Белые лилии в солнечный день

Холодное сердце Ему недолго пришлось раздумывать. Из темной глубины двора навстречу, неритмично громыхая доспехами, быстро шагали двое рыцарей. По повязкам на левом наплечнике каждого можно было понять, что они только что из караульной смены. — Леди рыцарь-капитан, слава Создателю, вернулись вы, а то пришлось бы тревожить сон командора! Каллен прислушался, благо Урсула не успела отойти слишком далеко, а глухая ночная пора превращала все сказанное в гулкое эхо, блуждающее по внутреннему двору Казематов. Опередивший товарища храмовник уже стаскивал тесный шлем. Он узнал его еще раньше и почувствовал привычную неприязнь — этот тип, Римон, всюду появлялся первым, не принося особой пользы делу, но распуская многочисленные слухи, в которых, конечно же, играл самую что ни на есть героическую роль. Каллен даже мог бы побиться об заклад, что сэр Римон сейчас не благодарил, а мысленно пенял Создателю, что Урсула появилась так не вовремя: было бы славно трубить наутро в трапезной о том, как героический рыцарь Римон совместно с самой командором Мерридит не зная сна и отдыха наводили порядок в Казематах, сражаясь с дюжиной мятежных отступников. Его неестественно высокий голос при достаточно дородном теле зазвучал звонче, высвободившись из-под душной емкости, смахивающей на гномье ведро. Наружу высунулись под стать шлему длинные белокурые усы рыцаря-храмовника. — Кто-то из своих… Никто не выходил… заперто изнутри… Я сломал… остыла… Я погнался… Я распорядился… Я храмовник… Я именем Создателя… — звенело в ушах. Урсула тревожно обернулась, только сейчас заметив, что ее спутник сильно отстал. — Рыцарь Каллен, надень доспехи. Жду тебя в комнатах старших магов, — крикнула она командирским тоном и заспешила за часовыми. В его коморке было темно и пусто. Самсон, конечно, появится только к утру. Быстро натянув нечищеные доспехи и пожалев еще раз, что пришлось оставить их тут, Каллен аккуратно собрал и засунул в поясную сумку какие-то мелкие вещицы, выпавшие из карманов снятой куртки: монеты, чистую тряпицу, ключ от личного сундука. С удовлетворением прикрепил к поясу сумку, а также ножны с длинным мечом… Уходить не хотелось. Он еще немного потоптался, вспоминая сегодняшнюю ночь. Сейчас бы встать на колени в тишине у глухой стены и молиться Создателю до утра, дабы обрести душевное равновесие и уверенность в избранном пути… Но голос Урсулы дал понять, что происшествия, требующие его участия, этой ночью еще не закончились. Покачав головой, он покинул свое скромное жилище и направился обратно через внутренний двор к соседнему крылу. Несмотря на ранний рассветный час, Казематы гудели, словно потревоженный улей. Маги игнорировали призывы дежуривших в коридоре храмовников и то и дело выходили из своих комнат. Да и рыцарям, похоже, было интереснее следить не за порядком, а за тем, что творится у одной из прикрытых дверей со свежепроломленным отверстием на месте замка. Эпицентр дурных новостей был сосредоточен именно там. Каллен шагнул через порог, прикрыв за собой покореженную дверную створку. Он было собрался задать вопрос стоявшим к нему спиной троим храмовникам (вникающим в объяснения Римона, из которых ничего нельзя было толком разобрать, кроме того что сэр Римон определенно герой), но внимание его привлек предмет, которого он уж никак не ожидал тут увидеть: знакомый