Янтарь и море

В путь тронулись на рассвете. Арон проснулся от грохота — какой-то стражник лупил палкой по прутьям клетки и во всё горло орал: «Подъём!». Рядом заворочалась Лира, закашлялся спросонья Орис — они вчера так и заснули, рядом, прижавшись друг к другу. Кузнец дал Арону свою куртку, порядком потрёпанную и прожжённую искрами в некоторых местах, зато тёплую. Поспать, правда, удалось всего пару часов, но парень чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне. — Ну ты и красавчик, — вдруг рассмеялась Лира, взглянув на его лицо. — Прямо загляденье! Арон быстро ощупал физиономию. Судя по всему, вместо носа у него теперь была натуральная картошка, ещё, небось, и приятного сине-лилового цвета. — Ну-ка, малой, дай мне взглянуть, — Орис как можно осторожнее прикоснулся к распухшему носу, но Арон всё равно поморщился от боли. — Всё, всё, не трогаю больше, — кузнец убрал руки. — Перелома нет, ушиб просто, так что до свадьбы заживёт. Надо было тебе холодненькое приложить что-нибудь сразу, не развезло бы так. — Ну, там уж не до прикладываний было, — хмыкнул Арон. Он заметил, что стражники уже впрягают в телеги с пленниками лошадей и сворачивают лагерь. Видимо, до города было совсем недалеко, раз охрана даже не стала тратить время на завтрак. Наверняка, они торопились сдать беглых, получить увольнительную, деньги и завалиться в кабак или бордель. — Эй, а кормить-то будут? Я есть хочу! — тот самый мужик, что накануне вечером первым заговорил о войне, треснул кулаком по решётке. — Слышите меня, уроды?! — Успокойся, — Орис попытался оттащить его от прутьев. — А то схлопочешь от стражников, вон, гляди, уже смотрят на тебя. Мужик недовольно дёрнул плечом, высвобождаясь из хватки кузнеца, и сел на дно телеги, нахохлившись, словно наседка. Арон хотел было сказать ему что-нибудь ободряющее — таким тоскливым было его выражение лица — но тут кто-то поскрёб его по спине, легонько, будто чего-то опасаясь. Арон обернулся — возле телеги стоял Ивар с каким-то свёртком. — Ну, что тебе опять надо? — Я плащ принёс. И воды немного. Но, вижу, ты уже нашёл одежду, — стражник, казалось, поскучнел на глазах. — Эй, ты чего тут трёшься? — неожиданно вмешался кузнец. — Вали давай к своим! — Полегче, — процедил сквозь сжатые зубы Ивар, — а то получишь по шее. — Дядя Орис, погодите, — Арон нетерпеливо махнул рукой и как можно более миролюбиво, стараясь сгладить грубость кузнеца, сказал стражнику: «Мне от тебя ничего не нужно. Уйди, пожалуйста». — Как хочешь, сопляк. Только не жалуйся потом, — Ивар со злостью пнул колесо телеги, развернулся и быстрым шагом направился к своей лошади. — Зря вы его прогнали. Я ж видела, он как лучше хотел. Рисковал ведь, за помощь-то нам его по головке не погладят, — встряла Лира, глядя вслед Ивару. — И плащ бы пригодился. — Хоть ты-то молчи. Он ко мне всю дорогу клеился, я даже неладное заподозрил, — проворчал парень. — Спасибо, дядя Орис, что прогнали его. — Да что уж тут… Ты, парень, посмотри лучше, нет ли в соседних телегах родителей ваших. Арон завертел головой, до боли в глазах вглядываясь в теснину людей. Белые длинные волосы — не то, кучерявая рыжина — тоже нет, платье из тёмно-синей домотканой материи — не подходит. Кьяра и Эрик сгинули в ночной круговерти, оставив детей на произвол судьбы.

***

До города добрались неожиданно быстро — день едва-едва перевалил за половину. Обоз загрохотал по дороге, выложенной каменными плитами, выщербленными сотнями копыт и колёс. Крепостные стены появились как-то внезапно, когда телега вынырнула из-за холма, и ветер принёс запахи пищи, нечистот и множества людей. Арон, никогда прежде не бывавший в крупных городах, нервно потянул носом — в лесу обычно пахло только влажной землёй и зеленью. Рядом завозилась Лира, до боли сжала его ладонь — ей, кажется, было ещё страшнее. Пленники, прежде дремавшие или тихо разговаривавшие друг с другом, оживились и загалдели. — Пекло побери эти стены! Как я надеялся, что больше никогда их не увижу! — Орис сплюнул и в сердцах ударил кулаком по решётке. — Смотри, малец, теперь в оба, и сестру береги да молись, чтобы вас одному хозяину продали. Продали. Продали. Слово гулко бухнуло, словно кузнечный молот, и Арон только сейчас окончательно понял, что это всё. Конец. А потом были унизительные смешки и подколки стражников на воротах, мельтешение горожан на узких улочках, тряска телеги по булыжной мостовой — Арон придерживал Лиру, чтобы она не расшиблась о решётку. Прохожие кричали, смеялись, плакали, ругались, где-то неумело тренькали на гитаре… Какофония звуков захватила парня, сбила его с толку. Солнце плескалось в зловонных лужах, из окна ближайшего домишки кто-то выплеснул содержимое ночного горшка. Лошади фыркали, чувствуя близость конюшни, и шли шибче. Спустя некоторое время обоз остановился у большого каменного здания, возвышавшегося на пустыре. Неподалёку притулился высокий деревянный помост. Пахло пылью и потом. — Это тюрьма городская, малец, — Орис даже как-то осунулся и побледнел. — Нас сюда посадят, значится, а потом торги устроят. Или на границы и вправду отправят. — Вылезайте, идиоты, по одному, — стражник, сопровождавший обоз, отпер замок и открыл дверь клетки — сидящие в ней испуганно постеснились. — Да без глупостей мне тут. Когда пришла очередь Арона выбираться наружу, он поцеловал Лиру в лоб, ободряюще улыбнулся кузнецу и на трясущихся ногах, стараясь не показывать этого, спрыгнул с телеги. Стражник тут же крепко ухватил его за плечо и потащил к входу в тюрьму. Арон попытался обернуться, но получил от конвойного по шее. — Как зовут? Сколько лет? — вопрошал толстый мужик в потной рубахе и с лоснящимся лицом — он записывал всех новоприбывших в пергамент. — Отвечай, дебил, или ты немой? — Арон. Семнадцать, — потупившись, буркнул парень. Он понимал, что если мужик увидит его глаза — без искорок — то он не даст за свою жизнь и ломаного гроша. Кому нужен слабый и хилый раб? — А ну, на меня смотри! — мужик грубо схватил Арона за подбородок, заставив поднять взгляд. — Ба, да у тебя и альта нет! Иди, вон там подожди, недотёпа, — писарь отпихнул парня в сторону, где уже стояла кучка гару, испуганно жмущихся друг к другу, и быстро заскрипел пером, покрывая пергамент неровными каракулями. — Погоди-ка, самое важное забыл, — и он шлёпнул Арону на внутреннюю сторону предплечья какой-то круглой влажной дощечкой кривоватую цифру десять. Арон невольно дёрнулся, хоть и было это совсем не больно — скорее, неожиданно. — Шевели ногами, отребье! — охранник, карауливший уже записанных пленных, подтолкнул его. — Целый день тут с вами стоять, что ли! Эй, Рик, забери их, десятка как раз набралась! Рик, парень с неприятно узким, каким-то крысиным лицом, завёл беглых внутрь тюрьмы — Арон попытался запомнить, каким путём они идут — сразу у входа, за массивными, окованными стальными полосками дверями, круглый зал, в котором сидели двое стражников, и, вяло переругиваясь, играли в кости, потом коридор с коптящими факелами, короткая лестница. Путь закончился в ещё одном зале, на этот раз, квадратном. В стенах виднелись зарешёченные двери, ведущие в камеры — пустые. Пока пустые. Чуть поодаль стояли несколько кадушек с водой, лежала куча какого-то серого тряпья, возле неё — ещё один зевающий стражник. Похоже, всё это было ему уже не в новинку. Пленников выстроили в ряд — Арон стоял последним, согласно своему номеру. Рядом с ним всхлипывал девчушка лет девяти. Горло Арона перехватила судорогой — он вспомнил о Лире. — Раздевайтесь, быстро, да мойтесь, засранцы! — гаркнул Рик. — Вот ваша новая одежда, — он махнул рукой на тряпьё. — Ночь посидите в камерах, а утром торги откроются. А некоторых ждёт кое-что особенное. В общем, наслаждайтесь нашим гостеприимством, пока можете! — он мерзко загоготал.

