Классика жанра

Пока Соколова, бультерьером вцепившись в Ведерникову в надежде выбить из нее новую информацию, вела допрос, Рогозина с пачкой документов в руках направлялась в лабораторию. - Андрей, проверь мне этих людей, - без предисловий сказала она Холодову, отдавая папки. - Хорошо, Галина Николаевна, а кто это? – только и успел спросить он, видя, что полковник не собирается ждать результат. - Это уволившиеся за последние два месяца, их личные дела, образцы почерка, ну и так далее, - задержалась на пороге Рогозина. - Вы думаете?.. - Проверяем всех, потому что уже совершенно не ясно, кто и зачем все это организовал, - сердито бросила она и ушла в допросную, где Лисицын наблюдал за беседой между двумя дамами. – Что тут? - Да Ведерникова строит из себя дурочку, мол, ничего не знаю, люблю только Забродина, больше у меня никого не было, - раздраженно махнул он рукой, и полковник недовольно поджала губы. - Тамара Васильевна, - теряла терпение Соколова, - ваше поведение играет против вас. Мы все равно найдем, кто это сделал, а ваш отказ сотрудничать со следствием я вынуждена принять за соучастие в преступлении. - Да какое соучастие! – тут же подалась вперед Ведерникова. – Какое соучастие! Слушайте, ну вот вы сами молодая красивая девушка, - напирала она так, что Юля даже немного растерялась. – Вы точно знаете, кому нравитесь, а кому нет? - Ну… - замялась капитан, но тут же спохватилась: - Какое это имеет отношение к делу? - А такое! Если кто-то в меня влюбился – мне откуда знать? Или это запрещено законом – любить красивую женщину? – сердилась она, и Соколова с трудом сдержалась. Какое самомнение! - Послушайте, - кусая губы, чтобы не засмеяться, сказала Юля, - вас слышали. Вы разговаривали со своей подругой, Ковалевой Елизаветой Андреевной, которая говорила про старичка, что вас достает. О ком она говорила? - Ой, да то из моей деревни, - брезгливо махнула рукой Ведерникова. – Ну был у меня там поклонник, а что, это тоже запрещено законом? – с вызовом спросила она, и Соколова подавила улыбку. - Да вы успокойтесь, пожалуйста, - неожиданно дружелюбно ответила она. – Как зовут вашего поклонника из деревни? - Сашка Сумцов. Можете проверить! - Мы проверим, - кивнула Юля. – Вот прямо сейчас и проверим – я позвоню вашей подруге и спрошу, о ком шла речь в том разговоре, - Соколова нарочито медленно стала доставать телефон, видя, как заерзала подозреваемая. - Не надо, - тихо ответила Тамара, весь гонор мгновенно стух. – Не про Сашку мы говорили, - она смотрела исподлобья. - Вот как? – изобразила удивление Юля. – Я вся внимание! - Ладно, - упавшим голосом сказала Ведерникова. – Не хотела я говорить… Был у меня ухажер в школе. Ну как ухажер – он мне внимание оказывал, мне было приятно, да, но я не поощряла. Ну подумаешь, дарит шоколадки или булочки в столовой. Что такого-то? Это же пустяк, - она подняла голову. – Но вы не там ищете, правда. Он здесь ни при чем. Он вообще уже не работает в школе. - Фамилия и имя? – строго спросила Соколова, и Тамара, вздохнув, произнесла: - Сухарев… Валера… Лисицын с Рогозиной чуть было не подскочили на стульях. - Галина Николаевна, - тут же затараторил Костя. – А ведь если он был в санатории, то мог не знать, что Забродина осталась жива! А мы, когда у него были, ввели его, так сказать, в курс дела! - Если это он, то в столовой он хотел уничтожить какие-то следы, а услышав разговор Вали и Оксаны и поняв, что они не кухарки вовсе, сообразил, что времени у него мало. Так, быстро в больницу! Лисицын сорвался с места. Вызвав к себе Соколову, Рогозина велела ей ехать в санаторий, чтобы выяснить поминутно, где был Сухарев в интересующие их дни. И быть начеку, если вдруг он объявится. Кивнув, Юля уехала, а полковник зашла в допросную. - Тамара Васильевна, я советую рассказать вам чистосердечно, как было дело. Суд это учтет. - Подождите, какой суд? – вытаращила на нее глаза Ведерникова. – Я ничего не сделала! Валера тоже не виноват. Я ему объяснила, что люблю Андрюшу, и он понял. Это бред какой-то! Вы не можете раскрыть дело и ищете, на кого повесить? – возмутилась она. Рогозина тяжело вздохнула и, вызвав лейтенанта