Классика жанра

Следующая неделя была последней в учебном году и первой послеотпускной у Бориса. Они снова встали в график, работая с Антоновой через день, и Селиванов очень старался держать себя в руках, вспоминая слова жены: «Не говори. Незачем». И мучился, не зная, действительно ли стоит пустить все на самотек. Нет, разумеется, он не будет ей рассказывать об измене мужа, тем более учитывая, кто оказался любовницей. Но ведь есть тысяча способов сообщить, не рассказывая. Внутри все жгло от мысли, что она день за днем живет с изменником, который ее не ценит, не уважает и, может, уже и не любит – ведь изменил же? У самого семья рассыпалась трухой после стольких лет, так, может, и там уже все прогнило, и каждый играет роль? И он вновь и вновь редактировал рабочие записки, такие легкие когда-то, такие тяжелые для составления теперь. Каждое слово казалось крамольным, не так сказанным, неверно отображающим суть. Ругался сквозь зубы, когда мысли сами собой уплывали в далекие дали, тряс головой, пытаясь вернуться в реальность, и снова комкал листок бумаги, беря новый. Кто бы мог подумать, что может быть так сложно оставить коллеге сообщение по работе!.. Каждое утро Антонова с замиранием оглядывала стол, появляясь в морге, – оставил записку или нет? Как правило, она лежала, в чем не было ничего удивительного. Стандартный текст в несколько строчек, вводивший в курс дела: «В отчете по Кораблеву не хватает развернутого анализа потожировых. Амелина с Холодовым должны доделать и принести». Кивнув словно в ответ, Валентина оставила записку на столе и пошла переодеться. В этот день она пришла рано; уборщица не успела выкинуть мусор, обратила внимание Антонова, проходя мимо обратно к столу, чтобы посмотреть, что еще было накануне. Однако глаз зацепился за плохо скомканную бумажку с таким знакомым почерком, и Валя нахмурилась. На всякий случай глянула на стол – лежит записка, не выкидывала она ее. Но какая-то записка лежала и в урне, причем поверх всего мусора, то есть бросали ее туда последней. Осторожно вытащив смятый листок, Антонова развернула его и обомлела. - В отчете по Кораблеву не хватает развернутого анализа потожировых, - прочитала она уже знакомые слова, вот только по краю бумажки теми же чернилами были нарисованы какие-то неуклюжие цветочки, похожие на ромашки, только синие. Валентина молча ахнула, закрыв рот ладонью, словно кто-то мог увидеть, как на губах расцветает улыбка, а щеки тут же заалели, словно ей признались в любви. Она так и стояла, замерев посреди морга, глядя на эти рисунки, перечитывая сотни раз эти две строчки. Настолько неожиданным оказалось открытие, что Антонова не знала, что с ним делать. На плохо слушающихся ногах Валентина дошла до своего стула и медленно опустилась на него, положив прямо перед собой две записки: одну официальную, а другую мятую, с цветочками. «Мы ведь можем быть… оставаться коллегами, верно? Друзьями… – Конечно! Мы все можем – взрослые ж люди!» Снова и снова прокручивались эти слова в памяти. Взрослые ж люди… А ведут себя как юнцы! Мозг наконец-то отошел от шока, вернув Антоновой способность соображать здраво и мыслить логически. Вот зачем он это делает? Вернулся же к жене, простил измену – она сама их видела под ручку на стадионе! И она тоже… замужняя дама. «Зачем-зачем, - недовольно пробурчал голос совести. – Потому и выкинул, что вы оба семейные и ни к чему хорошему это не приведет. И ты выкинь. Положь, где взяла!» Совесть ругалась как старая бабка, но Валентина, как непокорный подросток, скомкала ту сухую официальную записку и запульнула ее в урну. Эту же разгладила ладонью и убрала в свой ящик стола. И ничего такого в этом нет! – решила она. Ей же адресована записка? Ей. Значит, она имеет полное право ее сохранить. Тоже мне – преступление! Антонова посидела, подумала, потом вновь открыла ящик и перепрятала записку поглубже среди своих бумаг. Они с Селивановым еще давно разделили стол, чтобы каждый мог хранить свои личные вещи, разные мелочи, поэтому никакой опасности не было. А ему она говорить, разумеется, не будет. Зачем? Выкинул и выкинул – что упало, то пропало. С чувством выполненного долга Валя включила компьютер, готовая погрузиться в работу. Закончился учебный год, Инна и Инга с радостью уехали к бабушке почти на все лето, Юрка вздохнул с облегчением, что