Часть 42
24 июля 2016 г. в 11:42
И мир в один момент перевернулся. Антоновой показалось, что на нее обрушился шквал, ураган, но вместо того чтобы прибить к земле, поднял и унес с собой, как маленькую девочку Элли из Канзаса. Голова закружилась от настойчивого, требовательного поцелуя, которому хотелось отдаться здесь, сейчас и без остатка, отчего колени подгибались, мешая сохранять хотя бы равновесие. Но большие крепкие руки обнимали ее, прижимая к себе, внушая тем самым, что с ними она в безопасности, что пока они ее держат так, она может обо всем забыть, ни о чем не думать и делать лишь то, что велит ей сердце. А оно всячески подбивало Валентину ответить на поцелуй, ответить не менее жарко и не менее неистово, словно желая что-то доказать…
Борис неохотно ослабил объятия, почувствовав, что после первого страстного порыва Антонова замерла, напряглась – опомнилась.
- Что вы делаете… - едва переводя дыхание, прошептала она, не поднимая глаз.
- Как и говорил раньше – то, что моей душе угодно, - вкрадчиво прозвучало над ухом, и Валя отшатнулась, заставив его разжать руки.
- Это… это возмутительно! – с трудом подбирала она слова, взгляд ее бегал, словно ища подходящие.
- Почему же? – спокойно поинтересовался Селиванов. – Вряд ли можно винить человека за то, что он чувствует…
- Это неправильные чувства, - тут же выпалила Антонова, сцепив пальцы в кулак и сделав шаг назад, - с ними надо бороться!
- Бороться? – удивление сменилось улыбкой. – Вы когда-нибудь пробовали бороться с чувствами? И как, получалось?
- Боря… - встряхнула руками она, не находя себе места.
- И вообще, может, я не хочу с ними бороться – они мне нравятся! – с вызовом заявил он, наслаждаясь ее смущением.
- Борис! Не теряйте головы…
- Да со мной моя голова.
- Подумайте – у нас же дети!
- Как звучит: у нас дети…
- Я имела в виду…
- Да понял я, что вы имели в виду.
- Вы все время будете меня перебивать?
- Молчу!
И стихли оба, встретившись взглядами вновь. Видя смятение в ее глазах, понимая, что именно сейчас все висит на волоске и зависит от одного ее слова, Селиванов осторожно, словно боясь спугнуть, приблизился и вновь заключил в свои объятия.
- Валентина… - нараспев произнес он, будто заклинание.
- Да что же вы делаете… - пыталась она бороться голосом, потому что все остальное уже перешло на сторону противника. – Отпустите меня… - шептала она.
- Не могу, - также тихо отвечал Борис, медленно, незаметно привлекая к себе все ближе. – Ваши глаза просят меня совсем о другом, и им я верю больше, - и он снова наклонился, чтобы поцеловать ее.
И Валя не могла сопротивляться. Словно внутри нее просыпался кто-то другой – кто-то, кто был не способен мыслить здраво и держать себя в рамках; кто хотел плевать на весь белый свет с его правилами и принципами. И этот кто-то сейчас медленно, но верно завладевал ее телом и разумом целиком и полностью, отдавая ее в руки того мужчины, который хотел любить ее, невзирая ни на что. И эти руки держали бережно и крепко, ответственно принимая и исполняя возложенную на них почетную миссию, что она обмякла, как тряпичная кукла, позволяя им стиснуть себя еще сильнее, словно заворачивая в безопасный сладкий кокон, состоящий из нежности и ласки.
Оставив все попытки повлиять на ситуацию, Антонова прильнула щекой к груди Селиванова и закрыла глаза, позволив себе спрятаться от внешнего мира. Ей слышался шум грозы за окном и виделся огонь зажженных свечей. Хотя она прекрасно понимала, что солнце сияет вовсю да и с электричеством полный порядок. Борис молча обнимал ее, неуловимо целуя светлую макушку, не в силах прогнать с губ глупую улыбку умиротворения.
Романтическую идиллию нарушил телефонный звонок, и Селиванову пришлось убрать руки, чтобы Валентина смогла ответить.
- Да, Степа, - она сама не узнала свой голос и откашлялась, чтобы прийти в себя.
- Где Юра? Где ты его нашла? – услышала она встревоженные нотки мужа и отвернулась, чтобы не видеть внимательный взгляд Бориса.
- На даче одного из друзей, - спокойно ответила Антонова, заставляя себя сосредоточиться на разговоре и проблеме, его вызвавшей. – Я поехала за ним, скоро вернемся обратно.
- Скажи, где это, я приеду.
