Черные птицы

Драко был слишком слаб, чтобы идти. Он спотыкался и падал. Гермиона почти несла его на своих плечах, забирала из этого дома, построенного на человеческом отчаянии. Выносила, словно из горящего дома, спасала. Почему-то спасала. Темные коридоры менялись один за другим, уже скоро они спустятся в подвал, где будет безопаснее. По спине побежал подозрительный холод, заставляя обернуться. Их преследовали дементоры, они видели сбегающих, чувствовали их присутствие. Гермиона мысленно чертыхнулась, почему сейчас они видят их?.. Она сжимала в руках палочку, наблюдая, как существа подходят ближе. Малфой, несмотря на слабость, сумел достать с кармана и свою палочку. Они забрали ее из камеры, с замкнутого ящика для вещей задержанного. Они направили палочки на дементоров. Но заклятие застыло на губах. У них не хватало радости. В обоих. Они не могли найти в своих воспаленных болью головах ни одного хорошего воспоминания, чтобы создать патронуса. Словно страницы в книге, перелистывали свою память, но на каждом листе была лишь кровь, смерть и война. В их книгах не писали о счастье, вырвали, выжгли, зарисовали чернилами все хорошие моменты. Гермиона все еще держала парня за руку. Она знала, что ее поимка не закончиться заточением в камере, все обернется гораздо хуже – ее узнают. Малфой не сводил глаз с дементоров, зная, что они могут помочь ему, могут забрать все мысли. Но он не бежал им навстречу, лишь крепче сжимал руку девушки. - Давай же, - прошептал он. Хотя бы одно воспоминание. Хоть что-то. Гермиона посмотрела на парня, будто он мог чем-то помочь. Растерянный взгляд таких детских глаз, почти родных, почти живых. Захотелось коснуться рукой его лица, провести пальцем по уголкам губ, по бровям, пригладить растрепанные волосы… Такие ненужные сейчас мысли. Давай же, ведь не может быть внутри нас только тьма. Найди что-то. Свет, луч, огарок. Мы же еще живы. - Експекто Патронус, - опять одновременно, опять не сговариваясь. Две палочки выстрелили светящимися лучами в мрак коридора. Из-под них взлетели две серебряные птицы и полетели прямо на черные тени. Они летели рядом, то касаясь друг друга, то выписывая в воздухе пируэты, кружа друг с другом, разбиваясь об дементоров светом, разбивая их на черные клочки. Ни Малфой, ни Гермиона не опустили палочек. Они оба застыли на месте, не отводя глаз от двух сверкающих птиц. Слишком громко бились сердца, слишком много смысла было в этих серебряных птицах для их таких бессмысленных жизней. Словно сотканные из их лжи, прошиты насквозь белыми нитками, выколдованы из воспоминаний, которых у них никогда не было. Выдуманных. О другой жизни, о мире, в котором не было войны, о душах, которые не расстреляли болью. Птицы все еще кружились по коридору, отгоняя от них дементоров. Парень с девушкой побежали коридором, еще немного – и маленькая дверь в тоннель, еще пару метров – и они аппарировали. Очередной маленький город, очередной дом в три этажа. Словно ведьма старая, она вводила его в свой новый склеп, запирая от мира, которому он и так уже не принадлежал. Драко начал терять сознание в ее руках, падая прямо на девушку, цепляясь руками за ее руки. Она довела его до кровати. Наверное, у него еще осталась душа, если дементоры так его ослабили, - подумала девушка, почти с завистью. Наверное, в каком-то другом мире, это было бы странно или мило – отпаивать его горячим шоколадом. Но не в этом чертовом мире, где они жили. Это всего лишь лекарство. Она поставила на плиту кастрюлю и плавила в ней плитки шоколада. Это была квартира знакомых ей маглов, которые приезжали только на выходные. Она была значительно лучше предыдущих – здесь была мебель, еда, одежда, почти уютно. Малфой все еще выглядел плохо. Его пустые глаза смотрели куда-то сквозь потолок. Он казался таким юным, совсем ребенком, уставшим, измученным ребенком, с которого забрали что-то больше чем просто счастье. Ведь она даже не знала, как он оказался в Азкабане. Гермиона забрала с его лба спадающие пряди, у него заметно отросли волосы за это время, уже касаются глаз. Девушка не пыталась думать о том, почему замечает такие детали. Он единственный человек, с которым она говорила, которого видела, уже долгое время. Как-то так вышло, что она успела изучить его насквозь – все слова, все движения, все повадки. Сама того не замечая, просто наблюдая. Выучила наизусть, как когда-то в школе учила домашние задания. Все его сны, все иступленные крики, все оттенки его настроений. Знала, что страшные сны снятся под утро, и что ему всегда мало воздуха, и что он так сильно, по-детски, любит своих родителей. Она все знала. Она присела на край кровати, подсовывая к его губам чашку. