Классика жанра

Антонова проснулась от того, что ныла спина, и не сразу поняла, где находится. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что произошло, и сообразить, что тело ломит от неудобного дивана, на котором она провела ночь. Быстро глянув на часы и сообразив, что сейчас начнут приходить коллеги, Валентина подскочила, тут же сморщившись от тянущей боли в мышцах, и поспешила в уборные комнаты, чтобы привести себя в порядок. Оставалось забрать вещи из морга и желательно незаметно выскочить на улицу, чтобы никто не догадался, что она здесь ночевала. Но все пошло не по плану. Сдернув с вешалки куртку, Антонова не сразу обратила внимание, что задела какой-то предмет, стоявший, вероятно, на тумбе рядом. Обернувшись на странный звук, Валентина обнаружила на полу черный пакет и присела, чтобы посмотреть, что в нем треснуло или разбилось. Раскрыв целлофан, Антнова ахнула: внутри среди осколков цветочного горшка и комьев земли лежало растение, вероятно, цветок. - Черррт! – вырвалось у нее, когда она поняла, что натворила. Сегодня начинается смена Селиванова, значит, это его пакет и его цветок. Небось, купил для жены – точно вернуться решил. «Так, тебя это не касается, - сурово напомнила совесть. – Лучше думай, что теперь вот с этим делать». Как назло, дверь скрипнула, и на пороге появилась Рогозина. - Валя? – нахмурилась она. – А что ты здесь делаешь? - Галя? – в свою очередь удивилась Антонова. – Я… так… заехала… нужно было… - лепетала она, а потом вдруг выпалила: - А где Селиванов? - Нет его – позже будет. Так ты к нему, что ли… - Галя, не пускай его в морг, - перебив, взмолилась Валентина. – Задержи его, пошли на какое-нибудь задание – что угодно, только сюда не пускай! - Да что стряслось-то? Объясни толком! - Видишь… - Антонова отошла в сторону, чтобы Рогозина могла сама увидеть причину и оценить масштаб бедствия. - Что это? – заинтересованно перевела взгляд с растения на сотрудницу полковник. - Цветок, - вздохнула Валентина. – Я его случайно задела, и он слетел с тумбы. И вот… рожки да ножки остались, - пробурчала она. – Борис наверняка купил жене в подарок, а тут я как бегемот… Я сейчас быстро съезжу в цветочный, куплю землю и горшок – пересажу. Только ты не пускай его сюда, - попросила Антонова. - Можешь не беспокоиться, - улыбнувшись, Рогозина положила руку ей на плечо. – Селиванов действительно на выезде – у нас новое дело, так что пара часов у тебя точно есть, - она уже собиралась выйти, как вдруг задержалась в дверях и задумчиво произнесла: - Цветок жене? В горшке? После стольких лет брака… - она хмыкнула. – Я и не знала, что Боря такой романтик… Неожиданно… - Еще как, - пробормотала Валентина, когда Галина Николаевна ушла. Расслабляться было некогда – надо было срочно спасать несчастное растение, пострадавшее от ее неуклюжести, но Антонова не могла отогнать от себя горькие мысли, которые совершенно внезапно озвучила Рогозина: какой романтик Борис – купил жене цветок в горшке после стольких лет брака. В крови закипала злость. Одну можно закутывать пледом и целовать в дождь при свечах – а что, сама явилась, грех не воспользоваться! А другой можно таскать зелень всякую в горшках! Хорошо устроился! Фраза «бес попутал» снова всплыла в памяти, и Валентина всеми силами пыталась задушить ее, переключив свое внимание на растение, листья которого почему-то напоминали петрушку. Антонов молча стоял у окна, ожидая, когда закипит вода в чайнике, а заодно, когда старший отпрыск появится на кухне. Вечером Юрка вернулся поздно, открыто проигнорировал вопросы отца и заперся в своей комнате. Сегодня Степан был намерен поговорить с сыном: сутки уже прошли, чай, не баба – столько времени сопли пускать. Щелчок чайника раздался