- Не нужно, - быстро выдала она и сглотнула, понимая, что надо как-то объяснить. – Родительский гнев следует дозировать, к тому же, негоже выяснять отношения при всех, особенно при его друзьях. Домой приедем – разберетесь. Прости, что пришлось тебя сорвать, я не…
- Пустяки, - перебил Степан. – Семья важнее.
Что-то больно укололо внутри, и Валя инстинктивно сжала пальцы в кулак, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.
- А ты сейчас где? – сменила она тему.
- В аэропорту, вот только прилетел.
- Езжай домой и жди нас там тогда, - решила она.
- Хорошо, - согласился супруг и вдруг тихо добавил: - Люблю тебя…
- Мы… мы скоро будем, - на ходу придумала Антонова, едва дыша от сжавшегося в комок сердца, понимая, что не может оставить такую фразу без ответа.
- Хорошо… - она слышала его боль, слышала и ничего не могла поделать.
Убрав телефон в карман, Валентина посмотрела в окно, но на улице было еще слишком светло, чтобы там что-то отражалось.
- Я приехала за сыном, - еле шевеля губами, выдавила она.
- Нет, - твердый спокойный ответ Бориса заставил ее необдуманно обернуться. – Вы приехали ко мне. Как и тогда.
- Да как же вы не понимаете… - голос зазвенел от волнения, его уверенность в ситуации мешала ей собраться с мыслями.
А он и не хотел, чтобы она с ними собиралась, для того и подошел снова, чтобы обнять, словно так мог помешать ей думать о чем-то другом.
- Это вы не понимаете, - тихо возразил Селиванов. – Я не хочу вас отпускать. Больше никогда.
- Какое ребячество, - она не смогла сдержать улыбку сквозь слезы, вновь позволяя этим рукам взять ее в плен. – Но у меня есть муж…
- Прекрасный человек, - с энтузиазмом подхватил Борис, - я уверен в этом. И как любой прекрасный человек, он заслуживает, чтобы рядом с ним была женщина, которая смотрит на него так же, как та, что сейчас смотрит на меня.
- Боря… - растерялась Антонова, ощущая, как румянец заливает щеки. – Неслыханное благородство после всего, что… - она недоговорила.
- Благородство? – весело усмехнулся Селиванов. – Я собираюсь увести жену у другого мужчины, а вы называете это благородством?
- А вы собираетесь? – рискнула она, глядя исподлобья, как ребенок, окольными путями выведывающий, что ему подарят на день рождения, и Борис широко улыбнулся.
- У меня не осталось больше ни одной причины, чтобы не.
- Вы ведете себя безрассудно, - обреченно вздохнула Валентина, не в силах оторвать взгляд от его глаз, - как подросток.
- Возможно, потому что именно так я себя и ощущаю, - не стал отрицать Селиванов, и она поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется провести ладонью по его щеке, но вместо этого Антонова выбралась из его объятий и посерьезнела.
- Все слишком запуталось…
- А, по-моему, наоборот – стало яснее ясного, - не согласился Борис.
- Для вас – может быть, - с нажимом ответила Валя. – Для меня это не так. Вы собираетесь разводиться, а я… - она замолчала, не сумев подобрать нужных слов.
- Вы собираетесь его простить? Сделать вид, что ничего не было? И жить с человеком, который вам изменил? Которого вы не любите?
- Да что вы знаете! – всплеснула руками Антонова, чувствуя, как ее охватывает отчаяние. – У меня трое детей! Я им нужна! Им нужна семья…
Селиванов подошел к ней вплотную и, взяв за подбородок, поднял голову.
- Ваши дети уже взрослые, - серьезно произнес он. – И я уверен, что они хотят, чтобы их мама была счастлива.
- Вы же сами видели Юрку, - горько усмехнулась Валя, дернув головой, чтобы он убрал руку.
- Ваш сын ведет себя как эгоист, что, в общем-то, понятно, - рассудительно начал Борис, - но это у него пройдет.
- Вам-то откуда знать… - невесело хмыкнула она.
- У меня тоже есть сын, - напомнил он, - и мне самому когда-то было пятнадцать лет… - он вдруг улыбнулся. – Сейчас, конечно, немногим больше, но я прекрасно помню себя в том возрасте.
Антонова прыснула, закрыв лицо ладонями, а через несколько секунд отняла их и посмотрела на Селиванова.
- Но у меня еще две дочки, - резонно заметила она. – И муж, который ждет нас с сыном дома.
Борис осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, почувствовав, как Валентина замерла от этого жеста.
- Один знаменитый классик писал: «Я совершил худший из грехов – я не был счастлив», - тихо начал он. – Ваши дети вырастут. Вы не успеете оглянуться, как они станут большими и вам придется выпустить их в самостоятельное плавание – таков закон жизни. С чем вы останетесь тогда? С кем? – Ее губы задрожали. – Нельзя думать только о детях – о себе тоже надо думать, - но Антонова молча опустила голову, и он сдался. – Я провожу вас к соседке. Ваш сын там вместе со своими друзьями.
