Классика жанра

В мужской раздевалке царило оживление. Александр Забродин излучал позитив направо и налево и, казалось, был готов поделиться энергией даже с противником. - Сказали, что в понедельник могут выписать, представляете! – радовался он выздоровлению матери, и друзья понимающе хлопали его по плечу. - Слушай, а отец твой что? – осторожно спросил Юра. - Да пошел он… - Сашка сразу помрачнел. - Опять свинтил к мымре? – аккуратно спросил Алексей, обменявшись настороженным взглядом с Антоновым. - Наоборот как раз – говорит, что хочет вернуться, что раскаивается, мол, бес попутал и все такое, - Забродин яростно хлопнул дверцей шкафчика. – Мелочь довольна, мать тоже… вроде… ну то есть она узнала, что он все это время был с нами дома, типа заботился и все такое… Ну и мелочь на нем висит, а он и рад – давит на жалость, и мать, конечно, прогнется… - Слушай, ну он все же отец, - решил рискнуть Юра. – Может, он и вправду понял, что любит вас всех, ну, что вы ему нужнее, чем эта мымра. Мой отец говорит, что каждый может ошибиться, что главное – вовремя исправить ошибку, - не без гордости добавил он, и Забродин посмотрел на него с вызовом. - А если бы твой отец матери изменил, свалить к другой захотел, а потом вернулся, ты бы его простил? Сказал бы ему всю эту чушь про ошибиться и исправить? - Что ты все время стрелки переводишь, - рассердился Антонов. – Причем здесь мой отец? Мы про твою ситуацию говорим. - Да потому что ты ни хрена не понимаешь, что это такое, когда отец – предатель! – вспылил Забродин. – Вот я и пытаюсь тебе условия создать, чтобы ты нутром это прочувствовал. Ты представь сначала, что твой такой же, а потом поговорим! – и, не добавив больше ни слова, Александр вышел из раздевалки. Юрий тяжело вздохнул и повернулся к Алексею. - Ты тоже считаешь, что я ни хрена не понимаю? Но тот лишь пожал плечами. - Откуда я знаю, что ты там понимаешь, - бросил Селиванов. – Но зря ты его перед игрой разозлил. Теперь, не ладен черт, сдуем этим обормотам. - А может, его злость, наоборот, подстегнет, - предположил Антонов, и Леша снова пожал плечами. – Ладно, пошли. Твои-то придут болеть? Ты говорил, отец уезжал куда-то. - Вернулся вчера. Должны уже на трибуне сидеть. Пойдем. Ребята вышли из раздевалки и обвели взглядом зрительный зал. - О, я своих вижу! – довольно улыбнулся Юра и помахал рукой родителям. – Вон, возле прохода на третьем ряду сидят, видишь? – показал он другу, и тот проследил глазами, но не ответил. - Мои тоже пришли, - лишь буркнул он, отводя взгляд. – Пойдем уже разминаться. - А твои где? – спросил Антонов, но Алексей уже убежал на поле, словно не желая продолжать разговор, и Юре не оставалось ничего другого, как догнать друга и принять участие в разогреве перед матчем. Борис честно пытался следить за игрой и болеть за сына, но неожиданная встреча нос к носу выбила его из колеи. Судя по тому, как держался Антонов, он не догадывался, что муж его любовницы в курсе его личности, хотя заметно напрягся, увидев Ларису с супругом. Впрочем, напряглись все, что и понятно. Непонятно другое – что теперь делать? Что ему, Борису, теперь делать с тем, что ее муж ей изменяет? Селиванов не мог не терзаться вопросом, знает ли Валентина обо всей этой ситуации или нет? Почему-то ему казалось, что измену она бы не потерпела… А может, наоборот, готова ради детей закрыть глаза? Может, потому она и приехала к нему в деревню, что считала, что раз муж ведет себя так, то вроде как и у нее есть право?.. Хотя нет – она же заявила ему тогда, что у нее одна жизнь, что есть семья и дети… Трибуна взорвалась аплодисментами, вырвав Селиванова из размышлений. Он спешно оглядел поле, пытаясь понять, нужно ли хлопать и кричать ура, но по хмурому виду Ларисы быстро догадался, что не стоит. Команда проигрывала. Если на перерыв они уходили лишь с одним пропущенным мячом, то завершили матч со счетом 1:3 в пользу противника. А это значит, что обстановка дома накалится еще сильнее, чем вчера вечером. Селиванов вспомнил, как Лешка сначала обрадовался, увидев отца, а потом почему-то разозлился и ушел в свою