Классика жанра

Антонова едва ли успела испугаться, как знакомый голос произнес: - Валентина? Эффект «дежа вю» из Сиреневого сада. - Б.. Боря… - пролепетала она, щурясь, пытаясь разглядеть что-то в слепящем свете фонаря. - Что вы здесь делаете ночью? – его голос был удивлен и встревожен. - Я?.. Гуляю… Думаю… - она отвернулась, не в силах выдержать поток света, и Селиванов, словно догадавшись, сделал несколько шагов в сторону. Теперь свет падал сбоку, и она могла разглядеть его лицо, вот только… не хотелось. Вернее – не моглось. Антонова прекрасно помнила ощущения, застигавшие ее каждый раз как первый, когда она смотрела ему в глаза. Сегодняшний вечер выдался слишком нервным, и она не была уверена, что сможет выстоять и не сорваться. - Вы гуляете здесь? Удивительное совпадение, - в голосе Бориса просквозил смешок, и Валя обернулась, позабыв об осторожности. - Совпадение? Ах да, мы же встречались в Сиреневом саду… - но небрежность в голосе звучала фальшиво. - Только я не об этом, - в его взгляде было слишком много теплоты и внимания, чтобы она могла отвести свой. – Я здесь живу. Это, - Селиванов указал рукой в сторону, но она даже не подумала проследить глазами, - мой подъезд. - Я не знала… - обескураженно пробормотала Антонова, чувствуя, как самооборона рушится грань за гранью. – Я просто шла и… Я тоже тут живу недалеко… - она нашла в себе силы отвести взгляд и вернулась обратно к скамейке, но не села, а подошла к сиреневому кусту. - Почему мне кажется, что у вас что-то случилось? – Борис последовал за ней и остановился за спиной. Этот вопрос застал Валентину врасплох. Если раньше они оба словно пытались обходить скользкие темы как острые углы, то теперь он без стеснения заводил разговор на одну из них. - Наверное, потому, что что-то случилось… - аккуратно произнесла Антонова, чувствуя, как внутри все вздрогнуло. – А что вы здесь делаете? – резко повернулась она, желая сместить акценты. - Я тут живу, - напомнил Селиванов, ничуть не смутившись. – Я вас увидел в окно. Сначала не поверил, что это вы, – темно, поэтому решил спуститься, чтобы проверить. - Проверили, - Валентина попыталась скрыть нервозность. – Можете идти обратно. - Вы меня прогоняете? – на его губах появилась улыбка, от которой у нее пошли мурашки по телу. - Ну что вы, как можно… - сбивчиво пролепетала она. – Я не это хотела сказать… Просто поздно уже… наверное… и… вам спать пора… - Антонова закусила губу, осознав, какую нелепость сморозила. Его искренний смешок подтвердил эту мысль. - Как взрослый совершеннолетний гражданин, - важно начал Селиванов, хотя глаза его искрились смехом, - я считаю, что могу позволить себе ложиться спать в любое время дня и ночи. Не выдержав, Валентина улыбнулась. - Вот так лучше, - тихо сказал он, и улыбка сразу пропала с ее губ. – Когда вы улыбаетесь – лучше, - пояснил он. – Я не знаю, что у вас случилось, и, наверное, это не мое дело, но если вы улыбаетесь, значит, все не так страшно. Внутри взвыла совесть, но Антонова мысленно наступила на горло ее песне, и негромко заметила: - Я улыбаюсь, потому что вы меня смешите. - Значит, у меня получается, а это уже хорошо, - с энтузиазмом отозвался Борис, и она не успела подумать прежде, чем сказать: - Вам так важно, чтобы я улыбалась? Селиванов замер, посерьезнев, внимательно глядя ей в глаза, и лишь спустя секунды Валентина поняла, на какую хрупкую льдинку ступила. - Простите, - прошептала она, отворачиваясь. – Я, пожалуй, пойду. Уже поздно и… мои меня ждут, наверное… потеряли, может быть… - Потеряли бы – позвонили, - вдруг оборвал ее Борис и добавил: - Если у вас телефон с собой, конечно. Антонова молча достала аппарат, но ни одного пропущенного вызова там не обнаружилось. Новых сообщений тоже не было. Никому ты не нужна, Валечка! – ехидно прохрипел задавленный голос совести, и Антоновой потребовалось все самообладание, чтобы не сорваться. - Это неважно, - в голосе дрожали едва сдерживаемые слезы. – Я ушла, чтобы побыть одной, и не заметила, как стемнело, - неправдоподобно лепетала она. Ты ушла, чтобы не чувствовать себя одинокой среди людей, - услужливо напомнила откашлявшаяся совесть, и Вале пришлось признать, что она права – чувствовать себя одинокой без людей как-то проще. - Побыть одной в выходной, который не так часто совпадает с выходными по стране? – наступил на больную мозоль Селиванов, и Антонова сделала глубокий вдох, благодаря ночь, что та скрывает ее слезы, побежавшие по щекам. - Вы были правы – это не ваше дело, - раздражением она прикрывала отчаяние. – В следующий раз выберу другой двор, чтобы не мозолить вам глаза, - Валентина резко развернулась, чтобы пройти мимо него, но Борис успел преградить ей дорогу, поймав Антонову за плечи, чтобы она не упала от столкновения. - Вы их не мозолите – вы их радуете, - словно не слыша ее раздражения и не видя ее мокрых щек, сияющих в свете фонаря, тихо признался Селиванов. У нее перехватило дыхание. Вале хотелось вцепиться в него, упасть на грудь, разрыдаться всласть, как маленькой, и чтобы он ее обнял крепко-крепко. Дура! – тут же отвесила ей оплеуху совесть. – Муж тебя обнимать должен и утешать по всем твоим бабским глупостям! Вот только мужа рядом не было, а он – был. И от этой мысли становилось еще горше – она ведь старается, видит Бог, старается быть примерной женой и не поддаваться искушению! Зачем же искушение ходит за ней по пятам и подстерегает в каждом месте, стоит ей только остаться одной? И у нее не было сил придумать какие-то слова, чтобы выбраться из его рук и уйти домой. Как вдруг Борис обнял ее и крепко прижал к своей груди. Не ожидавшая такого широкого жеста Валя расплакалась навзрыд. А он стоял столбом и методично гладил ее по волосам, думая, что в понедельник, когда она придет в себя, им, наверное, придется объясняться, долго, мучительно и нудно. Внезапно Селиванов вспомнил, что с этой недели Антонова уходит в отпуск – он сам просил Рогозину, чтобы предоставили ей возможность отдохнуть. Что ж, тем лучше: когда она вернется через неделю, то уже и не вспомнит про эту встречу и этот момент, от которого у него замирало сердце. Он понимал, что переступил черту, как бы ни пытался оправдаться тем, что просто утешает коллегу, у которой что-то случилось. Достаточно было представить на ее месте другую коллегу – Рогозину или Амелину, – чтобы стало ясно, что это всего лишь отмазка, что он просто не может видеть ее слезы, что каждый раз, когда она плачет, ему хочется спрятать ее за пазухой, как маленького воробушка, чтобы защитить от всего мира. Несмотря на то, что он знал ее как сильную, решительную, уверенную в себе женщину, нутром он чувствовал ее хрупкой и ранимой, и этот отчаянный, просящий спасения, взгляд лишь подтверждал правильность его ощущений. И он послал все к дьяволу, чтобы хотя бы на несколько секунд сделать то, что велит сердце, а не то, что следует. Ни один из них не знал, сколько они так простояли, пока вдруг Антонова не отстранилась, сделав шаг назад и не смея поднять глаза. - Господи, как глупо все вышло, - запричитала она. – Вы все время видите меня в слезах, и я… - Пусть вас это не беспокоит, - спокойно отозвался Селиванов, необычайное умиротворение словно спустилось на него с небес. – Я провожу вас до дома – уже небезопасно ходить одной по улицам. Валентина хотела возразить, но он лишь молча подставил ей локоть, за который она уцепилась обеими руками, как за спасательный круг, и прижалась всем телом. Так они и шагали, медленно и молча, как единое целое. Изредка лишь Антонова указывала, куда нужно свернуть, чтобы не сбиться с пути. Дойдя до подъезда, Валя быстро выпустила локоть спутника и впервые порадовалась, что лампочка у входа разбита. Темнота – друг молодежи. И не молодежи – тоже. - Простите, что так получилось, - вновь начала она извиняющимся тоном. – И спасибо вам за все. - Вам не за что меня благодарить, - галантно отозвался Борис. – Мне будет спокойнее знать, что вы благополучно добрались до дома. Не ходите так поздно одна – это опасно, - мягко настоял он, и Антонова, как послушная девочка, кивнула. – Спокойной ночи, Валентина. - Спокойной ночи… Она смотрела, как он удаляется по дорожке в сторону своего дома, и понимала, что что-то неисправимо треснуло внутри нее. Валя молила всех богов подряд, чтобы домочадцы уже спали, когда она вернется. Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на чьи-то вопросы. В воскресенье Степан объявил, что ему все-таки нужно ехать на встречу с застройщиками, но, вопреки вчерашним настроениям, витавшим в атмосфере в комнате супругов, Валентина не высказала никаких эмоций. - Ну, что ж, надо так надо, - пожала плечами она. – Жаль, конечно, но… - Я, между прочим, ради нашего блага и стараюсь, - строго заметил муж, намекая, что он основной добытчик семьи. - Да-да, конечно, - Валя даже бровью не повела. - Ты не сердишься? – на всякий случай уточнил Степан. - Нет, - ровно ответила жена. – Ты же предупреждал вчера. Значит, в другой раз. - Вот такой ты мне нравишься, - довольно улыбнулся Антонов и, чмокнув ее в щеку, вышел из дома. Валентина задумчиво смотрела на дверь. Почему-то теперь все слова и действия супруга виделись в другом свете. «Вот такой ты мне нравишься…» Сговорчивой, послушной, признающей его правоту? Как странно, раньше она принимала такое поведение за уверенность в себе и надежность. Да, пожалуй, именно это ей и дал Степан – уверенность в завтрашнем дне. Она могла работать где угодно, могла рожать детей и сидеть с ними в декрете, потому что тылы всегда были прикрыты. И только сейчас Валентина вдруг осознала, что существуют не только тылы, что все это время она упорно подавляла в себе желание чувствовать себя любимой и опекаемой. Антонова вновь вспомнила любимую фразу мужа, как защитную реакцию на все ее попытки добиться немного нежности: «Валечка, ну мы взрослые люди, не первый год женаты…» И ведь она соглашалась с ним. Почему же сейчас такое поведение ей кажется диктаторским, словно они не семью создали, а государством вместе управляют – трезвая голова, вечные поиски компромисса и никаких сантиментов. - Мам, а раз мы идем без папы и без Юрки, можно мы позовем Катьку и Любку? – подскочили к ней близнецы. - Катю и Любу, - послушно поправила сестру Инна, пока мать не сделала замечание. - Можно, - через силу улыбнулась Валя, и довольные девчонки убежали звонить подругам. Может, так и лучше. Дети будут заняты своими делами, а она сможет отдохнуть на природе, прочистить свои мозги, разложить все свои мысли по полочкам. Вчерашний вечер не давал ей покоя настолько, что даже спала она плохо и поднялась ни свет, ни заря. Ей снилось, что она в каком-то доме, очень похожем на старую деревянную избушку, рядом с ней Борис, почему-то очень темно, и он зажигает одну за другой свечи, как в церкви. Но ее больше не терзают сомнения и угрызения совести – наоборот, ей очень тепло и легко на душе. Все утро пыталась отогнать от себя Антонова этот чудесный сон, возродивший в ней щемящее ощущение счастья двух человек. И сколько бы она ни была на природе, ни пыталась наблюдать за девчонками и вести с ними разговоры, где-то в глубине души горели эти свечи, напоминающие о том, что от себя не убежишь. Если ты не можешь выкинуть подобные мысли и чувства из своего существа, значит, ты должна научиться жить с ними вместе, вот только придется запереть их на сто замков, чтобы случайно не выдать никому, иначе случится твой локальный конец света. Юрка встретился с Сашкой возле дома, и они вместе поехали на фирму к Степану. Накануне Юра поговорил с отцом по поводу своего друга, и Антонов-старший заявил, что если завтра он все уладит быстро с застройщиками, то они могут приехать – пообщаться. - Мне нужно посмотреть, что собой представляет Александр, чтобы понять, могу я его взять на фирму или нет, - предупредил Степан. – Я помню, что вы дружите с начальной школы, но это твой друг – не мой, к тому же… - он помолчал. – Со всех своих сотрудников я спрашиваю одинаково вне зависимости от близости и степени родства. - Да, пап, я знаю, я его уже предупредил об этом, - улыбнулся сын. – И он только рад, что нет никаких поблажек. Он хочет всего добиться сам. - Что ж, похвально, - хмыкнул тогда отец. И вот теперь, после звонка Степана, что они могут приезжать, подростки направлялись в офис строительной компании. Антонов-старший ждал их в своем кабинете. Вежливо поздоровавшись и заняв предложенные кресла, оба обратились в слух. На фирме действительно не было никакого особого отношения к родственникам и друзьям, что даже Юрка чувствовал себя в кабинете директора, а не в