Янтарь и море

Ржавый скрип. Запах сырости и затхлости. Глухой, постепенно нарастающий шум — словно река плещется о гальку, пытаясь вырваться из своих берегов. Кто-то толкает в плечо, бьёт по щекам. — Да проснись же, Пекло тебя побери! Арон! Нестройный шум превращается в говор множества людей, из которого выбивается один голос — прямо над ухом. — Мама, я сейчас встану, честно… — Какая я тебе мама! Ну, поднимайся же, пришли за нами. Вот проклятье… Арон мучительным усилием заставил себя проснуться. Он чувствовал себя выспавшимся, несмотря на то, что ночью ему снилось что-то плохое — что именно, уже и не вспомнить, в памяти остался лишь удушающий ужас и ощущение полной беспомощности. Загораживая бледный дневной свет, льющийся из оконца, перед Ароном маячил тот самый паренёк, который вчера, кажется, что-то пытался добиться от него. Как же его зовут-то… А, Курт! — Что ты говоришь? Извини, я задремал чуток. — Чуток? Да ты всю ночь дрых без задних ног! — Курт улыбнулся, лицо его смягчилось и расслабилось. — Я уж думал, что ты помер. Всех наружу выводят, сейчас, кажется, торги уже начнутся. — Ох, мне надо найти Лиру. — Арон, цепляясь за стенку, встал — мир перед глазами плавал в дымке, которая, однако, рассеивалась с каждой минутой. — Что вы тут расселись, идиоты! Выметайтесь, быстро! — стражник, державший в руках пергамент, видимо, со списком заключённых, быстрым шагом вошёл в камеру. — Ну и воняет тут! — Идём, — Курт ухватил Арона за руку и вытащил за собой в коридор, где, выстроившись в колонну, уже стояли все те, кто ночью делил с ними каземат. — Вставай быстрее в конец, иначе, я чувствую, нас эти вояки изобьют. — Никто не станет бить товар перед продажей, — выдавил Арон, с отвращением глядя на пленных. Они напомнили ему овец — вот так же, друг за другом, те вечерами возвращались с пастбища, подгоняемые собаками. — Поговорите мне ещё тут, — стражник с пергаментом, подошедший сзади, грубо толкнул Арона и Курта в общую кучу. — Руки давайте сюда! — Не спорь с ним, — быстро сказал Курт и вытянул перед собой руки. Арон, поколебавшись, сделал то же самое, и стражник споро связал им запястья колючей пенькой. — Теперь на выход все! Курт глупо улыбнулся, мол, всё хорошо будет, и поспешно отвернулся, уткнувшись в спину идущего впереди. Арон успел заметить, как скривились у него губы в предвестии плача, который Курт пытался загнать поглубже. Арон только сейчас сумел толком рассмотреть его глаза и почувствовал зависть — на светло-зелёной радужке мерцали, словно капли янтаря, золотистые искры. На площади колыхалась людская толпа. Большинство явилось просто развлечься занимательным зрелищем, но Арон заметил с десяток богато одетых горожан — это и были покупатели. «Ненавижу», — зло подумал он. В таком же порядке, как и шли, гуськом, пленники поднялись на помост, где стражник с убийственным запахом перегара выстроил их в ряд, по росту. Было видно, что больше всего на свете этому бравому вояке хочется лечь спать, а не торчать под солнцем на пыльной площади. Он весьма чувствительно ткнул Арона в плечо, когда тот замешкался, пытаясь найти взглядом товарищей по несчастью, и особенно — сестру. Но никого из них не было — может, их должны были вывести после продажи этой партии. Арон скрипнул зубами от злости и разочарования. Курт, каким-то образом оказавшийся рядом, начал попеременно бледнеть и краснеть от страха. «Он-то какого хрена волнуется? Вот я из-за Лиры, а он? Патлы ещё тут развесил», — Арон покосился на кудрявую шевелюру парня, и тотчас же устыдился своих мыслей — Курт явно держался из последних сил. — Не бойся, — украдкой шепнул ему Арон. — Всё в порядке. — Если бы, — дрожащим голосом ответил Курт. — Ты погляди на эти рожи. Они, небось, уже между собой решили, кто из нас кому достанется. — Не разговаривать! — стражник с перегаром опахнул их винным духом. — Стоять прямо, смотреть перед собой! Курт, напротив, сразу же уткнулся себе под ноги и, кажется, начал молиться — его