наконец-то дома воцарится покой и можно будет нормально подготовиться к экзаменам. Валентине тоже стало попроще – накормила двух мужиков и свободна. Она старалась не обращать внимания на смены настроения супруга и загруженность сына, перестала вмешиваться в их дела, пытаясь помочь из лучших побуждений. Возможно, виной тому были записки, которые Антонова каждое рабочее утро находила в урне морга, доставала, разглаживала и, с наслаждением комкая, выбрасывала официальную версию послания от Селиванова. Она отметила, что цветочки стали получаться у него ровнее и аккуратнее, как и обратила внимание, что рисовал он всегда одни и те же цветы. Впрочем, можно ли требовать от взрослого мужчины, чтобы он разбирался в таких тонкостях? Вошедшая в колею рутина была неожиданно нарушена, когда в конце рабочего дня, уже переодевшись из рабочей одежды в свою обычную, Антонова увидела Селиванова, входящего в морг. - Борис? – удивленно пролепетала она, вставая, словно школьница при входе директора. - Добрый вечер, - спокойно поздоровался тот, подходя ближе. – Я хотел поговорить с вами. Валентина с трудом сдержала дрожь в теле и в голосе. - О чем? – еле слышно спросила она. - О работе, - развел он руками и добавил: - Разве у нас могут быть какие-то другие темы? Антоновой показалось, что в словах просквозила горечь, и она неловко отвела взгляд, пытаясь выкрутиться из ситуации. - Ну, почему нет? Мы же можем говорить и на другие темы, как коллеги… друзья… - спасительная мысль озарила сознание, и Валя вновь посмотрела на Селиванова: - Как дела у Леши? Я, признаться, не знала, что он ваш сын. Столько раз видела их с Юркой, и даже мысли не было… - она улыбнулась, словно позабыв, с кем говорит, и тут же осеклась. – Как экзамены? - Нормально, - пожал плечами Борис, внимательно наблюдая за ее мимикой. – Звезд с неба не хватает, но результаты вполне себе приличные. - Это хорошо, - кивнула Антонова, избегая смотреть в глаза. – Вы сказали, что хотели поговорить о работе… - Да, я хотел предложить работать не день через день, а два через два, что скажете? – Валя резко подняла на него взгляд. – С Рогозиной я это уже обсудил. Она сказала, что если вы не против, то ей тоже подходит, - Селиванов замолчал, ожидая, что она ответит. Антонова смотрела на него большими синими глазами, будто не осознавая, чем это грозит, потому что сотни мыслей разом переполошились в сознании. Зачем он хочет поменять график? Чтобы два дня где-то отдыхать? С женой, поди? Или всей семьей? Хотя у сына экзамены, но… не каждый день же. Или причина в другом? А в чем тогда? Борис с улыбкой наблюдал за ее смятением. Скрестив руки на руки, словно пытаясь так удержать себя от необдуманных шагов, он ждал, когда она ответит, боясь нарушить тишину, чтобы не проболтаться. - В принципе можно… - наконец, неуверенно произнесла Валентина. – Если вам нужно… Думаю, я смогу, - она помолчала, потом все же спросила: - Что-то случилось? Ну, конечно, если это можно рассказать, - тут же спохватилась она, подчеркнув: - По-дружески. - Нет, ничего особенного, - Селиванов даже улыбнулся, видя, как она тоже старательно пытается не оступиться. – Просто летом пробки больше, не хочется в них по полдня стоять, а так – не так часто придется. - Погодите, - нахмурилась Антонова, не понимая, - мы с вами живем в соседних дворах практически… - Теперь – нет, - просто ответил он, и Валя удивленно распахнула ресницы. Анемона корончатая, вновь всплыло у него в голове. Просто поразительно, как ее глаза похожи на этот цветок. Особенно когда она смотрит вот так, как сейчас, широко раскрыв глаза, что кажется, поглотит тебя своим взглядом, целиком и полностью. И ты понимаешь, что ты вовсе не прочь, чтобы это произошло. Так, спокойно, надо держать себя в руках. - Как это – нет? – осторожно рискнула Антонова. – А где же вы теперь живете? - На даче, - просто ответил Борис. - А… - она запнулась, словно не решаясь спросить, но потом продолжила: - Говорят, в деревне всегда есть, чем заняться. Наверное, много хлопот… там? - И это тоже, - кивнул Селиванов, глядя, как она пытается обойти скользкую тему, как первоклассница в белых туфельках – лужу после дождя. - Тоже? – насторожилась она. – Есть что-то еще? Борис молчал, не зная, как ответить на ее вопрос, чтобы они оба не сорвались в омут с головой. И если она еще