Селиванов вышел из дома, не оборачиваясь, чувствуя, что Валя идет за ним по пятам.
Соседка стояла спиной к калитке, уперев руки в боки, и смотрела, как три взрослых мальчика складывают дрова.
- Еще не управились? – удивился Борис, подходя ближе.
- Да почти уже! – махнула рукой Анна Михайловна, не оборачиваясь. – А то ж они мне наскладовали все тут вразножопицу – переделывать пришлось. Городские – ни черта не разумеют, поэтому… Ой, - обернувшись, она сбилась с мысли и всплеснула руками. – Так у нас гости, а я тут языком как помелом, - соседка бросила оценивающий взгляд на несколько смутившуюся Антонову и довольно цокнула языком: - Красавица-то какая!
Селиванов не мог сдержать улыбку, глядя, как щеки Вали розовеют от такого искреннего комплимента, и поспешил сгладить неловкость.
- Бабнюр, знакомьтесь, это мама Юрия – Валентина Владимировна.
- Можно просто Валя, - быстро вставила Антонова, несмело улыбнувшись.
- Ну, а я Анна Михайловна, - приветливо отозвалась хозяйка. – Только давно уже все бабнюрой кличут. Так ты приехала всыпать мальцу по первое число? – по-простому поинтересовалась она. – Погоди, сейчас я его тебе приведу, - понимающе кивнула Анна Михайловна, но вместо того, чтобы пойти за парнем, гаркнула на весь двор: - Юрка! Подь сюда! Смерть за тобой пришла!
Валентина, не удержавшись, прыснула, быстро скосив взгляд на улыбающегося Бориса, когда услышала голос сына.
- Что? Что случилось, бабнюр? – звук приближался.
- Не случилось, а случится, - деловито поправила хозяйка и отошла в сторону, открыв ему обзор.
Увидев мать, Юра остановился и неловко засопел. Антонова медленно подошла к подростку, чуть наклонила голову, чтобы рассмотреть татуировку на плече, хорошо проступающую из-под футболки с очень коротким рукавом, и еле слышно вздохнула:
- Понятно.
- Ма, ну я правда не специально, - предпринял последнюю попытку сын и перевел взгляд на Селиванова в поисках поддержки, но тот сразу заявил:
- Нет-нет, на меня можешь даже не смотреть. Если бы я знал, что ты такой безответственный, я бы сразу воспротивился твоему приезду. Мне тут нянькаться с малышами некогда.
- Ма-ам, - протянул Юра.
- Заканчивай там и поехали, - кивнула Валентина. – Отец дома ждет.
- Он же в командировке, - удивился подросток.
- Вернулся первым же рейсом, когда узнал, что у него сын пропал, - сухо ответила Антонова, и тот закатил глаза к небу.
- Ты и его сорвала? Да что ты раздуваешь из мухи слона! – возмутился он, но Валя не дала ему продолжить.
- Я не намерена обсуждать твое поведение здесь. Домой приедем – разберемся. Нам предстоит серьезный разговор. Нелегкий, полагаю.
- Ну, раз нелегкий, - беспардонно вмешалась бабнюра, - значит, сначала нужно подкрепиться! – довольно хлопнула она в ладоши и, увидев, как Валя собирается возразить, тут же замахала на нее руками. – Не перечь, красавица! На голодный желудок никаких разговоров заводить нельзя. Отец! – радостно гаркнула она. – Ставь еще один прибор – у нас гости!
- Бесполезно, - быстро шепнул Селиванов растерявшейся Антоновой.
- Что? – не сразу поняла та.
- Говорю, что спорить бесполезно. Еще никому не удавалось переговорить Анну Михайловну, - он заговорщически улыбнулся.
Меж тем седая голова показалась в окне, а через несколько секунд и сам хозяин дома вышел на крыльцо и спустился по ступенькам. Селиванов представил его Вале, и она снова попыталась изменить ситуацию:
- Спасибо большое, но мне неудобно – вторглись вот так в ваш дом…
- Э-э, нет, - перебил ее хозяин, щурясь, - неудобно сапоги через голову надевать, а к столу пригласить – всегда приятно. Тем более, красоту такую! Хоть глаз порадуется, а то одни мужики кругом!
- Здрасьте! – раздалось смачное над его ухом. – А я, по-твоему, кто? Тоже мужик?