букет белых лилий красовался на небольшом прикроватном столике. И снова этот запах… — Самсон, — пробормотал машинально Каллен. Подозрение быстро переросло в уверенность, но он тут же понял, что вслух в чем-то обвинять горе-товарища будет преждевременно. — Что? — Урсула оглянулась и непонимающе уставилась на него как раз в тот момент, когда сэр Римон, раскрасневшийся в душном помещении, перешел к повествованию о тонких закоулках своей святейшей натуры. За его болтовней капитан явно не расслышала Каллена и нетерпеливо перешла к делу. — Погляди-ка на это. В самом дальнем углу комнаты, куда не достигал скудный свет настольного светильника, виднелась чья-то скорченная фигурка. Каллен подошел и склонился над ней. — Задохнулась, — констатировал он и недоуменно перевел взгляд на лилии, а с них на рыцаря-капитана. — Или… Мертвая чародейка была молода и при жизни весьма миловидна. И то, как она умерла, — магическое оледенение и в результате этого наступившее удушье — говорило за то, что она могла быть убита кем-нибудь из магов. Каллен снова перевел взгляд на лилии. Урсула заметила его сомнения: — Одна чародейка мертва, другая, жившая в той же комнате, необъяснимым образом исчезла. Мы все прекрасно знаем, что в Казематы никто чужой проникнуть не смог бы. Тебе что-то об этом известно? Пропавшая престарелая Мириам, строгая и лояльная церкви, представляла собой яркий образчик мага, полагающего свои способности неким врожденным уродством, результатом греховных деяний родителей или всего человечества в целом, и стоически несшая это проклятие, моля Создателя лишь об успокоении. Трудно было представить, что она по собственной воле ударилась в бега, убив предварительно свою соседку по комнате. — Зависит от того, найду ли я такой же букет у торговки зельями, — честно ответил Каллен. — Надо кое-что проверить. Позвольте удалиться, леди Урсула. — Но что тебе известно? — рыцарю-капитану очень не хотелось отпускать, возможно, ключевого свидетеля, не расспросив его. Еще вчера Каллен бы поделился с ней своими подозрениями (конечно, с глазу на глаз, как-нибудь избавившись от ушей нелепо позерствующего Римона), но не в этот раз. Он еще у себя, когда облачался в доспехи, осознал вдруг, что теперь сам по себе. И это принесло чувство облегчения: будто у хромого отняли костыль, а тот вдруг понял, что давно может передвигаться самостоятельно. К рыцарю-капитану он сейчас испытывал признательность за поддержку и дружбу, но и только. Руки чесались по делу, а сердце билось быстрей. — Поверьте, капитан, я не хочу повести вас по ложному следу. Подозрения мои основаны только лишь на этих цветах. Их ведь небось в городе полно продается каждый день. — А ты прав, — Урсула задумчиво уставилась на букет. — Откуда у мага эти цветы? — Они могут быть из внутреннего сада, — скептически предположил он. Сэр Римон тоненько захихикал, словно это опровержение предложил он, а не сам автор невысказанного подозрения. Покровительственно похлопывая Каллена по плечу, он высокомерно пропищал: — Хе-хе. Ну конечно из сада. Уж пора бы выучить, что там произрастает, дорогой рыцарь Каллен, мы же храмовники, а тут каждая мелочь может скрывать за собой заговор. Это вам не провинция. Требуется усердие… Каллен ничего не ответил. Подчеркнуто официально кивнул Урсуле и, не задерживаясь, покинул обиталище холодно невозмутимой магессы.