для охраны подозреваемой, ушла в лабораторию, надеясь, что Холодов и Амелина уже что-нибудь нашли. - Как же ты могла уйти без телефона? – пожурил Андрей коллегу, и Оксана стиснула зубы. - Хоть ты не начинай! – зло бросила она. – Я машинально фартук сняла и пошла, - Амелина вздохнула. – Да и что бы это изменило? Ну был бы у меня телефон с собой, и? Антонова была без сознания, я ее в чувство приводила, она бы все равно не могла позвать на помощь. - Изменило бы, - не согласился Холодов. – Мы пытались до вас дозвониться и не могли, а если бы дозвонились… - Знаешь что, - возмутилась напарница, не дав ему закончить. – Если бы да кабы, во рту выросли б грибы! Ну был бы у меня телефон, ну была бы я там с Валей, ну прирезал он бы нас там за милу душу обеих, чтобы мы его не опознали и не сдали. Так лучше, что ли? – она вздохнула, пытаясь взять себя в руки. – А так он только ударил Антонову, видимо, решив, что она его все равно не видит, и удрал, оставив нам улики. - Нашла что-нибудь? – примирительно спросил Андрей, поняв, как она переживает сама случившееся. - Нашла. Медицинский тальк везде – на ручке двери кладовки, на одежде Антоновой, на двери в столовую… Тот же самый, что у нас уже фигурирует. Он был в перчатках, подслушал наш разговор, дождался, когда я уйду, и потихоньку запер за мной дверь, пользуясь тем, что Валя ушла на кухню. Скорее всего, он просто хотел что-то вынести незаметно, но Антонова его засекла, поэтому ему пришлось ее приложить. - Он хотел стащить ваши телефоны, вероятно, чтобы вы оказались взаперти и не могли позвать на помощь. - Но зачем? Выиграть время? – недоумевала Оксана. – Если бы он сделал все незаметно, то и выигрывать ничего не надо было бы – мы бы даже не знали, что он здесь был. - Видимо, незаметно было изначально нельзя… - Холодов задумался. – Погоди. Ваши телефоны местные опера нашли возле мусорного контейнера. - И что? - А то, что он их оставил специально на виду, чтобы кто-нибудь из школьников забрал себе. А такое у нас уже было – Леша Гаврилов нашел телефон, с которого была отправлена смска. - Я, кажется, поняла, - уловила мысль Амелина. – Он все время пытается направить нас по определенному следу, чтобы мы увидели, подумали и пошли не в том направлении. - Именно. Как мы считали, что Чижейко его шантажировала. А на самом деле он просто слышал, как она звонила Лисицыну, и грохнул ее. Но чтобы мы сразу на него не вышли, устроил весь этот балаган с телефоном и шантажом. - Значит, он что-то искал в столовой, - решительно сказала Оксана. – А всей этой заварухой с нашими телефонами просто пытается отвлечь наше внимание. - Вот только что? - Слушай, а если у него был сообщник? Если он до сих пор в школе? - Ухажером Ведерниковой был Сухарев, который уволился еще до всех убийств, - с порога объявила Рогозина, заставив экспертов вздрогнуть от такого неожиданного появления. - Она рассказала что-то? – встрепенулась Амелина, но полковник лишь покачала головой. - Все твердит, что мы не там ищем, что ни она, ни он не виноваты, и… у нас нет никаких улик, одни домыслы! - Погодите. А что если на самом деле они сообщники? – оживился Холодов. – Что если Сухарев приходил, чтобы убить Ведерникову, потому что она может его сдать? Поэтому она сейчас так активно идет в отказ – если мы его поймаем и расколем, она пойдет с ним в связке. Ведь явно же не будет он ее выгораживать. - Домыслы, Андрей, опять сплошные теории! – рассердилась полковник. – Доказательства есть какие-нибудь? Пока эксперты втроем обсуждали возможные версии произошедшего, Рогозиной позвонил Лисицын. - Галина Николаевна, я в больнице. Забродина еще в коме, состояние стабильное. Охрана говорит, что никто не появлялся. Я, знаете, что думаю? Что он увидел полицию здесь и решил не соваться. И еще. Администратор сказала, что приходил муж Забродиной, интересовался состоянием жены. - Ну, это логично, - пожала плечами полковник. - Логично-то логично, да не совсем, - Костя улыбнулся. – Я на всякий случай показал ей фотографию Забродина, так она говорит, что не он. - Та-ак, а фотографию Сухарева показывал? – воодушевилась Рогозина. - Да. Она говорит, что похож, но не