Классика жанра

В мужской раздевалке царила непривычная тишина. Трое парней молча переодевались к тренировке, даже не глядя друг на друга. Завязывая шнурки на обуви, Юрка покосился на хмурого одноклассника. Тот сосредоточенно застегивал липучки на кроссовках, по пять раз отдирая и приклеивая заново. Переведя взгляд на своего друга, Юра просигналил бровями, мол, что с ним, но Леха так же молча прожестикулировал «потом расскажу». Стоило хмурому парню покинуть раздевалку, Алексей негромко заметил: - Да переживает он! У него же мать работает в нашей столовой – теперь боится, что ее обвинят. А у него еще брат младший и сестренка. Представь, если сиротами останутся. - А отец? – насторожился Юра. - Слушай, а ты не в теме, что ли? – чуть ли не присвистнул друг. – Бросил их отец. Как младшая родилась, так и бросил. Мать впахивает, как может, да разве в нашей столовке много заработаешь? Сашка рассказывал, что она еще по выходным где-то подрабатывать пытается, пока он с мелкими сидит. Он мне недавно говорил, что работу ищет, спрашивал, не знаю ли я, вдруг кому нужны курьеры или там еще кто-то на мелкую работу. - А ты? - А что я? – развел руками Алексей. – У меня никого нет, кто бы курьеров искал. Посоветовал ему в сети покопаться на всяких сайтах. Юра замолчал, убирая свои вещи в шкафчик, и невольно примерил ситуацию одноклассника на себя. Что было бы, если бы их бросил отец? Ему пятнадцать, сестрам – одиннадцать. У матери хорошая работа, крыша над головой есть – не пропали бы. А если что – бабушка бы выручила: присмотреть за близнецами, приготовить еду, забрать девчонок на выходные… - А родственников у него других нет, что ли? – он повернулся к Алексею. - Вот чего не знаю, того не знаю, - друг запихал свои вещи в шкафчик и захлопнул дверцу. – Как твои-то? – дернул он подбородком. - Да ничего, жить будут, - усмехнулся Юра. – Мама сказала, что вне опасности уже. А еще сказала, что это дело теперь ФЭС вести будет, так что докопаются обязательно, кто это сделал, - он вдруг осекся и посмотрел на Алексея. – Только я тебе этого не говорил. Никто не должен знать, что у меня мама именно там работает. - Могила, брат! – клятвенно пообещал друг. – Понимаю прекрасно. - Ладно, пошли, а то опоздаем, - Юра приобнял его за плечи. – А Сашке помочь надо как-то. Я спрошу родоков – вдруг они что-нибудь придумают. - Я тоже спрошу, - кивнул Леха. – Хотя… учитывая ситуацию, мои предки вряд ли чего путного могут сообразить. Мать не работает, а отец – сам знаешь. - Ну да, - усмехнулся друг, закрывая дверь в раздевалку. - О, а ребята ушли уже? – удивилась Антонова, вновь заглядывая в кабинет Рогозиной. - Да, - кивнула та, отрываясь от досье на Ирину Лапину, девочку со следами от уколов на локтевом сгибе. – Проходи, садись. Лисицын с Соколовой занимаются родителями убитых детей. Они приехали на опознание. Еще не все правда. Вот жду маму девочки, у которой нашли следы от уколов на руках. - Наркотики? – недоверчиво покосилась Валя. - Селиванов говорит, что все чисто в крови, - развела руками Рогозина, и Антонова словно вспомнила. - Ты его с отгула выдернула, да? Неудобно как-то получилось… - Да ладно тебе, - улыбнулась Галина Николаевна, чтобы поддержать подругу. – Он все понимает. Кстати, - вдруг нахмурилась она, - а вы хоть знакомы? Вы ж не пересекались, по-моему, ни разу. - Заочно – да, знакомы, - пожала плечами Валя. – На корпоративах там разных тоже вроде были вместе, но не общались живьем ни разу. Зато вот в эпистолярном жанре у нас полное взаимопонимание, - она вдруг улыбнулась и, видя недоумение полковника, объяснила: - Ну, мы оставляем друг другу записки, если нужно что-то сделать, что сами не успели. Я, когда прихожу в морг с утра, первым делом смотрю на стол – есть ли какое-то сообщение или нет. Телефонный звонок прервал их беседу. - Галина Николаевна, - прозвучал в трубке голос Холодова, - мышьяк из кабинета химии не совпадает с тем, которым всех отравили. Наша зараза – это крысиный яд, но сейчас его не делают на