Меж двух огней

Смирение. Капитолий пал. Миротворцы капитулировали. Сноу задержан. Президентский Дворец взят. Война окончена. Мы победили. А кто это — мы? Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом — Двенадцатый Дистрикт, которого больше нет. Я — Сойка-Пересмешница. Я участвовала в трех Голодных Играх. Я свергла власть Капитолия. Я начала войну, которая разрушила весь Панем. Я, Огненная Китнисс. И, возможно, меня тоже очень скоро не станет. Прим осторожно прикладывает бинты, пропитанные лечебной мазью, к моей обожженной коже и едва сдерживает слезы, когда я вскрикиваю от боли. Я не хочу приходить в себя. Не хочу возвращаться в реальность. Оказывается, это очень больно — быть Огненной Китнисс. Девушкой с обгоревшим телом и без крыльев. Морфлинг бежит по венам, облегчая боль от ожогов, но ничуть не притупляя боли от потерь. И вот тогда они приходят. Призраки. Пит, с букетом одуванчиков в одной руке, свежим хлебом в другой и прежней доброй улыбкой в небесно-голубых глазах. Гейл, которого я убила, не желая отдавать Сноу. Мама, погибшая у ворот Президентского Дворца от пули миротворца. Морфлинг открывает двери мертвым, точно так же, как и живым. Я не знаю, чьему приходу радуюсь сильнее. Накануне казни Сноу Койн собирает оставшихся в живых Победителей на экстренное собрание. Я слушаю ее с тем же равнодушием, с которым живу последние несколько дней, несмотря на попытки сестры утешить меня. Она предлагает провести символические Голодные Игры. Напоследок. Чтобы помнили. Я чувствую себя как во сне. Кажется, Джоанна злорадно смеется, Пит приходит в ужас, а Хеймитч как-то недобро косится в сторону Койн. Я верчу в руках белую розу, что когда-то, в прошлой жизни, прислал мне Сноу. Ее сладкий запах мешает сосредоточиться, но я боюсь всерьез задуматься над предложением Президента, а потому подношу ее к носу и вдыхаю как можно глубже. Я голосую «за». А может, «против». Я не помню. После Пит ждет меня за дверью кабинета.  — Китнисс. Он замолкает, и я уже готова развернуться и уйти, как вдруг…  — Помни, кто твой настоящий враг. И стреляй метко, ладно? Сноу демонстративно выводят на Главную Площадь, и публика сходит с ума. Солдаты привязывают его руки к столбу, что, на мой взгляд, совершенно излишне. Ему некуда — да и незачем — идти. Я ищу в его глазах тень страха, отблеск раскаяния или хотя бы искру гнева, но вижу лишь тот же отсутствующий взгляд, каким меня каждый день награждает собственное отражение в зеркале. Старик кашляет, и по его пухлым змеиным губам бежит тонкая струйка крови. Он не боится. Он и так умирает. Я спускаю тетиву и убиваю Кориолана Сноу. Последнее, за что цепляется мой взгляд, прежде чем я покину Главную Площадь, — это не его обмякшее тело, а победная улыбка Альмы Койн. Сознание проясняется всего на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы понять, как сильно, почти смертельно, я ошиблась. Я лежу на жесткой больничной койке и по кусочкам собираю воспоминания обо всем, что происходило за дверью того кабинета. Люди, которых я любила, погибли, и мы сидели и обсуждали следующие Голодные Игры в попытке отомстить и избежать напрасных жертв. Все осталось как прежде. И уже вряд ли изменится. Койн никогда меня не отпустит. Мои Игры продолжаются. Но это не навсегда. Теперь я знаю, где искать выход с Арены. И он, как и вход, для меня свободен. Улыбнувшись своим мыслям, я достаю из кармана капсулу с морником и крепко зажимаю ее в руке.