***

Только с первого взгляда может померещиться, что храмовники в латах все на одно лицо. Каждый щит, каждая перевязь чем-то отличаются, ведь не найти в мире мастера, который бы сделал две вещи неотличимыми друг от друга, а жизнь оставляет то вмятину там, то потертость тут. Храмовники – как и остальной люд: кто высок, кто худ, кто коротконог; у всякого свои повадки и выговор, кто из знатных, кто из простолюдинов — из Вольной Марки или, может, семья его явилась из-за моря, оставив вольный Ривейн в поисках доли посытнее. Один свято верит в заступничество Андрасте и предпочтет кованые тяжелые поножи, другой надеется на благословение Создателя и наденет сапоги на меху из толстой свиной кожи. Ни в одной из четырех фигур, облаченных в тяжелую броню, Каллен не признал рыцарей Скайхолда. Не были они и красными храмовниками — таких генерал чуял за версту. Здесь он не ощутил того странного, беспокоящего подсознание фона, который окружал красных полудемонической сущностью. — Кажется, нас опередили, — промямлил Максимилиан, с опаской выглядывая из-за его плеча. — Они пришли за малефикаром, не иначе. Может, уж и убили его, раз магию рассеивали. Откуда они взялись вообще? — Хороший вопрос, — рыцарь переступил с ноги на ногу. — Тут им делать нечего. Я бы решил, что шпионы Корифиуса подобрались к Скайхолду, если бы они не держались так открыто… Тем временем четверо и впрямь спокойно стояли и разглядывали вновь прибывших, не собираясь, казалось, чего-то предпринимать. Хоть лица их скрывали боевые шлемы, позы олицетворяли расслабленное любопытство. Каллен сделал шаг навстречу, медленно сдвигая полу плаща и демонстрируя навершие внушительного меча. Незнакомцы не шевельнулись. — Скажите, рыцари, не встречали ли вы здесь одинокого мага? Нам известно, что он ожидал нас в этой пещере. Те переглянулись, и из одного из глухих шлемов с узкой щелью для глаз глухо раздался ответ: — Ваш маг пожелал присоединиться к нашему братству, генерал Каллен. Что же, было бы странно, если бы в округе его не знала каждая собака. Значит, храмовники эти забрели сюда неслучайно. Удивительно было, что в некоем братстве объединились враждующие по всему Тедасу стороны. — А кто же мои собеседники? Вы из Ордена или сами по себе? — спросил он учтиво, но строго. — Мы люди Белой Лилии, сэр Каллен, верные слову и Создателю. И предлагаем тебе присоединиться к нашему обществу, равно как и твоему спутнику, — послышался зычный приветливый голос, принадлежавший крупной фигуре без шлема, выходящей из тени пещеры. Поверх доспеха эта фигура имела коричневое сюрко до колен, на котором красовалось символическое изображение лилии.

Символ — Да не трогал я ее, я даже не видел ее вчера, — всклокоченный Самсон в залатанных кальсонах и нижней рубахе, прижатый к холодной каменной стене жилища своей городской дамы сердца, трусливо улыбался и прятал глаза от разгневанного взора внезапно ворвавшегося товарища. Хозяйка дома отсиживалась на кухне. Она открыла дверь на оглушительный стук латных кулаков Каллена и проводила его без возражений в спальню. Вмешиваться в дела храмовников Киркволла решился бы только сумасшедший. — Тогда где твой отвратный букет? — Каллен разозлился не на шутку. Для острастки он снова встряхнул напарника за сжатый в кулаке ворот. — Ну почему же отвратный, дружище, хорошие цветы, бабам нравятся, сильно пахнут… — …смертью. Говори, где твой вонючий букет! — Прорычал Каллен и, потянув за ворот, впечатал нерасторопного ответчика снова в стену. Самсон стукнулся головой, всхлипнул и впервые прямо взглянул ему в глаза. Усмешки уже и след простыл. Это был взгляд отчаявшегося человека, цепляющегося за последнюю надежду. Каллен отпустил его рубаху, махнул рукой и отошел, давая принять вертикальное положение. — Понимаешь, я запутался, приятель. Задолжал кое-кому. Гильдия прислала на прошлой неделе своего пацана. Я испугался. — Как, во имя Создателя, мертвая магичка связана с гильдией гномов? Самсон поискал глазами по комнате, стянул со спинки стула видавшее виды шерстяное одеяло и укутался им, поежившись. — Сейчас бы горяченького чего-нибудь, — пробормотал он, оглядываясь к дверям в кухню в надежде, что женщина услышит эту его тихую просьбу. В кухне хранили молчание и тащить горяченькое не спешили. Храмовник тяжело вздохнул. — Не связано тут ничего. Если бы я знал, что этим кончится, не стал бы передавать цветов. От любовника это ее. Какого-то типа… я и имени его не запомнил. Какой-то парень. Демон его разберет, кто он. Заплатил — я сделал работу. Работенка-то непыльная. Записочку туда, цветочки сюда… Самсон наконец-то нашел кружку с какой-то жидкостью и морщясь глотнул, тут же закашлявшись. — И давно ты этим промышляешь? — Да уж, — он задумчиво уставился в потолок. — Громко сказано. То один попросит, то другой. А бывает, что и месяц ничего. Год уже как… — Понятно. — Каллен брезгливо оглядел ворох тряпья на единственном стуле в комнате и сел на пол, прислонившись спиной к стене, исподлобья уставился в окошко на серую стену соседнего дома. Порывшись в поясной сумке, достал из нее чистую тряпицу и протер вспотевший лоб, потом произнес веско, переводя тяжелый взгляд на товарища: — Год — это слишком много, Самсон. — Я же говорю, нечасто ко мне и обращались, маги ведь — тоже люди, любовь, там, на рынок за чем-нибудь сбегать… — Я не про это. Я про лириум. Его собеседник вздрогнул. Каллен беспомощно опустил голову, взгляд его упал на тряпицу, которую он, оказывается, так и держал в руке. Ему показалось, что вроде бы утром она была больше по размеру. Это какая-то другая. И он точно не клал такую в свою сумку. Он развернул ее и непонимающе уставился на открывшуюся скромную вышивку. Посреди чистого полотна на него глядело символическое изображение белой лилии.