***

В тесных каменных конурках-камерах было холодно и душно. После того, как пленники обтёрлись водой из кадушек, смыв (скорее, равномерно размазав) дорожную пыль и грязь — девушки, краснея и бледнея, пытались отвернуться, прикрыться — их рассадили по пятеро. Во время мытья Арон изо всех сил пытался оттереть с руки цифру, но краска только немного побледнела. Когда стали заводить в камеры, пленники пытались сопротивляться, кто-то хотел обратиться, но получил нагайкой поперёк спины и упал на пол, скорчившись и шипя от боли. Арон беспрепятственно позволил стражнику втолкнуть себя в камеру, уселся в углу и затих, вспоминая события последних двух суток, машинально выдергивая нитки из пыльно-серой ткани штанов, выданных взамен его собственной одежды — выглядели эти штаны так, будто до него их по очереди носило полгорода. А потом умерло прямо в них. Рядом кто-то судорожно вздыхал, что-то бубнила старая бабка, невесть как не помершая ещё по дороге. В маленьком окошке под самым потолком медленно умирало закатное солнце. Приводили ещё пленников, рассаживали по камерам — Арон пытался найти взглядом Лиру или Ориса, но стражники мельтешили, загораживая спинами обзор, и ему так и не удалось это сделать — лишь в предпоследней десятке он, кажется, увидел, до боли знакомую тонкую фигурку с копной чёрных как смоль волос. Когда стемнело, им принесли какую-то жидкую похлёбку в деревянных мисках, ложек не дали — Арон жадно выхлебал её через край. Трепещущий свет факелов, спертый воздух и шум давили, выгоняя из головы остатки мыслей, оставляя лишь инстинкты — вот еда, а вот безопасный угол — забейся туда и сиди. — Что, тяжко тебе? — спросил кто-то, сидящий сбоку. — Меня тоже ломает, будто навалилось что-то. Не хочется ничего, спать только, и всё. Арон с трудом повернул голову, пытаясь сконцентрировать взгляд на говорившем — перед глазами всё расплывалось. Он разглядел только шапку вьющихся русых волос и большие глаза чуть навыкате. Не понял даже, парень это или девушка. — Мне рассказывали, что тут в стенах какие-то амулеты эльфийские вмурованы, мол, они твою волю подавляют, и мысли тоже… В овощ превращаешься, короче. А у стражников штуки есть, которые защищают от этого. — А ты и уши развесил… Слушай, отстань, я устал. Дай поспать. — Эй, нельзя спать, слышишь! Борись с этим! Со мной говори, ну пожалуйста! Вот меня Курт зовут, а тебя? Курт принялся тормошить Арона, что-то ему говорил, но парень проваливался в липкий, тяжёлый сон, звуки становились всё глуше и глуше. Уже не важно было, где Лира, где родители, что ждёт его дальше…