- Ну что ты, Михална, начинаешь, - отмахнулся от нее Матвеич. – Я тебя как облупленную знаю, что мне на тебя смотреть-то? С закрытыми глазами нарисовать могу! – и он приглашающе вытянул руки в сторону крыльца. – Прошу!
Поняв, что сопротивляться действительно бесполезно, Антонова, поблагодарив, зашла в дом. За ней последовал Селиванов, хозяева, а вскоре и мальчишки, наскоро помыв руки, расселись за столом. Бабнюра, никого не спрашивая, щедро разливала по тарелкам окрошку и сдергивала льняные полотенца со стопок горячих блинов.
- Кушайте, кушайте, - довольно приговаривала она.
Чтобы немного разрядить обстановку, потому что напряжение Валентины сложно было не почувствовать, Селиванов решил завести непринужденный разговор о будущем ремонте своего дома, мол, есть опасения, насколько в нем можно будет зимовать.
- Есть у меня один приятель, - кивнул Матвеич. – Я ему позвоню, он придет и все тебе расскажет. Хотя я и без него могу сказать, что хата у тебя добротная – Ленка с Вовкой в свое время на совесть строили – медленно, никуда не торопились, зато качественно. Семеныч, ну, приятель мой, он тебе обстоятельно расскажет, где что укрепить, подкрасить, подшкурить и всякое такое. Даже помочь вызовется, как пить дать. Не бесплатно, конечно, но! – он вдруг поднял указательный палец вверх. – Ты всю вот эту свою мебель куда девать собирался?
- Да выброшу, наверное, - пожал плечами Борис. – Кому нужна такая рухлядь?
- Вот! – радостно протянул хозяин дома. – Ты ее не выкидывай, а оставь до прихода Семеныча. У него руки-то по дереву золотые. Может, и заплатишь ему своей рухлядью. И тебе экономия, и ему материалы.
- Договорились, - кивнул Селиванов, довольный таким раскладом. – Я в принципе хотел подкрасить, подлатать, щели разные заделать, а потом уже минимально обставить. Если печку прочистить и над ней разобрать, то зимой там спать можно спокойно, - рассуждал он, стараясь не смотреть на Валентину, кожей ощущая, как она застыла при последних словах и лишь усилием воли заставила себя продолжать жевать.
- Это тоже тебе Семеныч помочь может, - согласно махнул головой Матвеич.
Когда с ужином было покончено, Антонова выразила намерение забрать и Сашку, потому как начинало темнеть.
- Нет, я остаюсь, - ответил тот и, неловко почесав переносицу, добавил: - Мы вообще с ночевкой рассчитывали…
Валя перевела взгляд на сына, тут же опустившего взгляд в пол, и вновь пробормотала едва слышное «понятно». Поблагодарив хозяев за гостеприимство, Антонова попрощалась со всеми и вышла на улицу, дав сыну две минуты, чтобы сделать то же самое.
- Я вас отвезу, - услышала она за спиной и обернулась. – До станции отвезу, - уточнил Селиванов, покинувший дом раньше остальных.
- Спасибо, - коротко ответила Валя, увидев, как трое подростков выходят из дома.
- И что, мне сюда больше приезжать нельзя? – не выдержал Юра, угрюмо, от клокочущей внутри обиды, взирая на взрослых – Сашке повезло, он остается тут с ночевкой!
- Так-то я ничего против не имею, - первым отреагировал Борис. – Но отныне ты можешь здесь появляться только с письменного разрешения твоих родителей, чтобы подобного больше не повторялось.
Антонов закатил глаза к небу, потом посмотрел на мать.
- А ты ничего не скажешь, да?
- Дома, - коротко отозвалась она. – Считай, что я проявляю чудеса выдержки, терпения и понимания.
Юрке не оставалось ничего другого, как попрощаться с друзьями и отправиться вслед за матерью в машину.
Когда Селиванов вернулся обратно домой, уже всходила луна. Оставшиеся парни ждали его у калитки.
- Борис Владимирович, - нерешительно начал Забродин, и тот подошел. – Я вас спросить хотел… В общем, брат у меня есть – Вовка. Можно я его в следующий раз с собой возьму? Он, конечно, мелкий еще, но что-то легкое может выполнять.
Селиванов не ответил. Прямо пионерлагерь какой-то получается. Приняв его молчание за добрый знак, Александр продолжил:
- Понимаете, у него сейчас каникулы, а путевку на базу отдыха мать только с августа смогла достать. А он сейчас сидит постоянно в этом планшете, - с досадой тряхнул головой юноша и сквозь зубы процедил: - Отец подлизывается – надарил всякого… Ну он же глаза себе испортит, и вообще, как зомби становится с этими игрушками! - Сашка сжал руки в кулаки. – А тут все же и воздух свежий, и поработает чуток – полезнее будет… - он неловко замолчал.