одновременно с каким-то непонятным звуком, исходящим из коридора. Антонов резко обернулся: сын пытался выбраться из дома незаметно, чтобы избежать встречи с отцом. - Доброе утро! – Степан вышел из кухни, давая понять, что маневр не удался, но Юра не ответил, лишь продолжил собирать свои вещи в рюкзак. – Ты решил объявить мне бойкот? – Тишина. – Считаешь, что это очень по-мужски? – Ноль ответа. – И поэтому ты крадешься в собственном доме как вор, потому что встретиться лицом к лицу смелости не хватает, да? – решил спровоцировать отец, и ему это удалось. - Достаточно у меня смелости! – ожидаемо взвился Юра, резко обернувшись. – В отличие от тебя! У меня никаких темных делишек нет, чтобы я прятался! Просто желания не имею с тобой общаться, ясно?! – в лицо заявил он, но отец, казалось, не слышал – нахмурившись, Степан смотрел на руку сына, затем поднял взгляд и кивнул. - Что это? Догадавшись, о чем идет речь, подросток лишь дернул плечом. - Не твое дело! Он хотел уже снова отвернуться, чтобы продолжить сбор вещей, как отец схватил его за предплечье и чуть ли не с силой увел за собой в зал, чтобы, задрав рукав футболки, хорошенько рассмотреть то, что его заинтересовало, при дневном свете. - Что это?! – побагровел Антонов-старший: на плече сына красовалась наколка в виде змеи, оплетающей бицепс. - Как будто сам не видишь! – дерзко заявил Юра, пытаясь вырвать руку, но отец не пустил. - Да ты хоть знаешь, что это значит?! – с трудом сдерживался он. - Знаю! – наконец, высвободил свою руку юноша. – Мудрость, силу и власть. - Власть, какую власть?! – глаза Степана метали молнии. – Какая у тебя власть? А мудрость? Только сила. Сила есть – ума не надо! - Это мое тело, и я делаю с ним, что хочу! – выкрикнул сын и хотел пройти мимо, но отцовская рука поймала его за шею и, крепко ухватив за затылок, притянула так, что мужчины чуть не столкнулись лбами. - Юра! Юра! Что ты творишь? – шипел Степан, чтобы не взорваться. – Ну, плохо тебе, ну, набей мне морду – я даже защищаться не буду! Но что ты с собой-то делаешь? Зачем тебе все это дерьмо? Ты действительно считаешь, что ты стал крутым с этим гадом ползучим на руке? Ну, выскажись! Давай! Отыграйся на мне! Но не на себе, слышишь? – видя, что сын растерял боевой запал, Антонов-старший ослабил хватку и чуть спокойнее продолжил: - Ты о матери подумал? Она вернется с работы и увидит вот эту дрянь у тебя на плече! Ей ты за что мстишь? - Она… она ненастоящая, - пролепетал юноша, совсем оробев при упоминании матери. – Это хна… это на две недели только… Степан с силой отпустил сына, отчего тот, не удержавшись на ногах, упал на диван, да так и остался сидеть на нем, опасаясь родительского гнева. Отец взъерошил волосы обеими руками, стиснув виски ладонями. Господи, пятнадцать лет безупречного поведения, выполнения всех желаний, потакание всем капризам, чтобы потом вмиг получить вот это? За одну ошибку это слишком жестокое наказание, слишком высокий тариф! Антонов-старший отчаянно пытался сдержаться, чтобы не устроить сыну трепку, но получалось неважно – бессильная ярость так и клокотала внутри. Охладил ее лишь поворот ключа в замке. - Марш в комнату! – живо повернулся к сыну Степан. – И надень какую-нибудь другую футболку, чтобы эта мерзость не видна была! В этот раз Юра не стал спорить и подорвался с дивана до того, как Валентина переступила порог квартиры. - Степа? – удивилась она, замерев от неожиданности, даже не закрыв за собой дверь. - Доброе утро, - тяжело выдохнул он, забирая ключи из ее рук и захлопывая дверь. – Хотя вряд ли его можно назвать добрым… - Что-то еще случилось? – напряглась Валентина, но муж не успел ответить – из комнаты вышел Юра. - Привет, ма! – улыбнулся он. – Как там оно на