Классика жанра

Антонова тяжело поднималась по лестнице. Настроение было – хуже некуда. Во-первых, она сегодня задержалась на работе из-за очередного важного и срочного дела, поэтому устала как собака. Во-вторых, что скорее было во-первых, в кои-то веки она не обнаружила с утра в урне записку от Селиванова. Нет, он, конечно, не обязан был писать ей их каждый раз в двух экземплярах, но… Совесть ехидно констатировала факт, что она слишком привыкла к этим посланиям с неизменными цветочками в углу листка. Они стали для нее своеобразным глотком свежего воздуха, когда вокруг был лишь мрак, туман и пустота. И это было в-третьих. С тех пор как девчонки уехали к бабушке, дом превратился в склеп. Степа был постоянно на работе, Юрка – либо в комнате готовился к экзаменам, либо сидел в наушниках за очередной игрушкой, либо где-то пропадал с друзьями, не всегда вспоминая сообщить, где и с кем. И это было в-четвертых, потому что сегодня у него был очередной экзамен, после которого он должен был написать ей или позвонить, как все прошло – она же просила! Но ни звонка, ни письма Антонова не получала, а на ее звонки и сообщения отпрыск не ответил. Это могло означать три вещи. Первая – у него просто разрядился телефон, как обычно, в самый неподходящий момент, а позвонить или отправить с телефона друга он не мог – зачем? Подумаешь, какой-то экзамен, написал и – ладно. Можно вечером дома рассказать. А то, что мать там ждет и волнуется, так то подростка мало волновало – для него сданный экзамен быстро становился прошедшим этапом. Вторая – он написал плохо, сам понимая, что высокого балла не будет, потому и не позвонил – бесится сейчас где-нибудь, а значит, вечером дома атмосфера будет близка к взрыву. И третья – она написал хорошо, потому и расслабился. А далее – смотри пункт первый, называется. И, наконец, в-пятых, именно сегодня вечером сломался лифт, и ей пришлось подниматься пешком до квартиры. К общей усталости добавилась раздражительность, а затем и пофигизм – как защитная реакция организма, который, почуяв неладное, быстро включил функцию самосохранения. Поворачивая ключ в замке, Валентина хотела одного – рухнуть в мягкое кресло или на удобный диван и просто посидеть немного в тишине, отдельно от всех. Хотя сегодня все, надо отдать им должное, и так ее благополучно продинамили, не упустила возможности напомнить ей совесть. Ну и пусть! В конце концов, она тоже человек и, как и все, имеет право на свое плохое настроение и досаду. Но не успела Антонова разуться, как знакомый голос произнес: - Наконец-то ты дома… - Привет, Степ, - как можно вежливее постаралась буркнуть она, проходя босиком на кухню. Июнь выдался теплым, линолеум в квартире нагревался быстро, и можно было спокойно не пользоваться тапками. - Привет… Увидев, что он наблюдает за ней внимательным взглядом, Валентина заставила себя продолжить диалог: - Как у тебя дела? - Нормально, - кивнул муж. – Вот тебя ждал… - Давно дома? Раньше пришел? – Антонова намеренно пропустила мимо ушей намек, но супруг не собирался опускать тему и озвучил прямо, для особо непонятливых: - Это не я раньше пришел, это ты поздно пришла. Хорошо, что курица еще осталась со вчерашнего дня… И снова намек. Валентина открыла холодильник и окинула быстрым взглядом его содержимое. - Здесь еще суп и жареная картошка, - вздохнула она и открыла другую дверцу. – В морозилке есть пельмени… - Супруг сложил руки на груди, явно готовясь выразить претензии, но Антонова опередила его. – Юра дома? - Нет, - жестко ответил Степан. – С друзьями где-то зависает после экзамена. - Он не звонил тебе – не говорил, как все прошло? – прочно вцепилась в тему жена. - Нет. И не должен был. Он мужчина – сам справится. Даже если что-то пошло не так. Валентина кивнула, наливая себе стакан воды, тон супруга становился все холоднее, и она поняла, что избежать спора не получится, но – почему-то ей было все равно. Поставив стакан, Антонова хотела выйти из кухни, но муж преградил ей дорогу. - Степа, я очень устала, - она подняла на него глаза. – Я хочу в душ и переодеться. Но супруг не отходил. Несколько секунд он разглядывал ее лицо, потом обнял одной рукой и осторожно притянул к себе. - Когда я разрешал тебе выйти на работу, это было с условием, что ты не будешь проводить там все свое время, - с ноткой строгости заметил