- Даже не знаю, что тебе на это сказать, - выслушав его, признался Борис, но тут подошла соседка и, узнав, в чем дело, радостно заохала:
- Ой, пусть приезжает! Конечно! Я Ульяше скажу, чтобы Ванечку нам тоже привезла. Вдвоем-то веселее будет! А то внучок-то мой приезжать не хочет сюда – скучно ему, играть не с кем. А ему тоже деревня-то на пользу пошла бы. Дохлый он там совсем, зеленый. Ужо я его здесь раскормлю! Так что вези своего брата, вези, - энергично кивала Анна Михайловна. – Ты, Боренька, не беспокойся, - тут же повернулась она к Селиванову. – Я мальчонок-то к себе заберу, Матвеич будет за ними приглядывать. Ему тоже легче будет, а то Ванька его быстро изводит своей энергией кипучей, а тут товарищ будет. Привози! – решила она и побежала обратно к дому – делиться радостной новостью с мужем.
Мужчины переглянулись.
- Ну, привози, - вздохнул Селиванов. – Только смотри мне! Чтобы родители знали и были согласны! – строго предупредил он.
- Конечно, Борис Владимирович, - горячо заверил его Забродин, и парни победно стукнулись кулаками, когда хозяин дома ушел во двор.
Антонова прошла в полупустой вагон и молча заняла место у окна. Юра сел напротив, но, поняв, что мать не собирается с ним разговаривать, достал из рюкзака плеер и нацепил наушники. Валентина даже не смотрела на сына – ей хотелось успеть за этот час не только подготовиться морально к возвращению мужа и тяжелому разговору между всеми тремя, но и успокоиться внутренне после личных переживаний, не имевших с семьей ничего общего. «Нельзя думать только о детях – о себе тоже надо думать», - все звучали в голове слова Селиванова, и она вновь разрывалась между собственными желаниями и долгом.
Глубоко вздохнув, Антонова отвернулась к окну, чтобы скрыть от сына, что думает совсем о других вещах, словно он мог прочитать ее мысли по глазам. Если встряхнуться и убрать всю эту романтику в сторону, то ничего такого удивительного не происходит, все до банального просто: каждый мужчина хочет заполучить ее в своих целях, поэтому говорит те вещи, которые в его интересах. Степан хочет вернуть все на круги своя, поэтому так настойчиво повторяет ей про семью, про тыл, про «ты мое все» и прочие вдохновляющие слова, заставляющие чувствовать себя чуть ли не центром Вселенной. Но вместе с тем оставался какой-то привкус должностной инструкции, а не теплых семейных отношений. Не то, чтобы супруг был расчетлив до мозга костей, но в их отношениях давно уже было больше прагматизма, чем чего-либо другого. И, пожалуй, именно это и было проблемой. Все хорошо в меру.
С другой стороны, Борису выгодно, чтобы она ушла от мужа, потому что так, по его мнению, его шансы вырастут. Поэтому он ей и говорит о том, что она должна думать о себе. Что конкретно планирует Селиванов, ей было невдомек – предложения руки и сердца ей не поступало, в любви тоже никто не объяснялся. Все шло на полутонах и, как знать, может, и собиралось оставаться на этом уровне. Приятен легкий флирт по выходным иногда на даче.
По сути, каждый из них думал о себе. Нет, о ней тоже, конечно, но не надо вести себя как маленькая и вестись на красивые слова. Ты же взрослая женщина, ты же понимаешь, что за всем этим стоит, убеждала себя Антонова.
Степан вышел их встречать, как только услышал звук поворачиваемого в замке ключа.
- Привет, - бросила Валя, проходя в квартиру и скидывая туфли.
- Привет, - ответил муж и подошел, чтобы помочь снять куртку, но супруга словно не заметила его намерений и сама повесила ее на вешалку.
Она услышала сдавленный огорченный вздох Степана, но почему-то сейчас ее это не укололо. Внутри было пусто и холодно, будто стало все равно, что случится и как. Видимо, весь лимит переживаний ее нервная система уже исчерпала, поэтому взгляд Антоновой был спокоен, голос – ровен, а настрой – решителен.
- Полагаю, нам нужно поговорить всем троим, чтобы прекратить эти безобразия, - поставила она в известность мужчин, проходя в зал.
Удивленные таким заявлением, они проследовали за ней.
- Я знаю, что ситуация сложилась непростая и что вы до сих пор никак не можете решить ее между собой, - начала Валентина, переводя взгляд с одного на другого. – Так вот с этого момента это ваши трудности, и я не хочу принимать в них участие. Вы оба мните себя взрослыми, умными и много кем еще. Пора доказать на деле, что вы таковыми являетесь, вам не кажется?