основе мышьяка, этот прям какой-то древний, ему пара десятков лет, не меньше. Бабушкины запасы, вероятно. - Поняла, спасибо, - Рогозина положила телефон и передала информацию Антоновой. - Это что же получается? Убийца – какая-нибудь старушка? – не поверила та. - Скорее, это дети или внуки старушки, у которой припасен крысиный яд с девяностых годов. - Побоялся, что в кабинете химии быстро недостачу обнаружат? - Или застанут с поличным. Лисицын сказал, что яды там в специальном шкафчике хранятся, под замком, - просто так не унесешь. А покупать, видимо, убийца побоялся –могут же потом опознать. - Есть какие-нибудь версии, кого хотели убить? – поинтересовалась Валя. – А то у меня Степа рвет и мечет, говорит, что жизнь девочек в опасности, ну и всякое такое, - она вздохнула. - Увы, порадовать мне тебя в этом плане нечем, - Рогозина тоже вздохнула. – Ничего особенного ребятам найти не удалось – так, маленькие штрихи, детали. Неизвестно, имеют ли они отношение к делу или нет. В остальном никто ничего не знает, не видел и не слышал. Угроз не получал, явных врагов тоже нет. - Классика жанра, - сквозь зубы процедила Антонова. – И что теперь? Мне девчонок дома взаперти держать? – в ее глазах светилось беспокойство. – А Юрку? Что директор-то говорит? Занятия будут? Ты сама-то что думаешь? - Да не знаю я, что думать, Валь, - устало отозвалась полковник. – Моя интуиция подсказывает, что мы имеем дело с ребенком или подростком, потому что пытаться кого-то убить таким способом – это как-то несерьезно. Слишком много жертв и мало гарантий, что убьешь. Топорно как-то, по-детски непродуманно. Но как искать этого незадачливого преступника, ума не приложу. По всему выходит, что у него в школе была какая-то проблема, которую самостоятельно он решить не мог. Может, боялся чего-то. И рассказать никому из взрослых тоже, видимо, не мог. - Галь, ты меня прости, - прошептала Антонова, - но у меня только одна мысль крутится в голове – про учителя-педофила. - Все может быть, - хмуро ответила Рогозина. – И тогда это должен быть ребенок из неблагополучной семьи, чтобы педофил точно знал, что защитить школьника некому и никто ему не поверит, если тот вздумает рассказать. - Мои девочки, слава богу, к этой категории не относятся, - тихо вздохнула Валя. – Но когда они очнутся, я с ними обязательно поговорю – мало ли с ними кто-то делился проблемами. - Лисицын с Соколовой оставили наши номера всем учащимся с надеждой, что кто-то захочет что-то рассказать анонимно, - сообщила Галина Николаевна, - но пока тихо. В этот момент заглянула Юля и сказала, что Елена Лапина, мама той самой девочки, уже опознала труп дочери. - Мне побеседовать с ней или вы… - Пригласи ее, - распорядилась Рогозина. - Галь, я пойду, - неловко поднялась со своего места Антонова. – Не хочу встречаться с родителями… Узнаю в лаборатории, как дела продвигаются, потом к тебе загляну. Полковник кивнула и уже через пару минут в приватной беседе выясняла у Елены Лапиной, откуда у ее дочери следы от уколов. - Кровь у нее брали на анализ, - вытирая слезы, пробормотала несчастная женщина. - Пять раз? – удивленно приподняла бровь Галина Николаевна. - У Ирочки очень тонкие вены. И очень глубокие. Или как там это называется… В общем, медсестра не сразу попала. И еще… это долгая история. - Я никуда не тороплюсь, - намекнула Рогозина. – Рассказывайте. - Я ведь Ирочку рано родила, в восемнадцать лет. Пришлось бросить учебу, чтобы сидеть с ребенком. Родители меня не простили, что я так свою жизнь загубила, - они-то на меня большие надежды возлагали, я ведь школу с медалью окончила, - не без гордости добавила Елена, но тут же сорвалась на отчаянный шепот. – Только зачем это все? К чему теперь все это, если Ирочки нет… Галина Николаевна молча предложила ей стакан воды. Сделав пару глотков, Лапина немного успокоилась и продолжила: - Роман у меня был в школе с Сережкой, одноклассником моим. Он был красивый, высокий, умный… Знаете, из тех, от которых все девчонки с ума