Классика жанра

Капитан Соколова приехала в тридцать пятую школу. Не успела она подойти к крыльцу, как дежуривший лейтенант взял под козырек. - Рассказывай, - кивнула ему Юля. - Мы тут с напарником были на улице, вот с этой стороны, - указал он рукой на березовую рощицу, за которой стояли мусорные контейнеры. – Смотрим, пацанчик идет к бакам и что-то в руках прячет, оглядывается еще так воровато. Ну, мы смекнули, что дело нечисто, и подошли. А там – вот, - он протянул ей полиэтиленовый пакет, внутри была упаковка из-под крысиного яда. - Руками не трогали? – сурово посмотрела на него Соколова. - Никак нет! – отрапортовал лейтенант и укоризненно добавил: - Как можно? Юля улыбнулась. - Ладно, веди меня к этому пареньку. Пройдя вслед за коллегой в кабинет директора, Соколова чуть не ахнула – на стуле, сгорбившись, видимо, под тяжестью вины, сидел Паша Звонников. - Ба, знакомые все лица, - вместо приветствия произнесла она, и парнишка обернулся. - Это не я! Честное слово! Я никого не травил! – бросил к ней школьник, отчаянно размахивая руками перед грудью, чтобы казаться убедительнее. – Я просто нашел, вот вам крест, просто нашел! Я думал, что это мусор! - Павлик, Павлик… - качала головой Коршунова, обреченно вздыхая, словно ребенка прямо отсюда забирали в тюрьму. - Так, давай по порядку, - Соколова отвела мальчика обратно к стулу и села напротив него на диван. – Рассказывай, как все было. - Была перемена, - начал Звонников. – Мы с мальчишками играли в стеночки… - Это как? – улыбнулась Юля, пытаясь вспомнить что-то похожее из своего детства. - Ну надо перебежать от стенки до другой стенки, чтобы тебя не осалили, - увлеченно объяснял Павел, почувствовав родственную душу. - Эти мальчишки! – вновь обреченно вздохнула директриса. – У нас запрещено бегать на переменах, но разве ж они послушаются?! - Ну мы же не мешали никому, - насупился ученик, - мы в стороночке играли, где никто не ходит. - Мы тоже так играли в детстве, - заговорщически шепнула ему Юля, сделав большие глаза, и мальчишка улыбнулся. – Так что дальше было? Играли вы в стеночки – и? - А тут учительница наша идет, ну, классная которая. Говорит, что это у вас тут мусор валяется. Мы говорим, что это не наше, у нас ничего не падало. А она говорит, что за чистотой должны следить все в школе, ну и загнула там лекцию, что чистота в помыслах и чего-то там еще – я не помню, - виновато посмотрел на Соколову мальчишка. – Ну, я взял и пошел выкинуть. А тут он, - Павел кивнул подбородком на лейтенанта. – И еще с ним был другой такой же. Но я же просто мусор хотел выкинуть! Я поступил плохо, да? – он с надеждой посмотрел на Юлю, что она даже смутилась. - Ну что ты, малыш, ты все сделал правильно. Мусор надо выкидывать, - она ободряюще улыбнулась парнишке, заметив, что он вздыхает с облегчением. – Скажи мне, пожалуйста, а когда вы играли в стеночки, ты ничего странного не заметил? Может, пробегал кто или проходил? Как появилась эта бумажка? - Нет, никого вроде не было, - призадумался Звонников, после чего вздохнул. – А на пол я не смотрел – мне же надо было не попасться Вовке – он у нас водил. - Не попасться Вовке… - машинально повторила за ним Соколова. – А как твою классную зовут? - Ведерникова Тамара Васильевна, - ответил мальчик и, помявшись, добавил: - Что теперь со мной будет? Юля не сразу услышала вопрос школьника – в голове крутилась фамилия педагога, которая казалась Соколовой очень знакомой. Ведерникова, Ведерникова… Точно! Это же та самая учительница, которую класс не любит. А если… Нет, не может быть, - одернула сама себя Юля, но была вынуждена признать, что в этой жизни случается всякое, и она знает это лучше, чем кто-либо другой. - Паша, - словно издалека начала девушка, - а за что вы свою учительницу не любите? - Откуда вы знаете? – захлопал ресницами изумленный парнишка. - Ну, работа у меня такая, - мило улыбнулась Соколова – в ее планы не входило пугать мальчика. - Ну она просто… - Звонников замолчал. – Понимаете, она недобрая. Вот Маша недавно опоздала на урок, потому что в лифте застряла, а она ей выговор устроила и дополнительное задание дала – наказала, понимаете? А Маша ведь не виновата, что лифт