Черные птицы

Они слишком долго спали, словно отсыпались за все те ночи, что не сомкнули глаз, словно пытались избавиться от всей той усталости, что так навалилась на них. Словно так, чтобы уже никогда не проснуться. Они видели много снов – одних на двоих, ненастоящих, которых выдумывало их больное подсознание, создавало ту ложь, ту жизнь, в которую они не верили даже во сне. Какие-то места, какие-то люди, глупые разговоры, ненужные встречи, сами они, вместе, порознь, счастливые, улыбающиеся… И тупое осознание гнусности этой лжи, даже во сне. Иногда так нужно было сорваться на крик и нащупать рядом такую нужную руку, которую важно не отпускать. Единственный ориентир, единственный якорь, что держал еще. Где-то. Гермиона плакала во сне, он чувствовал ее слезы на своей груди, в ее сон прорезались его крики. Они не хотели просыпаться. Тогда придется отвечать, друг другу, своей боли. Боль не любит мошенников, пусть на время они ее обманули, утром она вернется и опять снесет им головы. Ведь те, кто падают, никогда не могут падать вверх. Они оба понимали, что давно не спят, но не смели открыть глаза, не смели увидеть еще один день, не могли вернуться туда, где они умирали. Гермиона легла на бок, лицом к парню. Знала, что он совсем рядом, чувствовала его, но не могла открыть глаза. Она еще не проснулась. А если она еще спит, то значит еще можно верить во вчерашнюю ложь – они еще живы. Как только она откроет глаза, все рухнет. Она рухнет. Драко лежал рядом, пальцы его руки касались руки девушки, нечаянно, будто они просто соприкоснулись во сне. И он еще не проснулся, чтобы отнять руку. Он еще не готов открыть глаза и увидеть свою боль. Они еще чуть-чуть поспят, еще чуть-чуть поиграют в ложь. - Как ты это делаешь? - спросил парень. Он все еще не открыл глаза, не убрал своей руки. - Что делаю? – переспросила она. - Запираешь ненужные мысли, - уточнил он. Он хотел того же, не думать, не понимать, не знать. Не видеть тела своих родителей перед глазами, не осознавать больше, что они мертвы. Гермиона открыла глаза, заставила себя посмотреть на него. Он ведь был так привлекателен, боль выела его красоту, отравила какой-то страшной болезнью, радиоактивным пеплом осела на его дрожащих ресницах, на обескровленных губах, на синеватых кругах под глазами. Словно красивая игрушка, которой наигралась эта нелепая судьба и выбросила на обочину. Оловянный солдатик, не смогший выиграть ни одну из войн, маленький принц, взорвавший свою планету. - Я не смогу вынести боль, - прошептала она, изучая его взглядом, - Умру от нее. А мы ведь почему-то так ревностно пытаемся выжить. Опять. Все еще. Они пытаются выжить. Выносят свои истерзанные души из тюремных стен, из всех оков, какого-то черта все еще живут. - Я не боюсь боли, она всегда во мне, - Драко скривил в губе в усмешке. У него не получится, так, как у Грейнджер. Его никогда не останавливала боль. Он всегда ее переносил, видел, чувствовал, физически осязал. Ведь она совсем рядом, стоит лишь открыть глаза, и она заглянет в них, приглашая в очередную пропасть, и он увидит ее когти, вонзающиеся в его мозг, отчеканивая в голове единственную правду – твои родители мертвы, мальчик. Как и ты сам. Давай, вонзайся в меня, мне так нужно знать, что нет никакого выхода. Что мы ни разу уже не живы. Я не боюсь смотреть, я открою глаза. Кто-то слишком рядом, практически над ним. Она целует его глаза, заставляя снова закрыть. Отступить, отойти, избежать очередной пытки. - Не думай, - ее шепот где-то в его голове. Ее губы, теплые, твердые, у него на глазах. Будто бетонные плиты, припечатывающие его к постели, втискивавших его в кровать. - Не надо, - он коснулся рукой ее волос, отстраняя девушку от себя. Ее губы выжигают глаза, ослепляют, забирают вместе с болью все, что еще осталось. - Сколько можно врать, - пробормотал он, - Мы давно уже не живы. В первый раз не она рушила все воображаемые миры, взрывала все придуманные жизни. Он сам уже не верил, устал врать. Реальность слишком сильно сжималась вокруг, в маленькую вакуумную капсулу, где им двоим осталось только умирать. Ведь жизни у них давно не было. И дело даже не в родителях, и не в ее поцелуях и хрупких плечах, которых хотелось касаться. И даже не в войне, которую они так проклинали, которая искромсала их жизни, которая превратила их в убийц, и не в его болезненной привычке видеть боль. Просто слишком много выдуманных причин, чтобы оправдать одну большую ложь - что они еще живы. Драко рассмеялся, открывая глаза. Уже привычные бездны напротив, он уже не спотыкался, сам готов был прыгнуть в них. Гермиона сидела перед ним. Обнаженная, прикрытая светлой простыней, словно древнегреческая богиня, о которых он не имел ни малейшего понятия. - Ты сказала, что они счастливы в своей боли. Мои родители, - Драко пристально смотрел на девушку, - Моя боль вырезает из меня куски и выбрасывает каждый день по одному. У моей боли твои глаза, один шаг – и вечность, чтобы упасть. Моя боль будит меня каждое утро, а я заставляю себя встать и добраться до окна, чтобы выгнать ее нахрен