сходят. Ну и я не стала исключением. Только он поступил в вуз в Москву и уехал. Сами-то мы из Можайска. А я потом узнала, что беременна. Хотела сказать – специально приехала к нему в вуз и увидела его с другой. Он меня представил ей просто как одноклассницу. Я тогда поняла, что со мной он просто поразвлечься решил. Знаете, как бывает: навешают лапши на уши про неземную любовь, чтобы только в койку затащить, и все. А я, дура, поверила… - она снова сделала глоток. – Родила одна, сама нянчилась, соседка помогала иногда, когда совсем тяжко было – в магазин сходить или в аптеку за лекарствами. А потом я устроилась няней в садик, чтобы Ирочку взяли в ясли. Зарплаты там мизерные, но хоть что-то. Потом познакомилась с одним молодым человеком, он меня в Москву позвал. Не смутило его, что у меня дочка. А я, знаете, уже не сильно верила в слова о любви – я просто уцепилась за возможность вырваться из деревни, дать ребенку жизнь лучше, чем ей светила. Мы поженились, а через год его сбила машина. Насмерть. Грешно так говорить, но хотя бы квартира мне от него осталась. Маленькая однокомнатная, зато своя и в Москве. Я в школу, где Ирочка училась, уборщицей работать пошла – и рядом с домом, и ребенок под присмотром. Она замолчала, на глазах ее снова заблестели слезы. - Вы не рассказали про уколы, - осторожно напомнила Рогозина. - Встретились мы как-то с Сережкой, - вздохнув, продолжила Лапина. – Наши организовали встречу одноклассников… А я ведь его тогда любила. Очень сильно любила. А он бизнесменом солидным стал, деньги зарабатывает хорошие. Спросила – женат ли, есть ли дети. Сказал, что нет семьи. Ну тогда я и решилась ему про Ирочку рассказать. Он сначала не поверил, сказал, что проведет тест ДНК. А я что? Пусть проводит. Я-то знаю, кто отец моей девочки. А он все сомневался и боялся, что я специально результаты подтасую, в больнице с кем-то договорюсь, чтобы алименты из него тянуть. А я всего лишь хотела, чтобы у моей девочки было будущее. Знаете, каково это – быть бедной и ходить с низко опущенной головой? – Елена всхлипнула. – Ирочку дразнили – конечно, дочь уборщицы. Мой муж признал ее, хоть безотцовщиной не дразнили – она всем говорила, что папа умер. Я не надеялась, что Сережка ко мне вернется, да я и не хотела этого. Наверное. Я просто подумала, что если он узнает, что у него есть дочь, он захочет ей помочь. Ну, хотя бы материально, чтобы Ирочка ни в чем не нуждалась. Он же мне так и сказал, что, мол, если это правда, то он обеспечит Ирочке будущее. А мне большего и не надо было. - То есть следы от уколов – это заборы крови для анализа ДНК? - Да, он делал в трех разных клиниках, чтобы наверняка. Сам получил результаты, позавчера звонил, говорил, что не обманула я его, - Лапина разрыдалась. – Понимаете, только позавчера я понадеялась, что у Ирочки наконец-то будет другая жизнь, - между всхлипываниями бормотала та, - и ее нет. Зачем мне все это теперь? Господи, что же я делать-то теперь буду?.. – она спрятала лицо в ладонях. - Пропустите! Да пустите же! – раздался чей-то взволнованный голос, и на пороге появился мужчина лет тридцати, которого тщетно пыталась задержать Алла. – Лена! - Сережа! – тут же подскочила со стула Лапина. - Мне только что позвонили, - он схватил ее за плечи. – Это правда, Лена? Та кивала, рыдая. Мужчина молча притянул ее к себе, сжав руками. Он не пытался успокоить женщину, его взгляд затравленно бегал по кабинету, пока не остановился на Рогозиной, наблюдавшей за всей этой сценой. - Конюхов Сергей, - угрюмо представился он. – Я отец Ирочки Лапиной, которая… - он недоговорил, Галина Николаевна кивнула. - Коль уж вы здесь, я хотела бы задать и вам несколько вопросов. Алла, проводи, пожалуйста, Елену к Селиванову, чтобы он ей успокоительное дал. Секретарь кивнула и увела плачущую мать. Проследив за ними взглядом, Конюхов занял стул, на котором до этого сидела Лапина. - Когда вы узнали, что Ира – ваша дочь? - Когда… - Сергей почесал подбородок. – Ленка сказала после встречи