застрял! - Понимаю, - пробормотала Юля. - А еще Сережка случайно разлил на перемене воду, так она заставила его мыть, а потом еще целую страницу писать «я нехороший мальчик, я плохо себя веду». Но он ведь правда случайно – я видел! – разволновавшийся Павлик тыкнул себя ладонью в грудь. – И не только я. И мы ей говорили, но она не слушала. И вообще, чуть что – она замечания в дневнике пишет, говорит, что мы ведем себя как малолетние преступники, что родители должны нас пороть, чтобы люди из нас выросли, а не звери. - Как интересно, - снова пробормотала Соколова и повернулась к директрисе. – Светлана Михайловна, а где у нас сейчас Тамара Васильевна? - Дома, - развела руками та, - уроки-то закончились. Но вы не слушайте его, Тамарочка прекрасный педагог, - тут же спохватилась Коршунова. – Она никогда ничего плохого детям не делала, она просто строгая, а дети это не любят. - Разберемся, - обронила Юля и снова посмотрела на Звонникова. – Скажи, пожалуйста, а почему ты пошел на улицу выкидывать мусор? У вас тут нет урн? - Есть, - пожал плечами Паша. – Но Тамара Васильевна сказала, что это плохой мусор и его нужно выкинуть так, чтобы больше никто его не трогал. - А у вас кто-то трогает мусор? – удивилась капитан. - Ну не то чтобы, но… - он замялся. – Бывает разное… Балуются… Вы не говорите ей, пожалуйста, что я вам все рассказал, - тихо попросил Паша, - а то она нас совсем тут… - Не волнуйся, - ободряюще улыбнулась Соколова. – Мы с ней о других вещах будем говорить. А ты можешь идти домой. - Правда? – недоверчиво покосился ребенок, медленно слезая со стула. - Ну конечно! – энергично кивнула Юля и протянула руку. – Спасибо за помощь следствию! Робкая улыбка показалась на губах мальчика, постепенно превращаясь в широкую, радостную. Он пожал протянутую ему ладонь и не без некоторой гордости заявил: - Всегда рад! Обращайтесь! Соколова закусила губу, чтобы сдержать смех, и, дождавшись, когда Звонников выйдет, повернулась к Коршуновой. - Светлана Михайловна, мне нужен домашний адрес Ведерниковой, - и, поколебавшись, добавила: - И ее личное дело. - Да, конечно, - директриса несколько растерялась, - но я уверяю вас, что Тамарочка честный, порядочный человек и прекрасный педагог! - А что это за истории с плохим мусором, чтобы никто его не трогал? – Юля внимательно следила за реакцией Коршуновой. Та вздохнула, задумалась, но потом махнула рукой. - А, все равно докопаетесь! Понимаете, у нас учатся разные дети, из разных семей, разного материального положения, ну, вы понимаете… - Пока – да, - медленно кивнула Соколова. - Так вот обеспеченные детишки очень часто выкидывают всякие поломанные или порванные вещи, а те, что победнее, ну… достают, чинят… Юля ошарашенно хлопала ресницами, пытаясь представить картину. - Нет, вы не подумайте, - тут же замахала руками директриса, увидев этот взгляд. – Там всякие мелочи. Карандаш, например, сломается – один ребенок его выкинет, потому что у него еще десяток таких. А другой подберет и поточит. Пусть огрызочек, да останется. - Слушайте, ну неужели у родителей нет денег на карандаши детям! – не сдержавшись, возмутилась Юля. - Так там же тоже не просто карандаши, а с картинками. Из мультфильмов всяких или еще откуда. И качество у них лучше – мягкие они. Импортные! В простых семьях стандартные карандаши покупают, самые дешевые, которые зачастую твердые и пишут не очень. А если ребенок не один, так тем более… - Дела-а, - вздохнула Соколова, а про себя подумала, что когда у нее будут дети, она будет покупать им красивые качественные карандаши. Еще не хватало, чтобы они за этим в мусорные контейнеры лазили! - Вот личное дело Тамарочки, - протянула ей папку Коршунова. – Там же и адрес, на первой странице. Поблагодарив директрису, Юля вышла из школы. Лисицын посмотрел на угрюмых учеников шестого класса, почесал нос и присел на учительский стол. - Ну что, доигрались? – насмешливо спросил он, школьники молчали. – Не хотите, значит, говорить? - А что говорить-то? – подал голос парнишка со второй парты. - Говорить, кто из вас подсыпал мышьяк в чай, - голос майора стал строже. Ребята стали переглядываться, после чего тот же мальчик озвучил, казалось, общее