- Что ты имеешь в виду? – не понял муж.
- Поговори со своим сыном и объяснись с ним, наконец, - она подошла к ним. – А ты, - Антонова посмотрела на сына, - послушай, что тебе говорят старшие, и умерь свои амбиции. Мир не крутится вокруг тебя, Юра, даже если мы, как твои родители, пытаемся создать тебе максимально комфортные условия для жизни. Тебе пятнадцать лет, а значит, я все еще могу отправить тебя в лагерь с какими-нибудь бой-скаутами или к бабушке на дачу вместе с девчонками до самого сентября.
- Нет, мам, только не это! – всерьез перепугался сын, не понимая, почему вдруг добрая матушка стала такой твердой и непреклонной, но смутно подозревая, что она не шутит.
- Я устала от твоего поведения, - жестко ответила Валентина. – Ты можешь устроить в своей комнате бардак – тебе там жить, ты можешь сделать себе татуировку с любой дрянью – это твое дело, но когда я тебе звоню или пишу, будь любезен отвечать! Это твоя обязанность – отчитываться, где ты и с кем! Иначе я решу, что позволяю тебе слишком многое, а ты еще не дорос до того уровня.
- Мам, я понял, - притих Юрка. – Я же извинился, сказал, что просто забыл телефон…
- В последний раз, - строго посмотрела на него Антонова.
- Хорошо, - обреченно кивнул тот.
- А теперь отправляйся в свою комнату, мне нужно поговорить с твоим отцом. Ты поговоришь с ним позже – у тебя как раз есть время, чтобы подумать над своим поведением и подготовиться к беседе.
Когда сын покинул зал, Степан осторожно заметил:
- Давно я не видел тебя в таком боевом настрое.
Бросив на него быстрый взгляд, Валентина отошла к окну, несколько секунд молча вглядывалась в темноту, затем повернулась и негромко произнесла:
- Мне жаль, что все вышло так нелепо. Если бы не эти записки, я бы не стала тебя дергать.
- Я уже сказал, что это пустяки, - супруг медленно подходил к ней, не зная, чего ему ожидать дальше. – В любом случае переговоры прошли успешно, - он неловко улыбнулся, внимательно наблюдая за женой, - на сегодня был запланирован лишь неформальный ужин, чтобы скрепить деловые отношения, но думаю, что мой зам справится с этим и без меня. – Она кивнула, и Степан аккуратно положил ей руки на плечи. – Валя… - тихо произнес он. – Что происходит? Ты сама не своя…
Антонова почувствовала, как в ней словно что-то хрустнуло внутри, и так же негромко ответила:
- Я просто так больше не могу.
- Как – так?
- На нервах. За эти несколько дней я столько всего передумала, что мозги уже просто отказываются соображать.
- Валечка, - он притянул ее к себе, чтобы обнять, и она поддалась, - ну я же говорил, что нужно просто дать времени время, - ласково, как маленькому ребенку, внушал он.
- Понимаешь, в чем дело, Степа, - супруга мягко отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. – Чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что это все.
- В смысле – все? – напрягся он.
- В прямом. Я так больше не могу и… не хочу. Я слишком долго исполняла роль примерной жены и матери, наступая на горло собственной песне, слыша от тебя, что есть самое главное и что нет…
- Валя, я не понимаю – какой песни? – Степан почуял приближение грозы. – Я дал тебе все, обеспечил и тебя, и детей всем, что вы только можете пожелать. Чего тебе не хватает?
- Любви…
Валентина сама не поняла, как у нее вырвалось это слово, но оно вылетело, а значит, назад дороги не было.
- Валечка, - муж снова попытался ее обнять, но в этот раз она не позволила, и он вздохнул. – Разве ты не знаешь, что я тебя люблю?
- Знаю, - кивнула она. – Наверное, в этом и проблема: я знаю, но я не чувствую этого. У меня ощущение, что мы вместе управляем государством, где ты глава, а я твой премьер-министр. Словно быть женой и матерью – это должность, обязанности… - она запнулась, не зная, как продолжить.
- Я не понимаю, - честно признался Степан. – Ты же сама мне говорила, что тебе нравится во мне мужественность, ответственность, надежность… Ты с самого начала знала, что я не буду писать тебе слезливые стишки или совершать какие-то идиотские поступки, якобы во имя любви. Я полагал, что ты тоже смотришь на вещи здраво, а не витаешь в ненужных облаках.
- Дело не в слезливых стишках… - начала было Антонова, но перед глазами встали записки, что писал ей Селиванов, и она смолкла. – Долгое время я думала, что прекрасно проживу без всего этого, что пришло время повзрослеть и выкинуть из головы все эти ненужные облака, как ты говоришь… Но теперь я понимаю, что все это время я заставляла себя думать, что мне это не надо…
- Тебе лишь осталось сказать, что все эти годы ты меня просто терпела! – не сдержался муж, и Валя вздрогнула.