он, и внутри у Валентины что-то словно взорвалось от этого «разрешал». Она сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться, и постаралась ответить ровным голосом. - Но ты также знал, где именно я буду работать, и должен был понимать, что иногда случаются форс-мажоры и приходится задержаться. - Иногда? – Степан повысил голос. – Я тебя дома почти не вижу! - Я тебя тоже! – выпалила Антонова, резко выбираясь из его объятий. – В кои-то веки ты пришел с работы раньше меня и решил устроить мне выволочку? – Остапа понесло. – Разрешил он… Ты мне кто – хозяин, чтобы что-то разрешать или запрещать? - Валя… - опешил супруг. От такой реакции он растерял весь свой воспитательный настрой, и Антонова почувствовала, как наворачиваются слезы. - Степа, я дико устала, - простонала она, понимая, что ляпнула то, чего не должна была озвучивать, несмотря на. – Можно хотя бы один раз не напоминать мне, какая я плохая жена, а отнестись по-человечески? У тебя есть только работа, а у меня помимо этого еще и семья, и хозяйство, и… - она запнулась. – И все остальное! Мог бы проявить понимание, в конце концов! – Валентина чувствовала, что ее снова несет, но ничего поделать с собой не могла. – К тому же, в холодильнике полно еды – мог бы поужинать нормально без меня. В чем проблема-то? Она приложила руки к пылающим щекам, пытаясь успокоиться, видя, как супруг мрачнеет с каждым ее словом и вот-вот разразится настоящая буря. - Степа, я устала, - тихо повторила Валентина, прямо посмотрев ему в глаза. – А если тебе хочется кого-то повоспитывать, у тебя для этого есть трое детей. Ты знаешь, где носит твоего сына? Вот и я не знаю – он не звонил, хотя мы договаривались. Но, похоже, мужчины в этой семье вспоминают про меня, только когда им надо. А что нужно мне – им все равно… - слезы вновь подступили к глазам, и она собрала все силы, чтобы не разреветься. Это просто гадкий день, пыталась убедить себя Антонова, но помогало плохо. - Что с тобой происходит? – настороженно спросил Степан, не сводя с нее взгляда. - Я просто устала – сто раз уже повторила. Или это так сложно понять? - Ты же знаешь, что можешь не работать. Если ты работаешь, то лишь потому… - О, Господи! – с чувством простонала Валентина. – Я работаю, потому что мне нравится, да. И я люблю свою работу. И я устала каждый раз об этом напоминать. Можно я уже пройду в душ или допрос еще не окончен? Не ответив, супруг отошел в сторону. По его глазам Антонова поняла, что перегнула палку, что сейчас он за нее действительно волнуется, но посочувствовать ему у нее не получалось. Жалость почему-то просыпалась лишь к себе любимой, поэтому Валентина молча сбежала в ванную комнату и заперлась там. Горше всего было от того, что она понимала, что виной всему были те злосчастные цветочки, которые она недополучила с утра. После них все пошло не так – весь день был насмарку. И как бы Антонова ни старалась, она не могла объяснить даже себе, в чем заключалась сила этих неуклюжих рисунков ручкой. Но они ей были нужны. Очень. Она не осознавала, насколько зависима стала от того, что происходило у нее с Селивановым, вернее – от того, что не происходило. Она не видела его с того момента, как он попросил переиграть смены, но невольно чувствовала его внимание через эти злосчастные записки. А теперь… теперь это внимание исчезло. И ведь это было логично и правильно – она замужняя женщина, Борис наконец-то одумался и решил жить своей жизнью. И от этого хотелось выть волком, словно последняя капля живительной влаги была ею выпита и больше не предвиделось. Как она теперь будет жить дальше после всего того, что не было? Закрыв глаза, Валентина подставила лицо под душ и позволила себе, наконец, расплакаться. Юра сидел на спинке скамейки, обхватив голову, пытаясь отделаться от голосов друзей, все еще звучавших в его сознании. «Прости, Юрец, мы не хотели тебе говорить, но терпеть это дальше тоже сил нет…» «Никто ничего не придумывает. Просто есть факты и точка!» «Конечно, сложно поверить, что человек, которому ты так верил, оказался не таким, каким ты считал, но ничего не поделаешь…» «Ха! Скажи это мне! Я тоже никогда не думал, что отец нас бросит, а твой не бросил, просто…» «Вот именно! Может, это временное помутнение и все!» - Хватит! – выкрикнул Антонов, хотя рядом никого не было. Он вылетел тогда из