работе? - Нормально, - медленно ответила Антонова, настороженно наблюдая, как сын обувается и подхватывает свой рюкзак. – А ты куда это? - К экзамену готовиться. - А дома этого сделать нельзя? – не сводила подозрительного взгляда мать. - Да мы с пацанами стрелку забили, - беззаботно пожал плечами Юра. – Вместе проще – можно спорные моменты обсудить, ну или когда не понимаешь - посоветоваться. - Где вы хоть будете? – поймала его уже на пороге Валентина. - Да в Сиреневый пойдем, наверное, там удобнее всего. Пока, - он махнул рукой и исчез за дверью. Антонова застыла на месте – Сиреневый сад вызывал в ней вполне определенные ассоциации. Отмерла она, лишь услышав вопрос мужа: - Ты завтракала? - Что? – Валентина обернулась. – А… нет, не успела. Погоди, - спохватилась она, - а ты что дома делаешь в такой час? Разве не должен быть на работе? - Без меня там справятся, - устало отмахнулся Степан. – Мне сейчас тут нужно быть. С Юркой хотел поговорить… и с тобой. - И как? – с опаской посмотрела на него супруга. – Поговорили? - Вряд ли это можно назвать разговором, - после паузы ответил он и предложил: - Чаю? - Можно, - согласилась Валентина. Завтрак прошел молча, она избегала смотреть на мужа, в то время как он не сводил с нее глаз. Стоило Антоновой встать из-за стола, как Степан подскочил со своего стула и прошел за женой в гостиную. - Нам надо поговорить, - негромко напомнил он, но она лишь молча опустилась на диван. Антонов встал напротив. - Да о чем тут говорить, - наконец, бросила Валентина, словно они обсуждали эту тему сто раз. - Ты должна понять, что то, что случилось, вышло случайно, это было ошибкой, я признаю это и сожалею, - он сделал паузу, дожидаясь, когда она посмотрит ему в глаза, и супруга послушно подняла голову. – Я не хотел, чтобы все так вышло, оно как-то… само… - Степан вздохнул и опустился перед ней на корточки. – Валя… Валечка, неужели за все годы нашей совместной жизни я не доказал тебе, как ты мне нужна, как мне важна наша семья…не продемонстрировал, что я все делаю ради вас, ради нас?.. Неужели одна ошибка способна перечеркнуть все вот это?.. – Антонова, не удержавшись, всхлипнула. – Неужели я не заслужил понимания? - Что ты хочешь, чтобы я поняла? – выдавила из себя Валентина. – Что ты вдруг, случайно и против воли, оказался в чужой постели? Может, тебя чем-то одурманили или напоили? Или на веревке приволокли, как глупого телка? Вместо ответа Степан уткнулся лбом в ее колени. Антонова замолчала. Рука непроизвольно взмахнула вверх, чтобы погладить виноватого по голове, и Валя усилием воли сдержала порыв. Слезы обиды катились по щекам. Ей было безумно жалко и себя, и мужа, и все эти совместно прожитые годы, и все это призрачное будущее, ради которого нужно было принимать решение в настоящем. В какой-то момент Антонов отшатнулся и, перекатившись, уселся на пол у ног супруги, опершись спиной на диван. - Не дурманили, не поили, на веревке не тащили… - тихо сказал он. – Но я не знаю, как это произошло. Я встретил ее случайно и не придал этому значения. Потом мы встретились снова… Не в смысле назначили встречу, а случайно, как люди сталкиваются в магазине, в банке или на парковке… «Или в саду», - мысленно добавила Валентина и закрыла глаза. - …не ожидая встречи, не планируя ее, - продолжал муж. – А потом снова и снова. Это было как наваждение, как вспышка. Мы перекинулись буквально парой слов до… Я не знаю, но все произошло так быстро, так стремительно… я не думал, не соображал, не осмысливал… И она тоже. Мы не собирались заводить долговременную интрижку – да мы вообще ничего не собирались делать! Не было никаких планов, никаких намерений – только миг… Чертовщина какая-то… Антонова молчала, вытирая бегущие