губы беззвучно шевелились. Арон начал безучастно разглядывать толпу, на фоне монотонного гула которой выделялись визгливые крики торговцев сладостями: «Медовые орешки! А кому горячие пирожки?!». Торговцы, словно мухи на варенье, всегда моментально слетались к местам, где собиралось много горожан, пришедших поглазеть на что-нибудь — казнь ли это была, или похороны городского головы, или рабские торги, как сейчас. Через пару минут на помост, пыхтя и отдуваясь, взобрался вчерашний толстяк, записывавший пленников в пергамент. Пергамент этот, к слову, торчал сейчас у него под мышкой, свёрнутый в трубочку. — Начинается, — обронил Курт и опять уткнулся взглядом себе под ноги. — Уважаемые дамы и господа! — стал драть горло толстяк. — Я рад в очередной раз видеть вас! Сегодня мы продаём отменных рабов, которые прекрасно потрудятся для вашего блага! Ну что же, не буду тянуть. Первый лот: мужчина, тридцать два года, у прежних хозяев работал пекарем. Находится в отличной физической форме, альт — волк. Начальная цена — пятьдесят золотых. — Я беру! — мужчина в тёмно-пурпурном плаще нетерпеливо протолкался вперед и вскинул руку, в которой была зажата дощечка с выжженным номером: десять. «Надо же, десятка, как у меня», — глупо подумал Арон. — Итак, господин под номером десять желает приобрести этот лот по цене в пятьдесят золотых. Пятьдесят золотых — раз, пятьдесят золотых — два… — Даю шестьдесят! — взвизгнула толстуха в пышном платье, за спиной которой маячил угрюмый телохранитель. — Госпожа под номером два желает приобрести этот лот по цене в шестьдесят золотых! Шестьдесят золотых — раз… — Восемьдесят, и тряпки его забираю! В конце концов, бывшего пекаря продали за сто десять золотых той самой толстухе. В дальнейшие торги Арон уже не вслушивался, а просто ждал, когда выкрикнут его номер. Ну ещё Курта — тощий паренёк ушёл за начальные пятьдесят золотых. Его купил какой-то франт слащавого вида. Альтом же Курта, по словам аукциониста, оказался ворон. «Ему бы больше подошёл заяц», — подумал Арон, видя, как его бывший собрат по несчастью на заплетающихся ногах идёт к новому хозяину. Арон откровенно завидовал парню: его самого, скорее всего, никто не захочет купить. И что тогда? Убьют, как бездомную шавку? — Внимание, дамы и господа, последний лот! Юноша, семнадцать лет. Вы сможете отправить его работать на кухню или в конюшню, а также, при некотором воспитании, он сумеет стать вашим камердинером — послушным и безропотным! Но у него есть один маленький минус: отсутствие альта. Итак, учитывая всё вышесказанное, начальная цена этого лота будет составлять всего тридцать золотых! Сперва было тихо. Арон лихорадочно блуждал взглядом по толпе, надеясь увидеть, как кто-нибудь поднимает свою табличку, собираясь заявить о желании приобрести его. Буквально час назад Арон думал, что нет ничего хуже, чем быть проданным, как скотина, а теперь всей душой надеялся на такой исход событий. Франт, купивший Курта, начал было тянуть руку, но на полпути передумал — может, денег пожалел, или ещё что-нибудь. Арон разочарованно вздохнул: он уже успел подумать, что опять увидится с Куртом — хоть какой-то знакомый, как-никак. — Да кому он нужен! — вдруг выкрикнули из толпы. — И даром такого не возьмут! Кто-то кинул в Арона лежалым яблоком. Влажно чавкнув, оно разбилось о помост, в толпе засвистели. — Недотёпа! Недотёпа! — Убери его с глаз моих, быстро! И давай следующих сюда, — видя такое непотребство, сердито зашипел толстяк, размахивая пергаментом, словно мечом, и наседая на стражника. Тот, от греха подальше, сгрёб Арона за плечо и потащил прочь с помоста. Парень, пользуясь случаем, извернулся и сумел укусить его за руку, а потом, вырвавшись из ослабшей хватки матерящегося стражника, кинулся прочь, надеясь затеряться в толпе. — Стой, сопляк! — наперерез ему бросился другой стражник с вислыми усами. Арон метнулся в сторону, но усатый поставил ему подножку, и парень покатился в пыль. — Далеко