кафе, где они сидели втроем, не попрощавшись, но фразы Сашки и Лешки словно вылетели вслед за ним. И ему бы очень хотелось думать, что пацаны от досады или зависти решили оболгать его отца, но Юра слишком хорошо знал Забродина, чтобы подозревать его в таких гнусных намерениях, и слишком хорошо видел их сочувственно-уклончивые взгляды, чтобы не понимать, что они и сами бы не хотели поднимать тему, но эта его манера постоянно хвастать своим предком… Запрокинув голову, Антонов невидяще уставился в небо, все еще не веря, что его отец, его кумир с детства, мог совершить такую подлость по отношению к его матери – изменить ей. Конечно, Юрка много слышал о том, что все мужчины ходят налево, что по природе они полигамны и прочую подобную чепуху, но искренне считал, что уж к их-то семье это не относится. Он свято верил, что родители любили друг друга и были верны, а тут Сашка как обухом по голове… - Нет никаких проблемных застройщиков – я десять раз все перепроверил, Ховрина довел до белого каления и у других еще выведывал. Все в порядке у компании с партнерами. - Это еще ни о чем не говорит, - белый, как полотно, пытался защитить отца Юра. – Мало ли, зачем он это придумал. Может, он сюрприз какой готовит. - Хорошенький сюрприз! – не сдержался Лешка. – Слушай, я их видел. - Что? – обмер Антонов, и Селиванов тяжело вздохнул. - Тогда, на поле, помнишь? Ты мне своих родителей показал? Ну я и узнал твоего отца… Раньше просто не знал, что это он. - Что ты там видел с поля-то? Далеко же было! – взвился Юрка. – Просто твои предки разводятся, вот тебе и неймется, что у кого-то все хорошо. - Не, брат, ты не прав, – серьезно покачал головой Забродин, видя, как Лешка насупился и стиснул зубы, чтобы не ляпнуть лишнего. – Это здесь ни при чем. Просто реально ситуация такова, и ничего тут не поделаешь. Мы не хотели тебе говорить, но чем дальше, тем… Мерзко все это, понимаешь? Получается, что мы вроде покрываем его. Ты им гордишься, а мы кивать должны, хотя знаем… И врем, получается… Не дело это… - он подтянулся на стуле и наклонился в сторону друга. – Ты пойми, это все случайно вышло. Ты говорил про застройщиков, я думал помочь – начал разузнавать, а оно вот так… И Леха потом сказал после матча, что видел. - После матча? Вы знали все тогда и молчали?! – бесился Антонов. - Да как тебе такое скажешь-то! – вспылил, не сдержавшись, Селиванов. – И мы бы и не сказали, может, если бы ты так часто не трепался об отце. Хотя… - он задумчиво посмотрел в сторону. – Все предки одинаковы – учат нас жизни, читают нотации, а сами… И он тогда вскочил, отбросив стул, схватил сумку и дал деру. Чтобы не слышать больше, как друзья порочат честное имя его отца. Честное ли? Юра раньше не обращал внимания на эту историю с застройщиками и лишь сейчас, сопоставляя факты и слова, начинал понимать, насколько это должно было сразу выглядеть подозрительно: проблемы, которые нельзя было решить в течение нескольких дней… недель… и решались они почему-то после работы и в выходные… Дьявол! Антонов соскочил со скамейки и принялся ходить взад-вперед. И что теперь делать? Как быть? Как в глаза ему смотреть? А мать? Она ничего не знает… Что будет, если узнает? Катастрофа! Нет, он не скажет! Но тогда… он станет сообщником отца… Но как он ей скажет?.. И давно это у отца? А может, не в первый раз… и не в последний, если он, Юрка, будет молчать. Подросток со злостью пнул камень. В одно мгновение жизнь перевернулась, и он не мог совладать со своими чувствами и мыслями. Словно небо рухнуло на его еще не окрепшие плечи, и у Антонова не хватало сил, чтобы удержать его. Впервые за долгое время парень не знал, что делать. Отец учил его всегда поступать по совести, вот только… Отмокнув под душем и окончательно выплеснув свои эмоции, Валентина вышла из ванной комнаты, чувствуя себя разбитой и опустошенной. Больше всего удручал тот факт, что ничего особенного не случилось, чтобы она чувствовала себя плохо. Но именно это и выводило из себя – в ее жизни вот уже столько времени ничего не случается. Ничего из такого, что бы ей хотелось, чтобы случилось. И вновь, и вновь она шла по кругу в этих гнетущих мыслях, понимая, что запуталась окончательно в себе самой, что ей бы хотелось, чтобы все эти взгляды, цветочки и прочие глупости исходили от родного супруга, но в последнее время от