нескончаемым потоком слезы. У нее странным образом не получалось сердиться на супруга, скорее она злилась на судьбу, что поставила их обоих в такую ситуацию. И они, прожившие столько лет душа в душу, банально не справились – потеряли управление перед первой же вспышкой, первым наваждением. Степан прислонился головой к ее ногам, и Валентина машинально принялась гладить ее как маленького ребенка. - Валя… Валечка, я не хочу тебя потерять, - прошептал он, целуя ее коленку. – Я не хочу потерять все то, что мы создавали годами вместе… - Я просто не знаю, как дальше быть… вместе… - заставила себя произнести Антонова. – Я не смогу… Я думала… Я была уверена в тебе, в себе, в нас, а теперь я не уверена ни в чем. Степан резко обернулся, чтобы прочитать в глазах то, что она утаивала, но увидел в них лишь бесконечную печаль и боль. - Время нам поможет, - тихо, но твердо сказал он. – Я уверен, что нужно просто дать времени залечить раны – сделать свое дело. Сейчас очень трудно принимать какое-либо решение, и я очень тебя прошу ничего не решать. Пусть пройдет время, пусть все забудется… - Я не уверена, что смогу забыть такое… - Антонова встала с дивана и прошла к окну, чтобы супруг не разглядел в ее взгляде, что речь идет не только о нем. - Ради нашей семьи… - его голос прозвучал у нее за спиной, совсем рядом. – Если бы Юрка не узнал, ничего бы не было. Я давно уже отмел эту историю в прошлое. Она для меня ничего не значит. Это ошибка, которую я не могу исправить, но могу не повторять. Валя, я обещаю тебе… - Антонова медленно обернулась. – Пожалуйста, ради всех нас, ради нашего общего счастья… Ты же знаешь, что я все делаю для вас. Без тебя и детей моя жизнь не имеет смысла… - Степан понизил голос. – Мне нужна только ты – чем хочешь поклянусь! – горячо прошептал он и обнял, прижав к себе крепко. Валентина тихонько плакала у него на груди, понимая, что, пожалуй, основная беда заключалась в том, что это она не знала, кто ей теперь нужен, а правда состояла в том, что, вероятно, тому, кто ей нужен, она больше не нужна. Если, вообще, была нужна когда-либо. А то мало ли… бес попутал… От осознания этой горькой истины Антонова разрыдалась пуще прежнего. Селиванов нахмуренно смотрел на кулек возле вешалки. Странно, он был уверен, что принес цветок в черном пакете, а не темно-синем. Неужели зрение сыграло с ним злую шутку? Да нет, не до такой же степени! Или освещение в цветочном магазине было… А может, это вообще какой чужой пакет? Но где тогда его? Чтобы разрешить все сомнения разом, Борис подошел к кульку и раскрыл его. Вот, пожалуйста, его цветок – анемона корончатая, одна штука, но… Постойте, горшок тоже другой! Он покупал в обычном тонком, светло-коричневом, которые часто используют для временной передержки растений, а этот явно подороже да еще и с орнаментом по окантовке. Магия прямо… - Борь, ты тут? – в морг зашла Рогозина. – Хорошо, что еще не ушел домой, - обрадовалась она. – Мне нужно, чтобы ты провел дополнительную… - она осеклась, увидев его рядом с цветком, и улыбнулась. – Не знала, что ты такой романтик – цветы в горшках жене даришь. - Что? – непонимающе посмотрел Селиванов и тут же спохватился. – Мужчина должен дарить женщине цветы хотя бы иногда, - загнал он философскую мысль, внутренне скорчившись, ощущая, как фальшиво она звучит – ведь сам-то Ларисе давно уже ничего такого не дарил. – И вот ты не поверишь, но я был уверен, что покупал его с другим горшком и в другом пакете. – Увидев, как Рогозина выразительно отвела глаза, он встрепенулся. – Ты что-то об этом знаешь? - Немного, - уклончиво ответила она и постаралась выбрать достойную формулировку: - Дело в том, что ты поставил подарок в неудачное место – его задели и… разбили. Ну и