***

Голос вновь прибывшего был раскатист и смел, давая понять, что его обладатель тут главный, он решает, куда идти и кому молиться, а может, и кому жить, а кому умереть. Каллену этот самоуверенный голос был смутно знаком, словно из прошлой его жизни явился давно умерший, но не забытый товарищ. Он принадлежал когда-то его другу, пропавшему в редклифской заварухе, — Даррету. Это он и был, только на сильно загоревшем лице появились два новых шрама, черная борода разрослась, а щеки стали еще круглее, тогда как тело, если судить по силуэту доспеха, не раздобрело — признак сытой, но беспокойной жизни. — Дыхание Создателя, — Каллен снял шлем, видя, что его старый друг направляется к нему с распростертыми объятиями. — Даррет, где ты пропадал? Что, во имя священных костылей Андрасте, с тобой случилось? — Много вопросов, дружище, много историй. — Храмовник крепко обнял товарища и, хохоча, похлопал его по доспеху на спине. — О, добрый сильверит. Неплохо ты тут устроился, брат. Каллен не удержался и расхохотался в ответ. — Генеральские привилегии, знаешь ли. Создай армию из окрестных бастардов и крестьян — и тебе будут положены такие же. — Я как раз собираюсь, — ухмыльнулся тот и сделал приглашающий жест по направлению к пещере. — Что тут происходит, Даррет? — Осторожно поинтересовался Каллен. — Пойдем, поговорим в нашем лагере, не хочется после стольких лет беседовать посреди холодных камней. Каллен оглянулся на перепуганного Максимилиана и махнул тому рукой, чтобы не боялся и следовал за ними. В преданности Даррета он не сомневался. — Старый друг мой, — тем временем говорил Даррет, неспешно ступая вразвалочку. — Ты не представляешь, как глазам моим отрадно вновь видеть тебя. Пойдем, разделим походную похлебку, как в старые добрые времена. А после выпьем священного лириума, дабы укрепить Завесу во имя Андрасте, и воспоем Песнь Света в ожидании возвращения Создателя в наш недостойный мир.