решение: - Никто из нас этого не делал. - Не делал… - хмыкнул Костя. – Тебя как звать? - Леня… - Так вот, Леонид, - профессорским тоном начал Лисицын, - объясняю тебе и твоему классу: нам прекрасно известно, что кто-то из вас подсыпал в чай яд, чтобы сорвать контрольную по математике. Вы узнали о том, что произошло в соседней школе, и решили подсуетиться, ну, вовремя. - Не докажете! – насупился тот. - Докажу, Леня, докажу, - вздохнул Костя. – На упаковке остались отпечатки пальцев того, кто сыпал мышьяк. - Так это не доказательство! – не отступал школьник. – Мало ли кто мог его брать. - Видишь ли, Леня, - продолжал вещать Лисицын, - я могу все отпечатки разделить по времени наслоения – работа у меня такая. И таким образом вычислить последние. Они и будут принадлежать преступнику. По классу прокатился ропот. - Не обязательно, - упрямо стоял на своем Леонид. – Может, кто другой ее позже трогал! И вообще, может, это не наш класс! - Ваш-ваш, - определенно махнул рукой Костя и открыл чемоданчик. – И я предлагаю тому, кто это сделал, сдаться добровольно. Довожу до вашего сведения, что чистосердечное признание облегчает меру пресечения. Школьники молчали, украдкой бросая взгляды друг на друга и опасаясь поднимать глаза на майора. - Ну что ж, - он достал планшет. – Раз не хотите по-хорошему, будем по закону. Сейчас я у каждого из вас возьму отпечатки пальцев. Поверьте, после этого вычислить нарушителя будет делом пары минут. Неожиданно послышались всхлипывания. Худенькая девочка с двумя тугими косичками уронила голову на руки и разрыдалась. Лисицын тяжело вздохнул – в такие минуты он терпеть не мог свою работу. Костя посмотрел на Леню, от уверенности которого не осталось и следа, и кивнул на плачущую одноклассницу. - Как зовут? - Таня Ложкина, - нехотя ответил тот. – Она болела неделю, вышла, а тут контрольная. Понимаете, у нее родители – звери просто! Они от нее сплошных пятерок требуют! Говорят, что если она получила четыре, значит, ничего не делала, на уроках не слушала, ну и всякое такое. И наказывают потом… - А ты откуда так хорошо это знаешь? - Дружим мы, - тихо признался Леня, опуская голову. - Жених и невеста! – послышалось с задней парты, и одноклассники рассмеялись, чувствуя облегчение. - Ну-ка цыц! – строго прикрикнул на них Лисицын. – Так, все свободны. Кроме Тани Ложкиной. Ребята быстро засобирались вон из класса, словно боялись, что майор может передумать. Костя остался с двумя школьниками. - А ты чего не уходишь? – спросил он Леню. - Так вместе же, - пожал тот плечами, вздыхая. – Я узнал про ту школу, я посоветовал сыпануть совсем капельку. Мы же никого убивать не хотели, нам нужно было просто перенести контрольную, чтобы Таня подготовиться успела, чтобы ей от родителей не влетело. Лисицын подавил тяжелый вздох. Очень хотелось материться. Антонова вновь и вновь собиралась с мыслями. Она была уверена, что Селиванов избегал ее – вот уже полдня она не видела коллегу, а ведь это был его рабочий день, а не ее. Да, она, пожалуй, увлеклась, перегнула палку в разговоре, но ведь он с самого начала поддержал этот диалог, хотя мог уклониться от него. - Так, хватит анализировать! – сама на себя рассердилась Валя. – Может, он в лаборатории – Холодову помогает! Тот же жаловался, что не успевает со всем, - убеждала она свое внутреннее я. – А тут все равно делать нечего! Да! – для пущей уверенности она кивнула и вышла из морга. Идея была – выпить кофе, пока не привезли новой работы. Почему она осталась в ФЭС, а не поехала домой, Антонова предпочитала не думать. В конце концов, почему она не может помочь коллегам? Вон Борис очень выручил ее, отгул свой сорвал, она просто выражает благодарность. Как умеет. Однако на пороге буфета Валя резко остановилась – за столом сидел Селиванов. - Кофе? – спокойно спросил он, заметив ее нерешительность. - Да, пожалуй, - кивнула Антонова, устраиваясь напротив и наблюдая исподтишка. Борис был нетороплив и невозмутим. Может, ей все просто показалось? Ну, зацепились они глазами, ну, с кем не бывает. Оба же давно не холостяки, наваждение проходит – семья остается. - Спасибо, - коротко улыбнулась она, когда он поставил перед ней чашку. - Не за