виновник этого безобразия, понимая, что испортил такой сюрприз, побежал в магазин за землей и горшком, чтобы пересадить и тем самым спасти ситуацию. От удивления Селиванов не знал, что ответить, и пока Галина Николаевна объясняла ему, что за экспертиза ей требуется, мозг выстраивал логические цепочки: кулек стоял у стены на тумбе, возле рабочей вешалки, а это значит, что никто кроме Антоновой, не мог его задеть и разбить. Валентина видела цветок и подумала, что он для жены? Не может быть… - Кто? – только и задал он волнующий вопрос, чуть не перебив полковника. - Что – кто? – не поняла Рогозина. - Кто разбил горшок и потом пересаживал? - Боря, ну какая разница? - с укором произнесла Галина Николаевна. – Главное, что человек загладил свою вину, разве нет? И поверь мне, она была очень расстроена, что испортила твой подарок. - Она? – подхватил Селиванов. – Элементарная дедукция говорит мне, что это была Антонова, - как можно непринужденнее заметил он. - А это умозаключение, мистер Холмс, я комментировать не собираюсь, - деловито заявила Рогозина. - И не надо, - улыбнулся Борис и резко сменил тему: - А про экспертизу я все понял – сейчас сделаю. Кивнув, Галина Николаевна вышла, а он так и остался стоять, анализируя ситуацию. Так значит, Валентина случайно разбила цветок, пересадила его и… стоп! Он принес его только сегодня рано утром – специально выехал из дома ни свет ни заря, чтобы не собрать все пробки по дороге в Москву, и поскольку время позволяло, заехал в круглосуточный цветочный, чтобы купить себе кустик анемоны. Как Антонова могла его вообще увидеть? Что она здесь делала не в свою смену? Раздумывая, как бы деликатно выведать об этом у коллег, не навлекая на себя – и на нее! – ненужных и опасных подозрений, Селиванов вновь посмотрел на цветок. Удивительное дело, теперь ему вовсе не хочется прикапывать его в открытый грунт, ведь теперь он посажен ее руками. Валентина… Тяжело вздохнув, Борис оперся кулаками на тумбу. Он пытался отделаться от этого наваждения, но не мог. Он не видел ее уже давно, и они все сделали, чтобы забыть друг о друге, вернуть жизнь на круги своя, но у него не получалось, вероятно, еще и потому, что не получалось у нее. В один из дней у Селиванова закончилась ручка, а дописать оставалось совсем чуть – поставить пару подписей на заключения. Тогда-то и пришла ему шальная мысль заглянуть в ящик Антоновой, чтобы на пару секунд одолжить ее ручку – вдруг в нем какая-нибудь завалялась. Вот только обнаружил он там совсем другое. Вытащив на белый свет лист бумаги со своим же почерком, Борис уставился на него, словно кто-то оставил ему формулу бессмертия. До него медленно доходило, что Валя нашла в урне его записку с цветочками, которые он, задумавшись, начертил в углу, а потом выкинул, и сохранила на память! Нет, можно было, конечно, подумать, что текст содержал какую-то ценную информацию, которую не надо было выкидывать, но… думать не хотелось – первая мысль была куда как приятней. Волнуясь, как школьник перед экзаменом, Борис оставил ей следующую записку в конце смены. Вернее, снова две: одну положил на столе, а другую, с цветочками, выбросил в урну. Догадки подтвердились – через два дня он нашел и эту записку в ее ящике. У него снесло крышу, как бывает только в юношестве. Понимая, что Валентина не знает, что он в курсе, Селиванов вдохновенно рисовал ей каждые два дня одни и те же цветы – те самые, которые она сегодня чуть не угробила. Понимала ли она, что в них он видел ее глаза? Вряд ли. Наверняка приняла их за ромашки, что не мудрено – художник из него так себе. Через какое-то время первая волна эмоций схлынула, и Борис понял, что это тупиковый путь – он никуда не ведет, наоборот, лишь засасывает в