как-то пытается помнить о том, что у нее семья – муж и дети, то ему помнить нечего. Вернее, воспоминания у него другие: ее муж – любовник его жены. - Вы молчите, - констатировала факт Антонова, тревожно глядя ему в лицо. – Это ведь не основная причина, есть другая, верно? - Валентина-Валентина, - нараспев произнес он, - вы так усердно твердите о нашей дружбе и сами же задаете вопросы, на которых дружеского ответа быть не может. И вы ведь это прекрасно знаете. Она встрепенулась, покраснев, и отвернулась. - Нет, я… просто… Селиванов сжал кулаки – до одури хотелось подойти и обнять. Как тогда, на даче, когда она, завернутая в плед, стояла у окна и тихонько плакала от невозможности разделения одной жизни на две. Сказать? Нет, нельзя, не смей! Во-первых, она не поверит – решит, что ты специально пытаешься рассорить ее с мужем; во-вторых, если поверит – возненавидит: в древности гонцов, приносящих дурные вести, попросту казнили. Кто сказал, что она хочет знать эту правду? Может, ей во что бы то ни стало хочется сохранить семью, и вообще – она не планировала ничего менять. А тут ты со своей правдой. И кто сказал, что она ее не знает? Может, знает, может, Лариса ошиблась, и… - Хорошо, - перебила Антонова его мысли. – Я могу работать два через два, но… - она обернулась. - Я все равно не понимаю: то вам день через день придется ездить, то два дня подряд… в чем выигрыш? - В ночь между двумя рабочими днями я буду оставаться в Москве, - просто объяснил Борис, радуясь про себя, что разговор пошел дальше, что не надо ничего решать. - У себя дома? Селиванов улыбнулся такому открытому вопросу, и Валя тут же покраснела. - Простите, что я несу, ну какая разница, - торопливо начала она, опустив голову. – Да, конечно, мы можем работать два через два. То есть завтра мой второй рабочий день? – деловито осведомилась она, искоса поглядывая на коллегу. - Нет, завтра моя смена в два дня, а вы два дня отдыхаете. Антонова кивнула и прошла за своей верхней одеждой к вешалке. - Я вас отвезу, - предложил Борис. – Все равно рядом живем… - Нет! – быстро отреагировала она, обернувшись. – Лучше я сама как-нибудь… - Валя попятилась от него, прижимая к себе ветровку, и чуть было не сбила входящую Рогозину. – Ох, господи! – вздрогнула она, приложив руку ко лбу. – Ты меня напугала. - Ну, извини, не хотела, - улыбнулась Галина Николаевна. – Так что, вы договорились? - Да, - ответил за двоих Селиванов. – Завтра и послезавтра работаю я, дальше два дня – Валентина. Ну и так далее. - Вот и отлично! – бодро кивнула Рогозина, посмотрев сначала на Валю, потом на Бориса. – Решил привести дачу в порядок? Нужное дело, - одобрила она. - Давно пора было, - флегматично ответил Селиванов. – Вообще думаю устроить там генеральную уборку и перестройку – чтобы жить можно было. - Зови на новоселье тогда, - улыбнулась Галина Николаевна, не замечая, как напряглась Антонова при последних словах Бориса. - Не вопрос, Галь, - ответно улыбнулся он. – Как только – так сразу. Как раз лето на дворе, речка у меня там рядом есть… - он перевел взгляд на Антонову, но та поспешила пробормотать что-то извиняющееся вкупе с прощающимся и покинула морг, не оборачиваясь. Селиванов вздохнул с облегчением, заводя машину. Важный вопрос был решен – он договорился с ней о новом графике и смог не проболтаться, хотя второе, скорее всего, было вопросом времени. И не от него она узнает об измене мужа. Днем дома разразился грандиозный скандал. Борис только вернулся из магазина и сначала даже замер в дверях, услышав возмущенный голос Алексея. Нет, оно, конечно, понятно – переходный возраст, но… От того, что Селиванов услышал, у него пересохло в горле. - Долго ты его еще водить за нос будешь?! – кричал Лешка. – Тошнит уже смотреть, как вы семью тут из себя изображаете, как будто ничего не случилось, как будто я идиот, как будто вы оба – идиота! - Выбирай выражения, - строго заявила ему мать. – Мои отношения с твоим отцом касаются только нас с ним, и мы уже как-нибудь сами разберемся, что нам с ними делать. Без твоего совета. - Комедианты! – с досадой процедил Алексей, и тут-то Борис пришел в себя. - А ты, надо полагать, в трагики записался, - вошел он в комнату, наблюдая, как домочадцы присмирели оба. – А теперь вы мне тут немую сцену из «Ревизора» разыгрываете, так? Сын бросал мрачные