что, - флегматично отозвался он, возвращаясь к своей, и первым завел беседу на тему: - Слышали, что наши оперативники накопали? - Да ужас! – Валя с готовностью кивнула. – Я как представлю эту Таню дома, когда она получила плохую оценку. Как могут быть родители такими жестокими! – возмущалась она. – Я понимаю, что успеваемость – это важно, но это же не главное! Ну или не только это… - запал стихал, она вздохнула. – Хотя с меня тоже в свое время требовали хороших оценок, наказывали за двойки. Но не за четверки же! – вновь заводясь, всплеснула она руками. - Мне в детстве говорили, что если я буду плохо учиться, то пойду дворником – улицы подметать, - улыбнулся Борис. – Или тротуары от снега чистить. - Да-да, - рассмеялась Антонова и спародировала: - Поедешь в Сибирь – убирать снег! Весь? Весь! – она сделала глоток. – Мне говорили, что меня даже в дворники не возьмут, мол, сил у меня не хватит. Я в детстве была маленькой и худенькой. - Да вы и сейчас не толстая, - сорвалось у него, и Валя замерла, внимательно выглядывая из-за чашки. – Я хотел сказать стройная… то есть… Селиванов почувствовал, как его бросило в жар, ладони вспотели. Что ты несешь, идиот? Почему-то все стандартные слова-шуточки, которые он без труда мог говорить другим, с ней звучали двусмысленно. И что хуже всего – она прекрасно это понимала. Вон прицелилась своими синими глазами, спрятавшись сама за кружкой с кофе, и ждет, что он дальше скажет или сделает. Усилием воли Борис взял себя в руки и как можно непринужденнее добавил: - Я вот в детстве был худющим как скелет, но жизнь это поправила. Антонова поставила свою чашку на стол, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но мгновенно передумала и ответила лишь улыбкой. Ей тоже кажется, что стандартные фразы будут звучать двусмысленно? Борис не мог удержаться и не заглянуть ей в глаза, было что-то притягательное в ее взгляде, что-то необъяснимо завораживающе, что-то таинственное и ясное одновременно. Сейчас Валя смотрела прямо, чуть прищурено, словно вспоминала о чем-то. - Я тут подумала… Юля говорила про карандаши и все остальное… возмущалась… - Да, - быстро отмер Селиванов, подхватывая новую тему, - прям так жаром и пылала. - Я понятия не имею, какие карандаши у моих девчонок. Про Юрку я вообще молчу, - махнула Антонова рукой и виновато добавила: - Прямо-таки мать-ехидна… - Ну, тогда я отец-ехидн, - с энтузиазмом отозвался Борис, чтобы поддержать коллегу, - или как там этот зверь в мужском роде будет? Ехиднец? Ехидник? Ехиднот? Антонова расхохоталась. - Понятия не имею, - аккуратно утирала она слезинки. – Но звучит волшебно! И он снова залип, глядя на ее сверкающие глаза, пытаясь сохранять внешнее спокойствие и радуясь внутренне, что она смеется его шуткам. Где-то в груди разливалась приятная теплота от того, что она искренне откликается на его слова, виноватая теплота – что он пытается сделать все, чтобы откликалась. Должно было быть совестно, стыдно и страшно за свое поведение, а больше – за мысли и желания, но почему-то было тепло и приятно. Видеть ее улыбающейся, сиюминутно счастливой и ощущать себя творцом этого прекрасного момента… - Вам-то можно – вы не мать, - окончательно успокоившись, произнесла Валя и осторожно добавила: - Ваша жена наверняка знает, что и как в пенале у вашего сына. - Моя жена сидит дома, - возразил Борис. – Если бы она работала, не факт, что знала бы. К тому же, сыну уже пятнадцать – сам должен следить за своими вещами. Она отодвинула от себя пустую кружку и посмотрела на него, на этот раз широко раскрыв глаза. Селиванов напрягся, пытаясь выдержать эту сладкую пытку спокойно и не дрогнуть ни одним лицевым мускулом. Валя глядела испытующе, словно пыталась увидеть больше, чем могла, потом ее взгляд смягчился, и она тихо сказала: - Спасибо… - За что? – искренне удивился Борис, и Антонова словно невзначай отвернулась в сторону стеклянной перегородки. - Вы пытаетесь меня оправдать… Селиванов смутился. - Говорю, что думаю, - невольно вырвалось у него, и Валя резко повернула голову. - И за это тоже спасибо… - теперь вдруг смутилась она и, поспешно выйдя из-за стола, покинула буфет, оставив Бориса в блаженном недоумении.