комнату. Лариса списывала все на нервы перед игрой и советовала не обращать внимания, мол, завтра все будет по-другому. Правда, предполагалось, что в лучшую сторону. И теперь он стоял с Ларисой у своей машины в ожидании, когда сын появится, чтобы всем вместе ехать домой. Неподалеку от них стояла чета Антоновых, и Борису пришлось собрать все самообладание в кулак, чтобы не смотреть на нее. И на него. Валентина весь матч не находила себе места и старалась не отрывать взгляд от поля, чтобы он ее не выдал, хотя глаза так и норовили сбежать с зеленой площадки на соседнюю трибуну. Серьезный супруг рядом добавлял беспокойства – Антонова боялась, что все же чем-то себя выдала и дома ее ждет допрос с пристрастием. Неожиданный проигрыш команды, как ни странно, принес ей облегчение – теперь можно с уважительной причиной быть грустной, нервной, взволнованной. От этой мысли стало стыдно и гадко в душе – до каких пор она будет использовать детей, чтобы прикрывать свои низменные чувства? Валя видела супругов Селивановых, ждущих своего сына после соревнований, и специально встала к ним спиной, чтобы избежать соблазна. Так значит, их дети учатся вместе, более того – дружат. Она и не знала. Сколько раз видела этих юных трех мушкетеров, но ей и в голову не приходило, что один из них – Селиванов. Забродина она знала давно – они с сыном учились вместе с начальной школы, а этот только недавно появился в их компании. Лешка и Лешка. Она и не спрашивала фамилию – ей не надо было. А мир оказался теснее, чем она могла предположить. И живут они рядом, и дети их дружат. А дети-то, небось, знают, что мать и отец вместе работают… Антонова подавила вздох. Надо следить теперь за собой вдвойне, а то и втройне – мало ли что. От осознания, что «кругом враги», она чуть было не усмехнулась, но вовремя спохватилась – муж-то рядом. Боже мой, не жизнь, а сплошное минное поле! Юра появился первым из дружной троицы. Подойдя к родителям, он хмуро бросил: - Езжайте домой, я не поеду – мы с парнями договорились собраться… обсудить, что так позорно слили игру. - Ну почему позорно… - попыталась вступиться за него Валя, но сын резко оборвал: - Мам, не надо! – и, зло глянув на родителей, пошел в сторону, где стояла широкая скамейка под липой. Антонова уже хотела подойти и утешить, пока его друзья не вышли, но Степан, словно почувствовав ее порыв, удержал за руку. - Оставь его, - и, дождавшись, когда она обернется, серьезно произнес: - Мужчина должен уметь проигрывать. Пусть осознает свое поражение и сделает правильные выводы. - Да какое поражение! – всплеснула руками Валентина, давая выход накопившимся эмоциям. – Всего-то игра одна! - Это тебе всего-то игра, а для него это важно. - Так тем более нужно быть рядом, поддержать в трудную минуту! – не сдавалась Антонова, но супруг лишь укоризненно произнес: - Валя, ну ему же не пять лет. Все правильно они решили – собраться и обсудить ошибки игры, чтобы в следующий раз их не повторять. - Ну не знаю, - недовольно буркнула она. – Можно ведь и потом обсудить, когда остынут. А сейчас сгоряча наломают дров еще… Степан улыбнулся и, обняв ее одной рукой, поцеловал в волосы. Валентина замерла и невольно глянула украдкой в сторону Селивановых. Он смотрел. Пока Лариса разговаривала с сыном, он бросал в ее сторону такой же шпионский взгляд, и она могла бы поклясться, что лицо его помрачнело отнюдь не от поражения в игре. Антонова закрыла глаза, чтобы не видеть. Невыносимо. Вся эта ситуация становилась все больше невыносимой. Надо что-то делать… - Ладно, тогда поехали домой, - резко отодвинулась Валя от супруга и дернула ручку дверцы. Упрямо глядя лишь перед собой, она села в автомобиль и уставилась на свои ладони, аккуратно сложенные на коленях. И пока Степан занимал водительское кресло и заводил машину, Антонова чувствовала на себе укоризненный взгляд серых глаз, словно была перед ними чем-то виновата, и хотелось разрыдаться от бури, охватившей ее душу, но Валентина лишь откинулась на спинку сидения, положив голову на подголовник, и закрыла глаза, чтобы никого больше не видеть. Ребята оживленно обсуждали