одноклассников, но официально вот только неделю назад пришло известие. Я ж анализ ДНК сделал. Я – человек солидный, и одна дамочка пыталась меня уже развести на отцовство, чтобы денег содрать, словно я лох какой-нибудь, - усмехнулся он. – Но Ленка правду сказала, - Конюхов посерьезнел. - И что вы собирались делать? - Да что тут сделаешь, - вновь почесал он подбородок. – С Нинкой надо было поговорить, рассказать как-то. Все искал подходящий случай. - А Нинка у нас кто? - Невеста моя – Нина Зверева. Свадьба у нас через две недели. Понимаете, я ж не знал, что у меня дочь есть. И не собирался от нее теперь отказываться. Думал забрать к себе, чтобы дать ей все самое лучшее. Но надо ж было как-то с Нинкой это согласовать. - Я правильно понимаю, что вы собирались забрать ребенка у Елены? – напряглась Рогозина. – Разлучить с матерью? - Да ну какое разлучить, - усмехнулся Конюхов. – Что вы из меня монстра делаете. Виделись бы они, сколько бы хотели. Жалко, что ли? Но что Ленка может дать ребенку? У нее зарплата копеечная, квартирка убогая – я ж там был. А у меня все есть, чтобы сделать ребенка счастливым. Галина Николаевна дернула бровью, но никак не прокомментировала это заявление. - Лапина знала, что вы собирались забрать Иру к себе? - Нет вроде, - Сергей задумался. – Нет, не успел я ей сказать. Да я уверен, она бы не возражала. Она ж для того мне и сказала про дочь, чтобы обеспечить ее. - А невеста ваша как отнеслась к такому повороту? - Да не знала она, - он вздохнул. – А теперь и смысла нет говорить. - Я смотрю, вы не особенно расстроены, - заметила Рогозина. - А что вы хотите? Я только пару недель назад узнал о дочери – сам еще с мыслью свыкнуться до конца не успел. Нет, жалко, конечно, девочку, родная все-таки, кровь и плоть, но… - Я вас больше не задерживаю, - вздохнула полковник, подписывая пропуск гостю. – Из города никуда не уезжайте только. – Дождавшись, когда Конюхов покинет ее кабинет, Галина Николаевна потянулась к телефону. – Андрей? Пробей мне все на Конюхова Сергея, отца Ирины Лапиной. И невесту его, Нину Звереву. Не нравятся они мне как-то. Селиванов шел в кабинет к Рогозиной, чтобы доложить о том, что прочитал в карте Ирины Лапиной, когда услышал чей-то голос, нервно звенящий в коридорной тишине. - Да нет же, Степа, я тебе говорю, что они здесь ни при чем!.. Это не имеет отношения к делу!.. Ну я же тебе уже объясняла!.. Тон повышался, звук становился острее. Борис остановился, глядя на стоявшую к нему спиной блондинку, о чем-то разговаривающую по телефону с каким-то Степаном. Она опиралась левым локтем на пустующую стойку ресепшена, прижимая трубку к уху, другой рукой порывисто жестикулировала, словно собеседник мог ее видеть. И Селиванов бы прошел мимо, как вдруг женщина бросила телефон на стойку и расплакалась. Борис замер посреди коридора. Она его не видела – он мог спокойно уйти, словно его здесь и не было, но, видя, как содрогаются ее плечи, просто не смог. То ли клятва Гиппократа, то ли обычное человеческое сочувствие взяло над ним верх. Он медленно подошел к незнакомке, нарочно шурша картой убитой девочки, чтобы блондинка его услышала, и план удался: он видел, как она стала поспешно успокаиваться и вытирать слезы. - Простите, я могу вам чем-то помочь? – спросил Селиванов, надеясь не напугать женщину. – Вы к кому-то пришли? Вас проводить? Незнакомка обернулась и посмотрела на него большими синими глазами, в них еще стояли непролитые слезы, которые она усердно пыталась сдержать. Во взгляде ее обозначился вопрос, ясно читалось недоумение, прикрывшее на какие-то доли секунды глубокую печаль и усталость. - Я не смею настаивать… - запинаясь, начал Селиванов, сам не понимая, почему робеет перед этой хрупкой женщиной, едва доходящей ему до плеча. – Может, вам валерьяночки предложить? – черт, какой дурацкий вопрос! Почему не получается связно выразить свои мысли? – Вы не бойтесь, я здесь за врача, так что если нужно… - он совсем запутался в словах и замолчал. А незнакомка вдруг