твои сны становятся всё ярче, переживания — глубже, и это не может не настораживать. Если так пойдет и дальше, придётся назначать более сильные препараты, а мне бы этого не хотелось. Она кивает, подаваясь вперёд и убирая упавшую на лицо прядь волос. За время разговора почти панический страх, возникший после сегодняшнего кошмара, кажется чем-то глупым и таким далеким. — У таких явлений всегда есть предпосылки. Какое-то потрясение, вызвавшее страх, быть может, затаившийся до поры в подсознании... Или проявляющийся и раньше. Дженни, в наших разговорах ты почти всегда избегаешь разговоров о своём детстве. Возможно, тогда произошло что-то, какой-то эмоциональный всплеск, событие? Прошу тебя быть откровенной, а иначе я не смогу помочь по-настоящему. Взгляд ярко-голубых глаз наполнен вниманием и участьем, от него веет защищенностью, и таких ощущений Дженни не испытывала уже много лет. — Я плохо помню подробности, мне было тогда всего семь, — поежившись, начинает она, внезапно понимая, что не чувствует неловкости или тревоги, рассказывая о том, что предпочитала раньше обходить стороной в разговорах даже с самыми близкими друзьями. — Мама ушла от отца, точнее — бежала от постоянных побоев и насилия. Забрала меня с собой. — Как хорошо ты помнишь эти годы? — делая пометку в блокноте, спрашивает доктор Райан, поднимая голову. — Понимаю, тебе сложно говорить об этом, но... — Помню только то, что мы постоянно переезжали, а отец пытался найти меня, несмотря на то, что родительских прав его лишили и запретили приближаться к нам. Однажды он даже пытался украсть меня с детской площадки, но ему помешал знакомый мамы, — пытаясь вспомнить подробности, она хмурится, но память о детских годах словно затянута густым туманом. — Кажется, он снился мне после этого пару раз. — Помнишь, что именно было в тех снах? — Смутно. Почти ничего, единственное: помню, как он хватал меня, брал на руки, не обращая внимания на отчаянные крики мамы, — припоминает Дженни, только теперь осознавая, что психотерапевт прав. — Эти кошмары вернулись, только вот фигура отца исчезла совсем. Остался лишь основной смысл — я не могу спастись... — Возможно, ты недавно видела его, и именно это пробудило кошмары? — очередной вопрос заставляет её покачать головой и отвести глаза, прежде чем ответить: — Нет, он давно умер. Разбился на машине, будучи в стельку пьян, как сказала мама. Несколько минут доктор Райан молчит, а затем поднимается из-за своего стола, обходя его. Темный ковер скрадывает звук шагов, но в тишине кабинета, нарушаемой только щебетом птиц за окном, они все равно слышны достаточно громко. — Обычно в таких случаях я советую пациентам разобраться во всем, что произошло. Узнать. Это позволит отпустить прошлое. Разговор с матерью как нельзя поможет, и, если ты ещё не... — Нет, — глухо отвечает Дженни, откидываясь на спинку, она чувствует, как до этого удобное кресло в одночасье перестает быть таким, впиваясь в поясницу. — Это невозможно. Её уже два года как нет.