матч, сидя на траве в парке в тени деревьев. Стараясь сохранять выдержку, Леша, Юра и Саша обменивались мнениями, что и как следовало сделать по-другому, и даже удалось обойтись без взаимных обид, пока Антонов не заявил: - Мой отец всегда говорит, что признанная ошибка – это уже половина пути к ее исправлению. А уж он-то знает, что говорит, все-таки директор! – важно добавил Юра, и Селиванов скривился. - Да какая разница, директор или нет. Мой вон не директор, что он, хуже, что ли? - Да нет, я не это имел в виду, - нахмурился Антонов. – Просто мой отец – очень правильный чувак по жизни, принципиальный, честный, прямой… - он помедлил. – Я бы хотел быть, как он… - А я бы нет, - отрезал Алексей, и Юра сразу вскинулся: - Что?! - Ну в смысле… - тот задумался, затем произнес: - Я не хочу быть похожим ни на кого, я хочу быть похожим сам на себя. И меня бесит, когда все вокруг говорят, что на кого-то надо равняться. У меня свои мозги есть. - У меня тоже есть! – повысил голос Антонов, словно кто-то ставил этот факт под сомнение. - Эй, пацаны, вы чего! – вмешался Забродин. – Осталось только подраться из-за такой фигни. Пусть каждый будет тем, кем хочет быть! – примирительно добавил он. Друзья вяло кивнули, потом Юра сказал, что ему уже пора, и, попрощавшись, ушел домой. Александр внимательно посмотрел на Лешку. - Выкладывай, что у тебя стряслось. - А почему у меня что-то должно стрястись? – резко отозвался тот, глядя в сторону. - Потому что ты уже несколько дней сам не свой, крысишься постоянно, понты кидаешь. В чем траблы? - Скорее, в ком… - неуверенно ответил Селиванов и замолчал, срывая травинку. - И в ком? – настаивал Забродин, но друг молча вертел травинку в пальцах. – Не, если ты мне не доверяешь, тогда конечно… - развел руками Сашка, и Алексей в сердцах швырнул травинку на землю. - Дело не в этом. Просто меня бесит, когда Юрец начинает своим отцом хвастаться. Тоже мне, нашел господа бога! – презрительно фыркнул он. - А что ты имеешь против его отца? – внимательно следил за реакцией друга Забродин. – Он тебе что-то сделал? - Не мне… Хотя тебя на работу взял, - тут же спохватился Селиванов, - понятно, что ты теперь его защищать будешь. - Не буду, - глухо ответил Александр и отвернулся, глядя, как детвора носится по аллеям парка. На несколько секунд воцарилась тишина между ребятами. Алексей, шумно вздыхая и сопя, ковырял палочкой землю, потом и ее отбросил в сторону, отряхнул руки и выдохнул: - Не могу я Юрке сказать. И восхищаться не могу… - Вот и я… - отозвался Забродин. – Он за меня просил, его отец мне такой шанс дал, но… Друзья переглянулись. - Что ты знаешь? – первым спросил Лешка. Александр поколебался, затем выдвинул условие: - Но строго между нами! - Могила! - Помнишь, Юрка как-то говорил про проблемы с застройщиками? - Ну. - Так вот нет никаких проблем ни с какими застройщиками. Я и так и этак пытался выяснить у Ховрина, аж достал его до печенок – он на меня прикрикнул, мол, иди делом займись. - И? – внимательно наблюдал за ним Селиванов. Теперь Забродин сорвал травинку, долго мял ее в пальцах, сунул в рот, сплюнул… - Мой отец тоже с этого начинал – проблемы у него на работе завелись вдруг срочно… и чем дальше, тем больше. А потом выяснилось, что у него другая баба, - он резко сорвал пучок травы и швырнул его в сторону. - И я знаю, кто она, - словно дополнил Лешка. - Так и я! Тоже мне секрет! У Вовки она классная, Ведерникова эта! - Да я не про твоего отца… Александр резко посмотрел на друга. - Вот так, - тяжело вздохнул Селиванов. – И ладно бы, просто другая баба была, а то ведь… - Что? - Строго между нами? - Могила! - Ты ж его лучший друг? - Поэтому – могила. Так кто она? - Мать моя, - сказал и замер, лицо Забродина вытянулось. – Помнишь, нас как-то из школы раньше отпустили, урок отменили? Вот прихожу я домой не вовремя, а там они… - он сплюнул на траву. – Мне словно крышу снесло, когда я услышал их в комнате, а потом увидел его в окно. Но тогда я не знал, кто он. А сегодня мне Юрец показал своих родителей, хвастаясь ими… Меня такая злость взяла! - Погоди… - медленно