улыбнулась, губы ее дрогнули, и Борис услышал совсем другой голос. - Вы здесь за врача? – переспросила она. - На самом деле я патологоанатом, но в принципе… - Борис, - оборвала его блондинка, вглядываясь в лицо. – Борис Селиванов, так? - Да, но… - Я Антонова, Валентина Антонова, мы с вами работаем посменно. Он растерялся, не зная, что делать. До него только сейчас дошло, что он никогда не видел свою коллегу по цеху. Ну как не видел – может, и мелькала где-то ее фотография – что он, обращал внимание, что ли? – но живьем они не сталкивались ни по работе, ни на каком-нибудь корпоративе. - Приятно познакомиться, что ли… - словно прочитала его мысли Валя, смутившись. – Глупая какая-то ситуация… - Это точно, - подхватил Селиванов, пытаясь разрядить атмосферу. – Вы простите, что я вас не признал. Просто мы же никогда не виделись лицом к лицу и… - Ничего страшного, - поспешила успокоить его Антонова, отводя взгляд в поисках телефона. – Это логично, я тоже бы вас не узнала, если бы вы не сказали… - она запнулась, убирая найденную трубку в карман, и вновь подняла взгляд на коллегу. – Вы извините, пожалуйста, что так вышло – пришлось вас выдернуть и… - Ну что вы, - поспешил перебить Борис, чувствуя себя неловко от этих извинений, - такая уж у нас работа – никогда не знаешь, когда не сможешь насладиться отгулом, - постарался пошутить он. Валя улыбнулась, оценив попытку, и он почувствовал, как что-то кольнуло в груди. Взгляд женщины прояснился, как небо после грозы, и отражающиеся в зрачках блики ламп казались маленькими солнышками. Селиванов завороженно наблюдал за ними, сам не отдавая себе отчета в пристальности и напористости своего взгляда, и спохватился, лишь когда Антонова вдруг смутилась, отворачиваясь в сторону, и он заметил легкий румянец на ее щеках. А у него мигом вспотели ладони, как в детстве, когда его вызывали к доске по теме, которую он не выучил. Он чувствовал себя ужасно глупо, не зная, что сказать или сделать, пытаясь придумать, как продолжить разговор, ощущая небывалую пустоту в голове и понимая, что холодок тонкой ниточкой бежит по позвоночнику. Какая идиотская ситуация! Он должен срочно что-то сообразить, чтобы выпутаться из этого неудобного положения. - Как чувствуют себя ваши дочери? – наконец-то мозг подкинул спасительную идею. Антонова осторожно посмотрела на него вновь. - Спасибо, уже лучше, - медленно произнесла она, словно с опаской, но потом вздохнула и добавила обычным, повседневным тоном: - Муж звонил, сказал, что пришли в себя, зовут меня и… - Валя запнулась, и Борис ясно увидел, как она пытается незаметно сделать глубокий вдох, чтобы сдержать эмоции. - Я могу чем-то помочь? – неожиданно сорвалось у него с губ, и он тут же отругал себя за это. Кто тебя просил-то лезть в чужую жизнь? - Что? – удивилась она, распахнув ресницы и посмотрев на него теми большими синими глазами, от которых он почему-то терял самообладание, начинал нести всякую околесицу и мямлить, как не уверенный в себе подросток. - Я хотел сказать… - Я поеду, - вдруг выпалила она, перебивая, и он неуклюже замолчал. – К девочкам. Они ждут. - Да, конечно, - поспешил согласиться Борис, теребя обложку медицинской карты. Валя поправила сумку на плече, водя глазами где-то у себя под ногами, затем бросила в его сторону быстрый настороженный взгляд. - Я вам потом компенсирую этот день, - неловко предложила она. – Поговорю с Галей, чтобы… - Это лишнее, - теперь он перебил ее и сам не знал зачем. Валя посмотрела на него удивленно, потом лицо ее успокоилось, она кивнула чему-то явно своему и на секунду изобразила улыбку на губах. - Я пойду тогда. Извините еще раз… - Ну что вы… Развернувшись на каблуках, Антонова решительно удалялась от Селиванова, а он стоял, как пригвожденный к полу, и сам не мог понять, что за одурь на него нашла. На какие-то минуты он словно выпал из реальности, испытав давно забытые чувства и ощущения во всем теле. Помотав головой, словно прогоняя наваждение, Борис заспешил в кабинет Рогозиной.