взгляды на мать и шумно сопел. Лариса сохраняла спокойствие и никак не выразила удивления или страха от того, что муж все услышал. - Ревизор приехал, - устав ждать, произнес Селиванов. – Можете излагать. Так что за комедию мы, по-твоему, разыгрываем? – повернулся он к Алексею, но тот лишь буркнул: - Это пусть она тебе скажет! – и собрался уже выйти, как голос отца остановил на пороге. - Мужчина должен отвечать за свои слова. Лешка резко обернулся, глаза его горели ненавистью. - Я и ответил бы! – гордо заявил он. – Да только я не предатель! – и, развернувшись, убежал в свою комнату. Проводив сына взглядом, Борис повернулся к жене. Лариса стояла у окна, молча наблюдая за перепалкой мужчин, и любой другой подумал бы, что ей все равно, что теперь происходит в семье. Но Селиванов слишком хорошо знал свою жену – взгляды, жесты, – умел видеть настроение в глазах, поэтому для него-то было очевидным, что Лариса переживает. Причем, скорее всего, за сына. - Давно он знает? – негромко спросил Борис. - Узнал раньше тебя, - увидев удивление мужа, она вздохнула. – Урок у них отменился как-то. Я не знала об этом. Вот он пришел и… застал, - она усмехнулась. – Ирония судьбы: ждешь вас, ждешь – вас нету, а как не ждешь – вот они, явились! – Лариса помолчала, потом добавила: - Ты спрятался на кухне в ожидании, когда он уйдет, а Лешка – в своей комнате. - Он знает, кто это? – спросил Селиванов, складывая свою мозаику. - Теперь – да. После того матча, что они проиграли школой. Я, разумеется, ничего не говорила, но, видимо, он на трибунах увидел и все понял. Или еще как-то – не знаю, он мне не говорил. - А сейчас почему скандалил? – Борис был спокоен как никогда и сам дивился своему отношению к ситуации. Лариса ответила не сразу. - Видишь ли, Боря, я думала, что если ему не говорить ничего, так будет лучше. Что он со временем подзабудет, что ему будет легче пребывать в устоявшейся рутине, проще сосредоточиться на экзаменах… - По всей видимости, это не так, - флегматично заметил супруг. - Да, - она кивнула. – Оказалось, что эта правда грызет его изнутри, потому что он оказался между молотом и наковальней… - Он не может рассказать все мне, потому что это означало бы предать тебя, - догадался Борис. - И не может молчать, потому что это означало бы предать тебя, - закончила его мысль Лариса и неожиданно улыбнулась: - Все-таки хороший сын у нас вырос… Мои пятнадцать лет были потрачены не зря… - Селиванов усмехнулся, но возражать не стал – в конце концов, воспитанием Алексея действительно в большей степени занималась жена. – Поговори с ним, - вдруг добавила она, и Борис удивился: - Я? - Да, ты, - Лариса кивнула. – Понимаешь, он думает, что… - она замялась. – В общем, он считает, что ты должен был относиться ко мне внимательнее, что, узнав, должен закатить скандал, как минимум… - она снова помолчала. – У него переходный возраст – ему нужно все по максимуму, все реакции, все эмоции, все чувства. Он не понимает твоего спокойствия… - супруга снова запнулась, подбирая слова. – Он считает это равнодушием и… в общем, мужчины так себя не ведут, по его мнению, - выдохнула она, не найдя обходных путей. – Извини, - Лариса развела руками, - я пыталась сказать мягче, но в этой ситуации у него к тебе тоже серьезные претензии. - Я понял, - отозвался Селиванов. – Вам обоим нужно, чтобы я махал кулаками и орал. - Да нет, Боря, - жена даже улыбнулась. – Мне это не нужно. Возможно, раньше – да, но сейчас… Насильно мил не будешь, как известно, и фарс – не лучший выход из ситуации. А ему нужно… понять нужно. Объясни ему, почему ты повел себя так, а не иначе. - То есть ты даешь мне карт-бланш? – на всякий случай уточнил Борис. - Да, - с готовностью кивнула жена. – Ты знаешь, с правдой жить как-то легче оказалось, чем сохранять видимость того, чего нет. Пусть он тоже знает, что ты все знаешь. Буду признательна, если не станешь втаптывать меня в грязь, - добавила она. - В мыслях не было, - серьезно ответил Селиванов. – Ты его мать. - Спасибо, - также серьезно отозвалась Лариса. Сказав, что прежде ему нужно уладить одно дело по работе, Борис уехал в ФЭС – менять графики. Заодно дал себе тайм-аут перед разговором с сыном. Теперь предстояло объяснить подростку ситуацию так, чтобы он не думал, что его отец – тюфяк. И чтобы перестал чувствовать себя виноватым.