- Нет, Степа, - надломленным голосом произнесла она. – Я тебя любила… очень… Я и сейчас тебя люблю… по-своему… просто…
- Просто что? – начал заводиться он. – Неужели это действительно так важно? Чего тебе не хватает? Чтобы я носил тебе цветы? Или усыпал лепестками роз твою постель? Или зажег свечи? – Антонова дернулась, как от удара, и он вздохнул. – Господи, Валя, ну кому нужны все эти глупости? Ну хорошо, если тебе это так надо, я могу покупать цветы каждый вечер. Что еще? Запасусь свечами. Может, шампанское еще открывать? В кино могу отвести – в театр я не ходок, ты знаешь, но могу потерпеть разок-другой, если тебе это важно. Что ты хочешь, чтобы я еще сделал?
- Ничего, - медленно произнесла она. – В этом как раз проблема, Степа. Я не хочу, чтобы ты это делал из чувства долга. Это… - она замолчала, потом, собравшись с силами, продолжила: - Человек должен так поступать, только если чувствует, что хочет так поступить. Иначе это не надо.
- Валечка, - он вздохнул, словно объяснял неразумному ребенку правила поведения в обществе, - ну какой мужчина в нашем возрасте будет хотеть заниматься всей этой ерундой?
Антонова молчала, и Степан вдруг напрягся.
- Погоди… - он прищурился, глядя ей в глаза. – Так может… Как я сразу не догадался! Кто он?
- Что?
- Кто тот мужчина, который дурит тебе голову этой чушью? – потребовал он ответа. – Дело же в этом, да? За тобой кто-то начал ухаживать, дарить цветы, нести всякую ересь про красивые глаза и еще что-нибудь, да? Черт! – он стукнул кулаком по ладони и заставил себя успокоиться, видя, что жена молчит. – Валечка, - мягко сказал Степа, - ну ты же взрослая женщина, ты должна понимать, что когда мужчина говорит такие вещи женщине, то преследует одну-единственную цель…
Внутри у нее все оборвалось. Несмотря на жесткий расклад, который Антонова устроила сама себе в электричке, слышать подобное из уст супруга оказалось невыносимо.
- В таком случае все вы преследуете одну-единственную цель, - холодно отозвалась она, отворачиваясь, чтобы он не видел, как дрожат у нее губы.
- Неправда, - муж положил ей руки на плечи и принялся легонько массировать ей воротниковую зону. – Я беспокоюсь о тебе, о наших детях, о нашем будущем… - Валентина закрыла глаза, ей очень хотелось заткнуть и уши, чтобы не слышать эти до боли правдивые аргументы. – Я позвал тебя замуж, чтобы прожить с тобой до конца дней, чтобы вместе растить детей и потом нянчить внуков. Я никогда не стремился воспользоваться тобой…
- Он тоже, - едва слышно прошептала Антонова.
- Кто он? – прозвучало над самым ухом, и она резко открыла глаза.
- Это неважно, Степа, - повернулась она к мужу. – Важно лишь то, что я осознала, что наш союз меня не устраивает.
Несколько секунд он молчал, уперев руки в боки, затем резко спросил:
- То есть сейчас ты хочешь сказать, что бросаешь меня, чтобы уйти к нему?
Валентина глубоко вздохнула, предчувствуя начало скандала, на который у нее не было сил.
- Я хочу сказать, что я не хочу больше так, как было раньше, - как можно спокойнее произнесла она. – Я просто больше так не могу. Не хочу. Не буду… - Антонова выдержала паузу. – Я не бросаю тебя, чтобы к кому-то уйти – я не ухожу ни к кому, - подчеркнула она. – Я всего лишь хочу изменить те отношения, которые сейчас есть.
- Как изменить? – Степан смотрел так, словно обсуждал на переговорах проект нового здания.
- Перевести наши отношения в исключительно деловой формат, - тихо ответила Валентина, понимая, что есть вещи, для которых нет мягких слов. – У нас трое детей, и мы и дальше будет заботиться об их будущем, будем управлять этим самым государством, нашей маленькой страной с тремя гражданами, но…
- Но?