собрался? — язвительно поинтересовался стражник и пнул его в грудь ногой, обутой в тяжёлый сапог. Удар выбил весь воздух из лёгких, и Арон закашлялся, пытаясь вдохнуть. Из глаз невольно потекли слёзы. — Будешь ещё дергаться? А? — Да пошёл ты, — прохрипел Арон, пытаясь подняться на ноги — со связанными руками это было непросто — и с ненавистью глядя на своего мучителя. За последние несколько дней парень получал пинки и зуботычины уже столько раз, что ему казалось, будто всё его тело превратилось в большой синяк. — С-с-сука! — выплюнул стражник. Было видно, что ему очень хочется избить строптивого раба до полусмерти, но что-то его удерживало от этого. — Я бы тебя проучил, да велено всех непроданных в целости и сохранности назад в камеры тащить. Будто нужны вы кому-то! «Похоже, народ не зря болтал про войну… Никак, и в самом деле отправят стены строить», — подумал Арон, а вслух сказал: «Не трогай меня больше. Я сам пойду». Обратно в подземелье его не повели — посадили в маленькую камеру в ближайшем от входа коридоре — мол, и так никуда не денется. Бросили корку хлеба и дали кувшин с вонючей водой. Руки развязывать ему не стали, но, пользуясь тем, что за ним никто не следит, Арон освободился от пут при помощи зубов. Потом, одним махом проглотив скудную трапезу, улёгся на жёсткую койку, прикрыл глаза — неизвестно было, когда в следующий раз ему удастся прикорнуть хотя бы на несколько минут; и, неожиданно для себя, заснул.

***

— Эй, ты меня слышишь? Эй! Арон открыл глаза и рывком сел, сморщившись от боли в ушибленной груди. Он решил, что пришли стражники, но перед ним стоял только Курт со свежим синяком под глазом. — Откуда ты взялся? Тебя же продали! — Да уж, продали… — уныло процедил Курт, присаживаясь на койку. Арон разглядел багровые рубцы от кнута у него на спине, но промолчал — если нужно будет, сам расскажет. — Представляешь, этот мужик, Харт его зовут, больше никого и не купил, кроме меня. Даже конца торгов дожидаться не стал. Я думал, что он меня в какой-нибудь сарай запрёт, или сразу домой повезёт. А мы пришли в гостиницу, представляешь? Он говорит: «Домой завтра поедем, а пока отдохни». И на кровать показывает. Я удивился, но виду не подал. Сел, значит, на краешек. Сижу. А мужик принёс откуда-то вина, я такого сроду не пил, фруктов всяких, и мне предлагает. Тут-то я и понял, что дело нечисто. Он меня закадрить пытался, ты представляешь? Ясно, зачем купил. Я струхнул и отвечаю: «Спасибо большое, но я не голоден». А он мне всё бокал тычет. Ладно, отпил я чуток. Да не смейся ты! — Извини, — Арон попытался придать лицу серьёзное выражение. — Просто как представил всё это. Знаешь, мне этот твой Харт сразу не понравился. — Ты дальше слушай. Выпили мы вина, и стал он меня лапать. Причём так прямолинейно, а потом и говорит: «Ты уже взрослый мальчик, всё понимаешь. Будь послушным, и станешь у меня жить, как в сказке». Ну, не прямо так, но что-то в таком роде. И штаны с меня стащить пытается. Тут я не удержался, и врезал ему по носу. Он как завопит, и давай стражу звать. Кровища хлещет… Я к окну — а оно зарешечено. Тут прибежали два бугая, а он держится за рожу и стонет. Купил, говорит, сегодня раба, а он на меня напал. Забирайте его и деньги назад давайте. Бугаи растерялись — они-то вообще не при делах. Один догадался сбегать за аукционистом этим жирным. Харт наплёл ему с три короба, будто я его вообще зарезать хотел. Так и отправили меня назад. Кнутом угостили да под глазом украшение оставили. Ну уж лучше так, чем с этим извращенцем… — Да уж, ну ты и попал, — Арон фыркнул и ободряюще хлопнул Курта по плечу. — Не переживай, до свадьбы заживёт, как говорится. — Ты-то хоть давай без свадеб всяких. Расскажи лучше, как раньше жил. Кто такая Лира? Нет, если не захочешь вспоминать о прошлом, я пойму. Но нам тут до утра сидеть, если не дольше, скучно ведь молча. — Да почему же не захочу? Слушай, значит… Арон, потирая ноющую грудь, уселся поудобнее и начал свой рассказ.