Степана, к сожалению, исходили только претензии и нотации. И если раньше она всегда пыталась сгладить острые углы и наступить на горло собственной песне ради погоды в доме, то сейчас не хотелось ничего делать, никому уступать и ни под кого прогибаться. И почему-то очень хотелось, чтобы прогнулись под нее. Хотя бы разочек! Да, всего один раз – ей было бы достаточно, она бы почувствовала себя важной, значимой, не безразличной домочадцам и вновь стала бы черпать в них свои силы… От тоскливых размышлений ее отвлекли громкие мужские голоса, и сначала Валентина подумала, что это муж смотрит телевизор, но, узнав в следующей реплике голос сына, Антонова поспешила на звук. - Юра! – заставила она себя обрадоваться появлению блудного отпрыска. – Как хорошо, что ты уже дома. Как твой экзамен? - Нормально все, ма, - коротко ответил подросток, не оборачиваясь, и Антонова, нахмурившись, прошла вглубь гостиной, чтобы увидеть лицо сына, потому что выражение лица супруга не сулило ничего хорошего. - Что-то случилось? – рискнула она, переводя взгляд с одного мужчины на другого. - У меня – нет, - подчеркнуто ответил Юра, с вызовом глядя на отца. – А у вас тут как дела? Как поживают застройщики? Решились ли с ними вопросы? Валя непонимающе посмотрела на мужа, с удивлением отмечая, как он побледнел при последних словах сына. - Решились, - лаконично ответил Степан. – Не понимаю твоей интонации. - Ах не понимаешь, - в голосе подростка слышалась тихая ярость. – Ты думал, что сможешь всегда скрывать от нас своих… застройщиков, да? А тут неувязочка вышла – тайное стало явным! Дамы и господа, полюбуйтесь на человека, который так любит рассуждать о понятиях чести, долга и читать морали! – откровенно паясничал Юра, подходя ближе. – А застройщики, они каким образом укладываются в твои принципы, а?! Или ты считаешь, что можно все, если никто не знает, да?! - Не смей повышать на меня голос, щенок! – не выдержал наезда и так порядком уставший за день от семейных разборок Степан, что стало спусковым крючком для сына. - От кобеля слышу! – взорвался он и выкрикнул в лицо отцу: - Много сучек оприходовал? Сколько у тебя еще таких… застройщиков?! - Юра! – ахнула молчавшая до этого момента Валентина, не веря своим глазам – супруг схватил буйного отпрыска за грудки. – Степа! Да что происходит? Вы белены объелись оба? В чем дело? - Немедленно объяснись! – с трудом сдерживая гнев, потребовал Антонов-старший, через силу отпуская юношу. - И не подумаю! – крикнул он, делая шаг назад. – Это ты должен объясняться! И не передо мной – перед ней! – он махнул рукой в сторону ничего не понимающей матери, но продолжал смотреть на отца. – Ты думал, никто ничего не узнает, да? Ты думал, ты ловко все скрыл? Земной шарик маленький! – неожиданно глухо процедил Юра. – Тебя видели! И мне рассказали… - он вдруг стих, с ненавистью глядя на отца. – Как ты мог?! Я тебе так верил! Так гордился! Да я всем рассказывал, какой у меня отец! Честный, порядочный – настоящий! – вновь выкрикнул парень срывающимся голосом. - Господи, да что случилось-то? – не выдержала Валентина. – Что не так с этими застройщиками? - А то, что их нет! – вскинул подбородок сын, с вызовом глядя в бледное лицо отца. – Это такие загадочные застройщики, о которых на фирме никто не знает! И проблемы с которыми решаются в нерабочее время! И так успешно решаются, что есть свидетели! - Погоди, - помотала головой мать, пытаясь систематизировать информацию. – Что ты хочешь этим сказать? - А ты попроси у него номерок, - со злостью выплюнул слова Юра. – Пообщайся с этими застройщиками… или правильнее будет сказать – застройщицами! - Что?! – ахнула Валя. До нее наконец-то начало доходить, что конкретно хотел сказать сын всеми этими тирадами, в чем именно упрекал отца. – Степа… - повернулась она к мужу. Тот молчал, оценивая ситуацию, потом вздохнул и решительно заявил: - Юрий, выйди! Мне нужно поговорить с твоей матерью. А с тобой мы поговорим после. Но сын, вопреки ожиданиям, лишь подошел ближе и, чеканя слова, заявил родителю в лицо: - Я. С. Тобой. Ни о чем. Больше. Говорить. Не буду! Я видеть тебя не хочу! – крик сорвался на шепот. – Я так тобой гордился, я хотел быть похожим на тебя, а ты… - Юра… - голос Степана дрогнул – сколько разочарования было в глазах и словах парня. - Ненавижу! – вновь выкрикнул тот