Сволочата

      У Вали Тяпкина никогда не было так называемых «праздников живота», с начала войны он жил впроголодь. Поэтому-то он и был привычным к тому, что скудненького заработка дворового певца не всегда будет хватать на ежедневный паек. Сейчас мало кому вообще хватало денег на еду, да и тем, кому хватало, много времени приходилось тратить на поиски продуктов. Все увозили на фронт солдатам, почему-то забывая о женщинах и детях, отсиживающихся в городах, куда еще не успели добраться немцы.       Валька умудрился найти ларек недалеко от станции, где бабушка торговала хлебом собственной выпечки. Брала она дорого — почти двадцатку за ломоть — зато не просила ни талонов, ни карточек. Могла и всю буханку отдать целиком, не вымеряя на весах до грамма, если заплатят, сколько нужно, разумеется. Мало кому хватало на буханку, хотя Валя и видел пару раз, как женщины выменивали брошки на хлеб.       Тетка-продавщица поющего мальчонку пожалела и потому подкармливала его помаленьку. Конечно, себе в ущерб она не работала, задарма куски не отдавала. Но вот когда кромсала буханку на много-много частей для особо бедных, все крошки сгребала на край столика и мигала Вальке, чтоб тот шел собирать. Мальчик тогда бросал все и в грязные ладошки набирал микрокусочки, скатывая из них маленький хлебный шарик. Эти вот пять грамм хлеба были для Вальки самым большим подарком, даже больше, чем машинка, которую ему папа подарил еще до войны.       А раз в дней пять мальчонка накапливал за свои песнопения двадцатку, и тогда с чистой совестью шел к любимой тете, каждый день приезжающей с огромным мешком свежих булок.       Сегодня вот как раз с его последней покупки прошло пять дней, и Валька, допев «Желтого ангела» пятидесятый раз и благодарно кивнул молодой красивой женщине в меховой накидке, бросившей ему несколько монет в шапку, выгреб все деньги из карманов и начал считать. В общей сумме получилось двадцать рублей сорок три копейки, как раз то, что нужно. Победно улыбнувшись, Тяпкин сгреб сложенные ровными пирамидками копейки в одну кучу и побежал к продавщице, которая уже почти заканчивала с торговлей.       — Что, Валюш, удачный день? — добродушно поинтересовалась женщина, глядя на довольную мордашку пацаненка.       — Тетка какая-то сегодня целых два рубля дала! — похвастался Валя, высыпая деньги на прилавок-табуретку.       Он всем делился с этой продавщицей, она ему вроде мамы стала. Нет, домой, конечно, не забирала и конфет не покупала, но вещи сына своего иногда отдавала, да шальку свою пожертвовала недавно, чтоб Вальке не холодно было на голой земле сидеть.       — Ну так бывают щедрые люди, — улыбнулась женщина и стала сосредоточенно пересчитывать мелочь.       Она знала прекрасно, что мальчонка ее не обманет, но все-таки, как говорится, доверяй, но проверяй.       — Здесь двадцать рублей и сорок три копейки, — в трепетном ожидании подсказал Валька. — Почти на полрубля больше, так что мне даже можно малюсенький бонус.       Мальчик так сильно растянул предпоследнее слово, да вдобавок еще и показал при этом самое маленькое возможное расстояние между большим и указательным пальцем. Вроде как и понаглел, а вроде как и совсем чуть-чуть. Только вот продавщица, глянув на паренька, сочувственно вздохнула и покачала головой.       — Я ведь, Валь, дня два уже продаю по двадцать пять рублей за ломоть.       Задора в глазах мальчика будто и не бывало, а уже было потянувшиеся за румяным куском руки безжизненно повисли. У Вальки даже губенка задрожала — как жалко ему было уходить от прилавка ни с чем. Вот только женщина над ним смилостивилась и, доброжелательно улыбнувшись, протянула ему тот кусочек, за которым он так отчаянно тянулся.       — Ладно уж, так и быть, прощу тебе по старой дружбе пятак.       Валюшка обрадовано раскрыл рот, не веря глазам, и ухватился за булку, будто бы за спасательный круг.       — Четыре рубля, пятьдесят семь копеек, — поправил мальчик и с жадностью вгрызся в свежий хлеб.       — Хорошо, пусть так, — улыбнулась женщина, с удовольствием глядя, как малыш уплетает булку.       За этим занятием ни он, ни она не заметили даже, как по почти пустынной улице прошлись два молоденьких паренька, рьяно что-то друг другу доказывающих.