невозможное, как болотная трясина. И он перестал оставлять записки в двойном экземпляре. Но поскольку вытравить образ из души было уже не под силу, он придумал другой выход – посадить этот цветок у себя на даче, а когда он распустится – просто смотреть и вспоминать о ней. Так, чтобы никто не догадался. Как будто одной сирени мало, усмехнулся тогда внутренней голос, но Селиванов предпочел не услышать. Он и на даче-то решил обосноваться, потому что теперь она прочно ассоциировалась у него с Валентиной, с тем, что на ней произошло, а скорее – не произошло. Ему нравилось проводить свое время в деревенском доме, он словно ощущал ее незримое присутствие, словно там она оставила ему маленькую частичку себя, потому что все остальное по праву принадлежало ее законному супругу. Но об этом Борис тоже старался не думать, потому что сразу же всплывал вопрос, насколько правильно, что он молчит об измене ее мужа. Не подлить масла в огонь было дьявольски сложно, поэтому лучше было отсечь ситуацию напрочь, чтобы удержаться на краю. - Все, пацаны, я труп! – ответственно заявил Алексей, захлопывая учебник и разваливаясь на траве. – В меня больше ничего не лезет. Как напишу, так и напишу. Не жизнь на кону, в конце концов. - Я тоже уже перегрелся, - присоединился к нему Юрий, отпихивая свой рюкзак в сторону. – Санек, бросай это неблагодарное дело, выкрутимся как-нибудь! Забродин молчал. Бросив на друзей быстрый взгляд, он вновь погрузился в чтение. С одной стороны, совместная подготовка была хорошей идеей – они удачно восполнили пробелы в знаниях друг у друга, а с другой, сейчас опять начнется треп о родителях, который порядком надоел Сашке. В конечном итоге, у его друзей были нормальные предки, пусть и гулящие налево. О семье они заботились, детей не бросали, финансовой поддержки не лишали. Не то, что его отец… Александр сам не заметил, как тяжело вздохнул и засопел. - Что там у тебя за параграф? – подтянулся на локтях Антонов. – Может, мы объясним, если не понимаешь? – по-своему понял поведение друга он. - Норма, – коротко брякнул Забродин, но через пару секунд закрыл книжку и поделился: – Просто у меня идея есть одна, но… - он замолчал, устремив взор в горизонт. Лешка с Юркой понимающе переглянулись и синхронно сели на траве. - Что за идея? Выкладывай, - весело пихнул Сашку локтем Антонов. - Да не, не получится, наверное… - отмахнулся тот, но, видя, как друзья устроились от него по обе стороны, явно намереваясь вести допрос с пристрастием, усмехнулся: - Да ладно вам, мужики, это я так… - Да что за тема-то? Секрет, что ли? – настаивал Селиванов, и Забродин сдался. - Да я просто подумал, если перевестись из школы в гимназию с техническим уклоном… Друзья присвистнули. - Зачем тебе? – спросил Юра. - Ну… - Сашка повел плечом. – Чтобы в вуз потом поступить нормальный, профессию получить. Вот вы уже думали, кем быть хотите? - Я б в информатику пошел – за ней будущее, - ответил Лешка. - А ты? – Забродин посмотрел на второго друга, но тот как-то вяло дернул головой, словно не желал говорить, затем нехотя из себя выдавил: - Отец все время твердил, что передаст свой бизнес мне, чтобы я учился, что вместе мы ого-го… - он нервно сорвал пучок травы. – А сейчас даже не знаю. Не хочу я с ним работать. И вообще, мне надоело, что за меня все решают! – вспылил Юрка. – Захочу – в спортсмены пойду! Захочу – в юристы! Может, я не хочу быть строителем! Селиванов и Забродин украдкой переглянулись. - А я вот как раз инженером-конструктором и хочу быть, - задумчиво произнес Сашка. – Мне вчера на работе такой макет показали – закачаешься! Я сейчас по нему материалы обсчитываю, а Ховрин меня проверяет. Хочу также. Строить хочу! Проектировать, создавать! – распалился вдруг