уверена. Но говорит, что он был не в спецовке, а в спортивной форме, а с собой у него была большая сумка. - Все понятно, он просто переоделся, чтобы не бросаться в глаза. Мужчина в спортивной форме не привлекает к себе такого внимания, как мужчина в спецовке. - Что делать? Может, в санаторий поехать? По идее он должен быть там, для алиби и все такое – мало ли, мы его подозревать будем. - В санатории у нас Соколова. А ты езжай на квартиру. Я к тебе сейчас группу захвата пришлю – мы не знаем, вооружен он или нет. А учитывая, что на счету у него уже не один труп… - Понял. События развивались стремительно. Не было никаких прямых доказательств, но все указывало на то, что эксперты, наконец, на верном пути. Сухарева в квартире не оказалось, но Лисицын воспользовался случаем, чтобы снять отпечатки пальцев и обыскать квартиру. А что если Ведерникова врет и сейчас он найдет здесь ее следы? Тогда она уже не сможет сказать, что у нее ничего не было с Валерой. Отзвонилась Соколова, поведав, что охранник, узнав, в какой переплет попал Сухарев, тут же раскололся, что на самом деле не уверен, что тот был все время в санатории, потому что пару раз ему случалось заснуть на рабочем месте. - Он валит все на давление и плохую погоду, но странное совпадение – перед тем как уснуть, он пил чай с Сухаревым и общался с ним о жизни и разных болячках, - отчитывалась Юля. – Я думаю, что Сухарев ему подмешивал снотворное, чтобы спокойно выходить за территорию. - Очень может быть, - согласилась Рогозина, - жаль только, что доказать мы это не сможем. - Сегодня после утренних процедур Сухарева никто не видел, - продолжала рассказывать Соколова. – Я посмотрела камеры, но они тут больше для украшения висят. Если очень захотеть, можно перелезть через забор и уехать на электричке. Машина Сухарева стоянку не покидала. - Посмотри камеры на железнодорожной станции, - приказала полковник. – Маловероятно, конечно, что мы его разглядим, потому что это как раз час пик, но вдруг повезет. Попрощавшись с Юлей, Рогозина направилась в лабораторию. Все как-то вокруг да около они ходят. Ни одной улики нет! - Галина Николаевна! – выскочила ей навстречу радостная Амелина. – А я как раз хотела вам звонить! - Неужели нашли что-то? – заинтересовалась та. - Да! Записку Забродиной написал Сухарев! Его не проверяли раньше, потому что он уволился и его личного дела не было среди остальных. Но в той пачке, что вы принесли, есть все материалы. - А вот это уже улика! – обрадовалась полковник. – Вот это молодцы! Осталось только найти самого Сухарева. Дома его нет, в санатории тоже. Где он может быть? - Либо в пути, либо в деревне у своей тетки, к которой собирался после увольнения, - подал голос Холодов. – Телефон его отключен, последний раз регистрировался в сети в санатории. Тут он легко скажет, что оставил его в номере, батарея разрядилась, он не заметил, ну и так далее. Селиванов все-таки отвез Антонову в больницу, где, проведя необходимые процедуры, им сказали, что сотрясения нет, могут выписать больничный, чтобы денечек отлежалась дома, а так опасности нет. До ФЭС ехали молча. Валентина корила себя за слабость, за то, что произошло в столовой, и была твердо уверена, что этому пора положить конец. Он не должен вести себя так, словно… И вот тут начиналось самое сложное. Она знала, что он тоже понимает, что он не должен, что он не сдержался – не смог, и – боже мой! – как же она была благодарна ему в тот момент. Ее всю трясло и колотило от случившегося, ей было просто необходимо, чтобы кто-нибудь привел ее в чувство. Антонова едва заметно вздохнула и украдкой глянула на Селиванова. Тот хмуро вел машину, казалось, не собираясь вообще разговаривать. Что ж, тем лучше. В конторе Валя сразу заявила, что останется в лаборатории с ребятами и будет пытаться вспомнить, а также поможет с экспертизами. Борису же она предоставляла рабочее место в морге. И он уже хотел возразить, но строгий взгляд ее голубых глаз нельзя было интерпретировать двояко: она его выгоняла. Подавив вздох, Селиванов ушел, ругая себя за необдуманные слова и поступки. Дураку было ясно, что он не должен был так себя вести, только