ветром. Он обхватил ее лицо ладонями, будто так она бы скорее поняла смысл его слов. - Я не могу больше падать с тобой. Я больше не хочу. Девушка лишь молча сидела перед ним. Его руки охлаждали ее горящие щеки. В его глазах замерзали океаны. - Прощай, Гермиона. Я не могу больше лгать, - он коснулся губами ее лба. Как тогда, в первый раз. Клеймил ее своим поцелуем. Вешал ярлык, огромный транспарант, что он больше не верит ни в одну ложь. Обозначая ее, что у нее такая же судьба, что она тоже скоро перестанет верить, перестанет лгать. Ее лоб горел, снова, его губы выжигали ее изнутри. Драко встал и быстро оделся. Он даже не собирался брать ни мантии, ни палочки. Хватит, он наигрался в волшебника. Он просто выйдет на улицу и бросится под первую попавшуюся машину, поезд, реку. Найдет самый доступный способ умереть. Потому что больше не мог лгать. - Нет, - ее голос остановил его у двери. Не хотелось оборачиваться, не хотелось видеть ее, слышать, знать, что она рядом. Что она вообще существует. Давай, Малфой, ты же слизеренец. Соври последний раз, почти символически, почти на память. Заставь себя поверить, что ее никогда не было. Что за твоей спиной стоит лишь Гермиона Грейнджер – гриффиндорская староста, подружка мертвого Гарри Поттера. Грязнокровка. И ты никогда не видел ее глаз, и ты никогда не целовал ее плеч, что ты не считал пульс под ее запястьем и не знаешь, что у нее родинка на левой ключице. Не останавливайся. Вырви ее сердце из своей груди, оно не живее твоего собственного. Парень не остановился, сделал еще шаг, касаясь ручки двери. Гермиона закрыла заклинанием дверь на замок. - Нет, - уверенно повторила она, кутаясь в простынь. Драко был вынужден обернуться. - Отпусти меня, пожалуйста, - тихо прошептал он, почти моля. Он так устал. За многое время, он принял единственно верное решение, и она все еще стоит на его пути. - Нет, Драко. Твоя палочка упала тогда первой. Ты пошел за мной от Невилла. Ты кричал вчера мое имя в Азкабане, - она дрожала от злости, - Ты говорил мне, что мы еще живы. - Я врал, - безразлично пожал плечами Драко. Уже не больно было это говорить. Ни один из дней его прошлого не имел значения. Ни одна из многочисленных выдумок. - Я не позволю тебе умереть сейчас, - Гермиона сжимала в руках палочку, искренне уверенная в своих словах. В ней бушевала злость, ярость, какая-то детская обида. Он уверял ее, что они живы. Он уводил ее из всех тех мест, где она умирала. Он сжимал ее в своих объятиях, не давая утонуть в боли. И сейчас он собирается сдаться?.. Несмотря на то, что понимала, что он прав. Несмотря на то, что никогда не верила в их спасение. Несмотря на здравый смысл и его молящий взгляд. Она не даст ему умереть сегодня. Она бросила на кровать палочку и подошла ближе к Малфою. Смотрела чуть ниже его глаз, на бледные скулы, чтобы не видеть его взгляда. Чтобы не отпустить его. Подойти еще ближе, стать на цыпочки и обнять его. Настолько сильно, чтобы у него подкосились ноги. - Ты думал, что я жива, - прошептать прямо на ухо, щекоча его волосами, - Когда целовал меня тогда, в Хогсмиде, ты верил, что я еще жива. Драко застыл, словно каменная статуя. Ее тонкие руки связывали его объятьями, ее шепот разъедал мозг. - Когда я вчера услышала твой крик, я знала, что ты жив, - от нее снова пахнет гарью, она обволокивает его своим огнем. У него не оставалось сил держаться на ногах, Драко опустил голову ей на плечи. - Мертвые не смогут выколдовать патронуса, - девушка чувствовала его дыхание у себя на шее. - Я не знаю, что с нами будет, Драко, - шептала она, крупные слезы катились по щекам. Гермиона гладила его по волосам, - Я не верю, что мы станем когда-то счастливы. - Но я верю, что мы еще живы. Я верю. верю. верю, - слезы душили ее, и девушке ставало все сложнее говорить, но она продолжала шептать единственное слово. Она омывала его своими слезами. - Это, наверное, еще хуже. Наша жизнь – сплошная боль, у нас нет ни будущего, ни прошлого. Но мы живы, Драко. Мы все еще живы. Малфой слабел у нее в руках, ей ставало трудно его удержать. Они оба осели на пол. Гермиона взяла его лицо в свои руки, заставляя посмотреть на себя. Его глаза покрывал мутный туман, ее – слезы. Они никак не могли увидеть друг друга. Драко заставил себя посмотреть на нее. Такая родная пропасть, в которую нельзя не лететь. Которую нельзя не помнить. - Поверь мне, пожалуйста, - шептала она, - Мы еще живы. И он верил. Как дурак, которому говорят, что белое – это черное. Как маленький ребенок, которого пугают Салазаром. Как смертельно больной, которому дают аскорбинку и говорят, что она вылечит его. Верил, потому что она так говорила. Потому что она верила. Не лгала, верила не в очередную ложь, а в собственные слова. Они живы. Это не радовало, не давало надежд. Простая констатация факта. Очередная отсрочка встречи со смертью. Он послушно полулежал в ее объятьях, Гермиона гладила его по волосах. - Мы превращаемся в моих родителей. Ты держишь меня так же, как отец держал Нарциссу. - Неправда, - покачала головой девушка, - Они были счастливы в своей боли.