он. Антонов насупленно молчал, потом через силу спросил: - Так он, что ли, не понял, что это вы мне его слили? - Понял, - кивнул Забродин, и не было нужды уточнять, о ком речь. - И не попер вон? – недоверчиво посмотрел на него Юра. - Нет. Я тоже думал, что выгонит с позором, а он сказал, что на работе люди работают. И что если я не умею отделять личное от делового, то я знаю, где находится дверь, а если умею, то у меня есть шанс продолжить работу в его фирме, - он бросил взгляд на друзей и прямо заявил: - И я не хочу упускать такой шанс! Не каждому выпадает! - Да выслуживается он просто, - едко бросил Антонов, отряхнув руки от травы. – Хочет показаться добреньким, чтобы его простили. Забродин нахмурился. - По-моему, твой отец не из тех, кто перед кем-то выслуживается, - осторожно заметил он, но Юрка тут же вскинулся: - Ха! Вот как ты запел! Конечно, он тебе деньги платит – ты теперь на его стороне! - Заткнись! – грубо оборвал его Сашка, побагровев от злости. – Если бы я был на его стороне, я бы и не сказал тебе ничего – грел бы себе тепленькое местечко. Тем более что личная жизнь твоего отца – это вообще не мое дело. Сидел бы в своей программе и не лез никуда дальше. - Так что ж ты полез-то? – ехидно отозвался Юрка. – Кто тебя просил-то? Сидел бы в своей программе и все. - Ах, вот, значит, как! – Забродин вскочил на ноги. - Представь себе! – тоже резко поднялся Антонов. – Меньше знаешь – крепче спишь! И семья бы моя не сыпалась теперь! - То есть, по-твоему, это я виноват? – все больше мрачнел Сашка, сжимая кулаки. - Пацаны, вы чего? – встрял между ними молчавший до этого Селиванов. – Вы еще подеритесь теперь из-за предков! – с тревогой переводил он взгляд с одного на другого. Забродин сделал шаг назад и, подняв с земли рюкзак, молча закинул его за плечи. Не попрощавшись, он развернулся и пошел прочь из Сиреневого сада. Антонов хмуро смотрел ему вслед, пока перед его глазами не вырос Лешка. - А у тебя двойные стандарты, оказывается, Юрец, - тихо хмыкнул он. – Сначала всем кричишь, какой ты честный и правильный, что нужно говорить правду всегда и везде, а теперь… меньше знаешь – крепче спишь… - Селиванов поднял свою сумку и повесил на плечо. – Тогда не жалуйся потом, что тебе что-то не рассказали. - Что не рассказали? – тут же повернулся Антонов. - Не, я пас, - протянул Лешка. – А то потом и мне влетит, что я влез, куда не надо. А мне своих проблем хватает. А Сашка все правильно делает – если закончить профильную гимназию, то потом шансов больше поступить, куда хочется. Ему, в отличие от нас с тобой, никто за высшее образование платить не будет. Своими мозгами не поступил – в пролете. У него еще двое младших, которых поднимать надо. - У меня тоже двое младших, между прочим, - с вызовом напомнил Юрка. - Только у тебя и отец состоятельный – все твои хотелки тебе оплачивает, - усмехнулся Селиванов. – Или, может, он заявил тебе, что отныне ты на голодном пайке и можешь не мечтать о всяких новых гаджетах и скейтах? – увидев, что друг молчит, Алексей снова хмыкнул. – Вот именно. А за Сашку вступиться некому. У него отец – мерзавец, лишней копейки никогда не даст, зато с дерьмом смешает легко. Вот он и держится за шанс. Что ему светит-то в противном случае? Курьером быть? Дворником?.. А он еще тебе не побоялся все рассказать – свое будущее под угрозу поставил. А ты на него всех собак спустил. - То есть это я теперь во всем виноват, да? – вскинулся Антонов. - Мое мнение – ты перед ним извиниться должен, - сухо ответил Лешка. – А там – как знаешь. Ладно, бывай, я тоже домой двину. Юрка ничего не ответил. Он вдруг понял, что в глазах друзей выглядит каким-то избалованным маменькиным и папенькиным сынком, и ему это совсем не понравилось.