приходил в себя Александр. – Так ты поэтому два мяча сегодня пропустил? - Может, и поэтому… - безразлично пожал плечами друг. – Ну не могу же я Юрке это сказать! Проклятье! – он вспылил. – И отец еще ходит такой, ни черта не видит! У него жена под носом с другим спит, а он слепой как крот! – он вскочил с земли. - Так ты ему не говорил? – поднялся вслед за ним Забродин. - Я что, похож на предателя? – окрысился Лешка. – Она моя мать! – он нервно взъерошил волосы. – И с отцом моего друга… Ненавижу… - прошептал он и почувствовал, как Сашка положил ему руку на плечо. – Всех их ненавижу! – Селиванов посмотрел на товарища. – Столько моралей нам читать, о честности рассказывать, о верности, о всяких там достоинствах и… и вот так! – он сжал кулаки. – Свалить бы куда-нибудь подальше, чтобы не видеть их рожи. Мать делает вид, что ничего не было, а отец… ему вообще на все плевать, по-моему. Говорил же ему – подари ей цветочки или цацки какие-нибудь. Так нет же! Вот и докатились! Мерзость! Ненавижу! – тихо шипел он. – Видеть никого не хочу! И домой идти не хочу! Начнут сейчас лекции устраивать. Как подумаю, тошнит сразу! Забродин молча выслушал гневную тираду друга, который то выкрикивал, то цедил сквозь зубы горькие слова, разрываясь между противоречивыми чувствами. По дороге домой чета Селивановых сохраняла тишину. Лишь когда супруги оказались в квартире, Лариса неожиданно проявила инициативу. - Не говори ей, - спокойно сказала она. - Что? – обернулся захваченный врасплох муж. - Коллеге твоей. Про ее мужа. Незачем, - она бросила сумку на тумбу и, скинув туфли, прошла в зал, где уселась на диван, с наслаждением вытянув ноги. – У нее семья, дети… - она помолчала, и Борис, стоявший в дверном проеме, хмыкнул: - Как-то странно от тебя это слышать. У нас вообще-то тоже семья… была… Но в этот раз супруга не смутилась и не вздрогнула, лишь помассировала себе шею пальцами и после паузы произнесла: - Ты не понимаешь, - она встала и собралась выйти, но на пороге комнаты остановилась, посмотрев на мужа. – Вы, мужики, – все кобели. Вам разнообразие подавай. Вот он и прибился ко мне, когда я выла от тоски и одиночества, изображая примерную мать и жену. Он перебесится и вернется к ней. Да собственно, он от нее и не уходил, - как-то невесело усмехнулась Лариса. – Вряд ли она знает про его измену… - она задумалась. – Нет, точно не знает. - Почему ты так решила? – удивился Селиванов – единственное, что он мог вымолвить, потому что смотрел на свою супругу и не узнавал ее. - Потому что я женщина, - в голосе слышался вызов, - а женщина всегда чувствует, как настроена другая женщина, особенно если она соперница. Борис чуть не подавился собственным дыханием – для него эти слова прозвучали совсем в ином ключе. - А она смотрела беззлобно и говорила без раздражения. Не было ни ехидства, ни чрезмерной наблюдательности… да ничего не было – не в курсе она. И не надо, - тряхнула она головой. - Не узнаю тебя, - только и мог сказать Селиванов, и Лариса усмехнулась. - Не ожидал, да? Думал, буду слезы лить да локти кусать? Я, Боренька, свое уже отрыдала и отстрадала, пока ни ты, ни Лешка меня в грош не ставили, как прислугу воспринимали. А теперь… я себя живой почувствовала, проснувшейся, как та спящая красавица, освободившейся от гнета, как Золушка… С меня словно заклятье спало – я поняла, что не просто могу быть счастливой, а имею на это право! Что я не должна хоронить себя и жертвовать собой, потому что никому эти жертвы не нужны. Лешка уже почти взрослый – все стремится отделиться, а ты… - Лариса усмехнулась. – С тобой давно все ясно. Я положила на алтарь нашей семьи пятнадцать лет, чтобы вы ни в чем не нуждались, а теперь моя очередь получать внимание, тепло и ласку. Я живая, между прочим, а не мебель в квартире! Хотя… что ты можешь в этом понимать, - махнула она рукой и ушла в спальню. - Очень даже хорошо понимаю, - пробормотал Борис, невидяще глядя прямо перед собой, ощущая как внутри идет неравная борьба между «оставить все, как есть», и «отвоевать ее у неверного мужа». Ведь каждый имеет право быть счастливым – разве нет?