Лириум Белокурая эльфийская женщина лежала на резной широкой постели, уставившись в кружевной балдахин пустыми мертвыми глазами. Кровавое пятно, растекавшееся из-под ее левого плеча, быстро увеличивалось в размерах, пропитывая белоснежную простыню. Это он сам только что ударил ее в спину ножом и теперь пытался неловко прикрыть нагое раскинувшеся тело покрывалом, но от ужаса не мог справиться с клубком тяжелой кроваво-красной шерстяной ткани. В дверь вовсю колотили: — Именем Ордена храмовников! Рыцарь Каллен, отопри дверь! Это был голос Самсона. Он привел храмовников, чтобы арестовать Каллена и судить за убийство жены. Жены? Каллен только сейчас понял, что лежащая перед ним эльфийка — это его возлюбленная, его жена, желанная и нежная, и этот детский плач, который раздается из соседней комнаты, — это плачет их полуторогодовалая дочь. Сердце стучало и отдавало в ушах, он судорожно вздохнул, всхлипнул и слюна потекла из угла его рта. — Каллен, не глупи! — храмовники за дверью не сдавались. Запахло горелым. — Выходи добровольно, или мы тебя сейчас поджарим! Ребята, тащите сюда хворост. Пусть отступник отправится прямиком к своим демонам! Предатель, тебя проклинает сама Андрасте! Запахло паленым. Он постарался мысленно отгородиться от творящегося за стеной шума и перевел взгляд на женщину. У них двоих оставалось слишком мало времени. Руки затряслись от ужаса, отвращения и непреодолимого, всепоглощающего, болезненного желания обладать ею прямо сейчас. Он взялся покрепче за нож и отрезал первый палец. Нужно было сожрать ее целиком, педантично, кусок за куском, прежде чем рыцари ворвутся и попытаются воспрепятствовать ему исполнить его самое сильное отчаянное желание: поглотить все, что он так любит: жену, своего ребенка, своих друзей и братьев. Покойница приоткрыла глаза, и губы ее дрогнули в лукавой соблазнительной улыбке. — Не останавливайся, мой дорогой. Наконец-то мы снова встретились. Ты ведь скучал по мне все это время, признайся же. Теперь я хочу принадлежать только тебе. Возьми меня. «Это не мое желание, — осознал он отчетливо. — Они снова пытают меня». Руки, лицо, колени — все было покрыто густой темной субстанцией. Зрелище плотоядно ухмыляющейся эльфийки холодило кровь. Он призвал остатки своего самообладания и начал выстраивать мысленный барьер перед чужой волей. Наконец, спустя, казалось, вечность сил его хватило на то, чтобы сползти с кровати, не обращая внимания на собственные стоны, сопровождающие бешеную скачку сердца, повернуться спиной к по-прежнему необъяснимо притягательному телу и броситься проч. От разочарованного крика демона желания заложило уши… — Каллен, во имя Создателя, когда ты последний раз принимал лириум, дружище? Он открыл глаза и увидел взволнованное лицо Самсона, склонившегося над ним, а из-за его спины — торговку зельями, равнодушно протягивающую пузырек темного стекла и мокрое полотенце. Все это она передала своему ухажеру и молча удалилась. Лириум. Ну конечно. Он пропустил. Путешествие к Рваному берегу и обратно затянулось, а тут еще отступник и это убийство… — Я пропустил прием дважды. — Как ты себя чувствуешь? — Тень. Вмешалась. Кажется, я бредил наяву. — Каллен приподнялся и снова прислонился к стене, протер глаза, взял полотенце и прижал к лицу на несколько мгновений, вдыхая прохладный затхлый дух. Самсон протянул ему пузырек со странным настоем. — Выпей и прими лириум, пока совсем не свихнулся. — Что-то я не припомню, чтобы кто-то начинал спонтанно проваливаться в Тень после пропуска двух приемов, — Каллен с подозрением принюхался к содержимому флакона. — Хозяйка этого дома, по счастью, умелая травница. — Его напарник заговорщицки понизил голос. — Она говорит, будто тебя пытались околдовать с помощью тряпицы. Похоже, что-то, усиливающее эффект отмены лириума. Каллен заозирался. — Где она? — Тряпка-то? Да эта дуреха как увидела, тут же и сожгла. От нее и так слова не добиться, а тут вообще ничего не говорит. Дала вот это, сказала, что противоядие — и делай что хошь, ничего не скажет больше. Ведьма. Каллен выпил и встал, опираясь на плечо товарища. — По поводу цветов… Самсон замер, ожидая его приговора. — Забудь про цветы. Есть специальный дознаватель для таких дел в ордене — сэр Эмерик. Я расскажу ему о своих подозрениях насчет лилий. Тебя мы впутывать не будем. Ты и так по уши в дерьме, Самсон. — Я знаю, дружище, я знаю. Храмовник покрепче подхватил товарища и потащил его, плетущегося ослабевшими ногами, к выходу из дома торговки зельями.