и убежал в свою комнату. Антонов повернулся к жене. Она смотрела недоверчиво, терпеливо ожидая своей очереди, разглядывая в лице супруга то, что он так отчаянно утаивал. - Валя… - начал Степан и остановился – он не знал, как ей сказать, он лишь понимал, что если не признается сам, то его выдаст Юра. Он отчетливо осознал, что только что упал в его глазах с пьедестала, на котором торжественно стоял все пятнадцать лет жизни мальчишки. Антонов лишь не понимал, как обо всем узнал Юрка. Ну, про застройщиков ладно – это мог его дружок узнать, что их нет, но остальное? Он говорил про свидетелей, но кто мог их видеть? Догадки роились в голове, и как бы он ни старался, закрыть солнце пальцем не получалось – их мог видеть либо ее сын, либо ее муж. А это значит, что у него нет шансов, потому муж работает вместе с Валей, а сын учится вместе с Юркой. Скорее всего, именно от мальчишки Юрка и узнал. А ведь он недавно говорил, что родители друга разводятся, стало быть, муж тоже в курсе. Но на тех соревнованиях они пожимали друг другу руки, и Степан был уверен, что никто ничего не знает… Глядя, как пристально смотрит жена, Антонов устало потер глаза и негромко произнес: - Валя, я совершил страшную ошибку… Но супруга молчала, не желая облегчать ему тяжесть признания. Он лишь видел, как она набрала побольше воздуха, будто перед прыжком в воду, но ничего не сказала и не сделала. - Я не знаю, как об этом узнал Юрка, но… застройщиков действительно нет. В смысле нет никаких проблемных застройщиков. - А кто есть? – холодно осведомилась Валентина, словно разговор шел на какие-то отвлеченные темы. - Валя, ты же умная женщина, - Степан медленно подошел ближе, вглядываясь в лицо супруги, желая понять, чего ему ожидать. – Не заставляй меня произносить это мерзкое слово… - Нет уж, будь любезен… - тихо, но твердо ответила она. – А то я боюсь, что неправильно понимаю ситуацию… - Валя… - вздохнул он и потянулся рукой к ее лицу, чтобы поправить локон, но жена отшатнулась. Опустив руку, Степан вынужден был сознаться: - Я не знаю, как это получилось… Это было ошибкой, я оступился, но ты должна знать, что я ни за что и никогда не брошу тебя и детей. Вы моя семья, все, что я делаю, я делаю для вас, - убедительно проговорил муж, заглядывая ей в глаза. Антонова сделала шаг назад. В ее голове все еще не укладывалась эта неожиданная новость. У ее мужа есть любовница? Зато теперь понятно, почему он менялся в лице каждый раз, когда речь заходила о застройщиках. А ведь Юрка прав – тогда Степан сорвался куда-то в выходные, рассказывая байки про работу и проблемы на ней, и поэтому не смог пойти с ними на семейный пикник. В результате ей пришлось идти с девчонками и их подружками, потому что сын не захотел тусить с «бабьим царством». Валентина отвернулась и подошла к окну. Теперь странным образом все вставало на свои места. Она все думала, что же такое происходит в их семье в последнее время, что ничего не клеится и лишь рушится то, что было, а оно вон как выходит. - Валя… - она почувствовала, как Степан положил ей руки на плечи. – Валечка… - Как ты мог… - только и смогла прошептать Антонова. Слезы жгли изнутри. Слезы обиды, разочарования, боли и бесконечной жалости к себе. Вот уже несколько недель ее мучает беспощадная совесть, вот уже несколько недель она сама казнит себя за то, что невольно вспыхивает внутри нее не к родному супругу, и пытается держаться изо всех сил, чтобы не совершить ту самую ошибку, чтобы не перейти черту. Ради него, ради детей, ради семьи. А он… - Валя… - Антонова ощутила, как муж осторожно разворачивает ее лицом к себе, пытаясь поймать взгляд. – Валя, я клянусь тебе, что это всего лишь минутная слабость. Ты – моя жена, мать моих детей, моя поддержка и опора, мой тыл, мое все! Это было наваждение, помутнение рассудка – ты можешь назвать это как хочешь, но… - Адюльтер, - ледяным голосом перебила его Валентина. – Я предпочитаю называть вещи своими именами. - Это очень нехорошее слово, - будто пожаловался Степан. - Я бы сказала, что поступок хуже… - пристально посмотрела на него супруга, затем сбросила его руки со своих плеч и отправилась на кухню, понимая лишь одно: ей очень нужно побыть одной, чтобы собраться с мыслями, чтобы собрать себя в единое целое. Через несколько секунд хлопнула входная дверь – Антонов вышел из квартиры.