кабинете отца. «На работе нужно работать», - любил повторять Степан золотое правило компании. - Расскажи мне о себе – что ты умеешь, - велел он, разглядывая Александра. – Полагаю, в столь юном возрасте о резюме говорить не приходится. - Резюме нет, - честно признался Забродин, нервно крутя пальцы под столом. – Я еще нигде не работал. Искал в интернете – не берут несовершеннолетних. - И правильно делают, - кивнул Антонов-старший. – Детям не место в офисах. Но Юрий сказал, что у тебя случай особый. Официальный тон заставлял Александра нервничать еще больше, но он решил, что не сдастся. В конце концов, он решил быть взрослым, решил быть мужчиной, чтобы отвечать за семью, поэтому, выпрямив спину, подросток заявил: - Нас бросил отец и деньги дает, только когда его прижмет полиция. Мать работает в школьной столовой. У меня есть девятилетний брат и трехлетняя сестра. Зарплаты матери хватает с трудом на самое необходимое. Сестра иногда донашивает наши с Вовкой вещи. - Понятно, - медленно ответил Степан, постукивая карандашом. – Хорошо, что ты умеешь? Кем ты себя видишь на строительной фирме? Забродин неловко пожал плечами. - Я могу быть курьером или помогать кому-нибудь с чем-нибудь, - неуверенно предложил он. – Охранником могу – я сильный и быстрый. Степан усмехнулся прыти юнца, но никак не прокомментировал ответ. Перевел взгляд на сына, который, казалось, слился с креслом, наблюдая за разговором, потом опять посмотрел на Александра. - С информатикой у тебя как? Компьютер знаешь? Программы? - Компьютер знаю, разбираюсь хорошо, учусь быстро, - протараторил Забродин, воспрянув духом. Антонов-старший помолчал, словно решая, стоит или нет, потом вынес вердикт: - Значит так, с понедельника у меня уходит в отпуск один человек, который работает со складской программой, ведет учет материалов и всякие там сопутствующие дела. Весь объем ложится на другого сотрудника. Поступишь к нему в помощники. Он тебе покажет программу, научит, как правильно забивать позиции, как отслеживать их наличие, отгрузку и остальное. Две недели у тебя будет, пока тот человек в отпуске. Дальше будем смотреть по результатам. - Спасибо! – просиял Александр, но Степан даже не улыбнулся, чем осадил пыл мальчишки. - Расписание у тебя какое? - Учусь где-то до половины второго. - Дополнительные занятия? - Только тренировки три раза в неделю – в понедельник, четверг и субботу, но я могу прогулять, если что… - Чтоб я этого больше не слышал! – резко перебил его Степан. – Ни один серьезный работодатель не захочет, чтобы у него в подчинении ходила мелочь необразованная. Будешь приходить в офис с половины третьего до половины шестого в понедельник и четверг, а во вторник, среду и пятницу – с половины третьего до семи. Подходит? - Да, - кивнул Александр, боясь снова ляпнуть что-то не то, но все же добавил: - Я могу и раньше начинать. От школы до фирмы около часа езды. - Начни сначала, - бросил Антонов-старший, - а там видно будет. - Хорошо, - лаконично ответил Забродин. - Значит, в понедельник я жду тебя в половине третьего. Охранник будет предупрежден, секретарь тоже. Принеси с собой фотографию для временного пропуска. Все, молодые люди, я вас больше не задерживаю, - встал он с кресла и по очереди пожал обоим руки. Вымолвив официальное «до свидания», подростки оказались на улице. - Ух, какой у тебя отец! – с ноткой восхищения заявил Александр. – Кремень-мужик! Сразу видно, что директор. Слушай, спасибо тебе, а! Я вот прям в лепешку расшибусь, но не подведу! – от души заверил он, и Юрка рассмеялся. - Это надо отметить! У меня дома никого нет. Можно позвать Леху и устроить что-нибудь на троих. Заодно узнать у него, как там жизнь течет. - Леха сегодня с отцом на рыбалку уехал с утра, - сообщил Забродин. – Не думаю, что уже вернулся. - Ладно, пойдем тогда вдвоем оторвемся! Мать-то у тебя знает, что ты работать решил? - Я ей говорил, но она, похоже, не восприняла всерьез – я тогда немного не в себе был, - нехотя признался он. – Ничего, вот проявлю себя у твоего отца, и, глядишь, он меня оставит в конторе, - Сашка весело обхватил друга за плечи, и они пошли, обнявшись, по дороге к метро, радостные, что встреча прошла успешно.