***

      Лаврик целенаправленно вел Кота по городу, умело разминаясь с прохожими, в особенности с офицерами. Костя очень старался за другом поспевать, но районы он знал плохо, да и ночным зрением не обладал, и потому торопливая прогулка в сумерках давалась ему не без труда.       — Куда мы идем-то? — наконец решил задать Кот мучащий его не один час вопрос.       — Да обитает тут один парнишка, — объяснил Миша, вглядываясь в, казалось бы, одинаковые дома в поисках нужного. — Местные его Медведем кличут.       — Он что, тоже Миша?       — Да нет, его вроде Юркой зовут, — удивился недогадливости друга Лаврик.       — А Медведь-то почему?       — Да медвежатник потому что!       Слово «медвежатник» для почти все еще детдомовского Кости было пустым звуком, но Мише он всецело доверял, и потому не зацикливался.       Юрка-Медведь, который медвежатник, «обитал» почти на окраине Алма-Аты в маленьком неприметном домике с кучей других малолеток.       Стоило Лаврику открыть деревянную дверь, как район на пару секунд — пока мальчишки не зашли внутрь и не закрылись за собой — наполнился какофонией из, казалось бы, сотни голосов, хотя кричали человек пятнадцать. Видимо, дети делили добычу, и потому, отчаянно цепляясь за какую-то вещь, с остервенением отшвыривали других и почти по-звериному отбивались, царапая грязными ногтями лица конкурентов до крови, забивая ногами, иногда даже и кусая. Все зависело от того, что можно было пустить в ход.       Кот, за секунду оценив ситуацию, в панике попятился назад, но Миша его придержал, кивнув головой в сторону, казалось бы, скучающего мальчика, который сидел в стороне на груде хлама и вяло теребил в руках связку железяк.       — Вот это Медведь, — прокомментировал Миша, прокричав Косте в самое ухо в надежде, что тот его расслышит.       Старательно пробиваясь через ораву детей, Кот с Лавриком подошли к своеобразному трону с не менее своеобразным царем малолеток.       Юрка-Медведь даже не сразу обратил внимание на гостей — уж слишком он был увлечен своим занятием. Однако голос Миши быстро вывел его из транса:       — Медведь ты?       Костя поначалу опешил от такого вопроса. Вроде бы товарищ сам минуту назад сказал, как парня зовут, а теперь интересуется. Хотя, может, такое обращение и считается нормой в воровской среде.       Юрка-Медведь по крайней мере не обиделся, не оскорбился, спокойно поднял голову и положительно кивнул.       Лицо медвежатника назвать непримечательным не поворачивался язык.       Непривлекательным — да, но никак не неброским. Подростковые прыщи еще не сошли, зубы уже покрылись желтым налетом. Да, и деталь, которая вряд ли ускользнет от любопытных глаз, — левая щека от переносицы и до скулы была перечерчена белой полосой шрама. Такой случайно получиться не может, надо резать целенаправленно. А целенаправленно режут только за дело.       Пока Кот в наглую рассматривал Юркино лицо, Лаврик пытался переманить авторитетного среди малолеток медвежатника на свою сторону. Собственно, это было делом не особо трудным — все-таки Миша тоже был вором небезызвестным.       — Как дела идут? — начал издалека Лаврик.       — Нормально идут, — пожал плечами Медведь. — На жизнь хватает.       — А хочешь, чтобы на хорошую жизнь хватало?       Губы Миши расплылись в довольной улыбке, Костя чуть заметно хмыкнул, а Юрка, похоже, прикола не понял. Пришлось объяснять на пальцах.       — В налетную группировку хочешь пойти?       — Так своя вроде есть, — недоуменно возразил Медведь, разведя руками.       Будто бы в опровержение его слов, чуть примолкшие дети заорали с новой силой, опять смешавшись в драке в единую кучу малу.       — А нормальную хочешь? — перекрикивая балаган, снова пошутил Лаврентьев, но Юрка снова не оценил.       — Никак не пойму, к чему ты клонишь, Лаврик, — чуть растягивая в недоумении слова, сообщил растерянный Медведь.       Мишка аж зарычал от злости, едва сдержавшись, чтобы чем-нибудь не запустить в недогадливого медвежатника.       — Слышь, говорю один раз и больше не повторяюсь, — грозно сказал Лаврик. — Мы с Котом набираем пацанву для банды, ищем людей. Ты прикидывай, что да как. Со своей оравой сявок подзаборных ты далеко не уйдешь, каким бы ты не был мастером. Пораскинь мозгами, что лучше: одному горбатиться, обеспечивая десятерых, или же работать в команде таких же авторитетов?       Недоумение в Юркиных глазах сменилось недоверием вперемешку с раздражением.       — Ты-то в авторитете? — несвойственным для такого лица спокойным голосом произнес Медведь. А потом, дернув головой в сторону Кости, добавил: — Или он? — Мишка застыл с раскрытым ртом и немного растерянным выражением лица. Понимая, что Лаврик понял его настрой, Юрка продолжил: — Ты-то, конечно, Лаврик, вниманием не обижен. Не боишься засесть, как я?       Мишка огляделся по сторонам и почему-то задержался на Косте, будто бы начал сомневаться. Коту это, разумеется, не понравилось, но заострять внимание он не стал.       — Просто ответь: да или нет, — не желая вступать в долгие пререкания, которые многих могли бы задеть, потребовал Лаврик.       — А хрен с тобой, — криво улыбнулся Медведь, демонстрируя неровный ряд мелких зубов. — Терять-то все равно нечего, так что пусть будет «да».