- Врозь, - выдохнула Антонова, решившись на важный шаг, и он отшатнулся, не веря своим ушам. – Все будет почти как раньше. С той лишь разницей, что между нами не будет ничего личного… - она помолчала и тихо добавила: - Я навсегда останусь матерью твоих детей и тем самым премьер-министром в данном вопросе, но… я не хочу больше быть твоей женой…
Супруг медленно попятился и, дойдя до дивана, рухнул на него, обхватив голову руками. Секунды тишины казались вечными, но, несмотря на дрожь во всем в теле, Валентина чувствовала, что это все, что она не пойдет на попятный, не скажет, что погорячилась, что ошиблась, что уже передумала. Нет. Она не собиралась уходить к Селиванову – она была честна перед мужем, – но ей до невозможности нужно было обрести покой и свободу, чтобы почувствовать себя собой, чтобы увидеть и услышать себя, понять, что там на самом деле теплится внутри, если еще теплится. Ведь если семья – это работа, то у нее должны быть какие-то выходные и праздники, когда она может отключиться от государственных проблем и подумать о чем-то постороннем, о чем-то, что приносит счастье лично ей. Теперь, глядя на макушку Степы, Валя понимала, что все чувства к нему, которые трепетали в ней раньше, словно пережили мгновенную смерть. Осталось лишь уважение и своего рода теплота, как к старому другу, союзнику, боевому товарищу с приличным стажем совместных походов. Все остальное просто отрезало. И ей вовсе не хотелось культивировать в себе заново что-то и пытаться спасти семью, потому что в ней есть дети или за плечами пятнадцать лет брака. Она устала. Устала быть на баррикадах, следовать четким обозначенным курсом, потому что так надо, подавлять в себе истинные желания ради всех. Ведь это нечестно, если каждый получает то, что желает, кроме нее. Ей действительно хотелось сделать счастливой себя, но не в угоду Борису, не потому что он так сказал и, возможно, даже не рядом с ним, а для себя любимой. Наверное, в ней проснулся здоровый эгоизм. Или нездоровый. Но совесть почему-то молчала, и Валентина предпочла назвать это инстинктом самосохранения.
- Что ж, если ты все решила… - Степа резко встал. – Умолять не буду… - он помолчал, пытаясь справиться с эмоциями. – Но я уверен, что пройдет еще немного времени и ты поймешь, как была не права. – Жена молчала. – Видимо, тема исчерпана. Что ж… - с трудом сдерживаясь, Антонов вышел из зала, а Валя сделала несколько шагов и без сил опустилась на диван.
Степан ушел на кухню, понимая, что в таком взвинченном состоянии поговорить с сыном не получится. Государство с тремя гражданами. Надо же так сказать! Нет, в какой-то степени так оно и есть, но ведь это нормально – родители занимаются семьей, дети слушаются родителей. Да, когда-то давно он дарил ей цветы и водил в кино, на дискотеку и даже в театр, но справедливо полагал, что конфетно-букетный период уже прошел и их отношения вышли на новый уровень, где такая аляповатая романтика будет смотреться глупо и нелепо. Антонов вздохнул, взъерошив волосы. Любви ей не хватает. Какой любви? Кто этот засранец, что сбивает ее с пути истинного, и что он ей там лепит? У тебя глаза – «два брильянта в три карата»?
Так, ладно, развода она не попросила, а значит, не все потеряно. Перебесится, решил Степан. Придется как-то вспомнить все комплименты и прочие радости, раз для нее это так важно. Он не мог потерять жену. Что он будет тогда делать? Ведь весь его мир строился на двух китах – работе и семье. И если с первым все было понятно, ровно и спокойно, то со вторым… Семья строилась и держалась на ней. И он даже представить себе не мог – не хотел! – что все может быть как-то по-другому. Несмотря на все их разногласия, Валентина для него была идеальной женой – красивой, умной, ответственной. В конце концов, она подарила ему троих детей, и в свои годы выглядела так, что сводила с ума мужчин. Включая его самого. Наверное, это был один из ключевых факторов, стержень, на котором держалась семья – он действительно любил свою жену и выполнял супружеский долг не потому, что он долг, а потому что рядом с ним была именно та женщина, с которой хотелось быть. И Степан искренне не понимал, как для нее могло все так разительно измениться в рекордно короткие сроки. Может, это кризис какого-то возраста? Шут его знает, как там у женщин все устроено. Про мужиков говорят «седина в бороду – бес в ребро». Может, и у женщин что-то такое есть? Надо подождать, быть внимательным, бдительным, больше вложиться в семью – вправить мозги Юрке, например, потому что, судя по его последним действиям, самостоятельно он одумываться не собирается. Тогда и она поймет, что нет лучшего варианта, что их семья – это их детище, их дом, их жизнь, а переклин бывает у каждого. Просто сейчас непростое время, кризис у всех разом – надо переждать, и все наладится. Со временем. Он же так ей и говорил – дать времени время. А ждать он умел. И сейчас у Степана был очень серьезный повод, чтобы воспользоваться этим навыком.