почему-то в ее присутствии понятие долга мгновенно претерпевало существенные изменения. А теперь, наверное, она на него злится за все то, что он устроил. И хорошо еще, что никто не видел. Так, надо собраться и работать! К концу дня Соколова и Лисицын торжественно доставили в контору Сухарева. После объявления Валеры в розыск нашелся он очень быстро – полицейские на автовокзале заметили подозрительного типа, прячущегося за капюшоном и солнечными очками в пасмурный день, и подошли проверить документы. Дальше все было просто. Однако задержанный вел себя на редкость уверенно и даже нагловато. - Шагай давай, - подстегивал его Лисицын, раздражаясь. Короткое совещание у Рогозиной как раз закончилось, и эксперты, выходя из ее кабинета, столкнулись нос к носу с прибывшими. Антонова замерла, пытаясь узнать в пленнике агрессора, но он увидел ее первый, и по взгляду, которым одарил, было понятно, что узнал сразу. Валентина невольно сделала шаг назад, приложив руку к посиневшей щеке, – столько злости вспыхнуло в глазах Сухарева, словно именно она была виновна во всех его бедах. Заметив эти непроизвольные движения, Селиванов сжал кулаки и, подскочив к задержанному, схватил его за грудки. - Боря, Боря, тихо-тихо, ты чего? – оторопел Лисицын, не ожидая от обычно флегматичного коллеги такой прыти. - Я чего? – взревел тот. – У меня сын в этой школе учится! – вспомнил он коронную отмазку, и где-то внутри стало гадко, что он прикрывается ребенком, потому что на самом деле хочет накостылять этому гаду не за сына, а за другого человека. Антонова прислонилась спиной к стене, пытаясь унять дрожь, чувствуя, как слезы вновь наворачиваются на глаза. Она уловила фальшь в интонации Бориса и прекрасно все поняла. Господи, помоги! Волевым движением Валентина достала телефон и быстро набрала номер мужа. - Алло, Степа? – громко произнесла она, переключая на себя внимание присутствующих. – Извини, что отвлекаю, просто хотела сообщить, что мы наконец-то поймали школьного преступника, девочкам больше ничего не угрожает, - она помолчала и выделила голосом: - Нашей семье больше ничего не угрожает… Антонова смотрела в упор, и со стороны можно было легко подумать, что она испепеляет взглядом убийцу. Лишь Селиванов, обернувшийся на ее голос, понимал, что смотрит она на него, что именно для него была сказана последняя фраза. В душе все оборвалось от этого ледяного отчаянного взгляда, в котором блестели слезы. Он не мог, просто не имел права вести себя так. Он зашел слишком далеко… Борис ослабил хватку, затем и вовсе отпустил Сухарева, пробормотав, что погорячился, и добавив, что раз его помощь больше не требуется, то он поедет домой. И никто кроме нее не придал особого значения этой фразе. Домой. К жене. Значит, решил вернуться, простить измену. Вот и все – жирная точка. Дальше каждый сам. - Я сама им займусь, - кивнула Рогозина и, дождавшись, когда Лисицын отведет Сухарева в допросную, подошла к Антоновой. – Это он? - Галь, я его видела со спины секунды три, - устало ответила та, чувствуя, как голос дрожит. - Ладно, - смилостивилась полковник, видя, как переживает подруга. – Уликами прижмем. Тебе надо отдохнуть. И не переживай – уже его поймали, больше он ничего сделать не сможет, - она ободряюще потрепала Валентину за плечо и ушла в допросную. На негнущихся ногах Антонова ушла в буфет, чтобы не слышать утешения коллег и не чувствовать себя еще более мерзко. Она не из-за Сухарева переживала, вот еще! Она успела поймать взгляд Селиванова, когда он отпустил преступника. Борис обвел всех глазами вместо прощания и на какую-то долю секунды задержался на ней, прежде чем уйти. И было в его взгляде столько разочарования, словно она обманула его самым подлым образом. Да что же это такое! Что-то внутри бессильно взвыло. Она никого не обманывала, и они оба должны понимать, что ничего быть не может, но почему же тогда так тошно от всех этих взглядов? А он решил вернуться к жене. Словно ничего и не было. Чудненько. Включи голову, Антонова, включи голову, уговаривала Валя сама себя, но в программе словно произошел сбой, и даже вездесущая совесть почему-то сочувственно молчала.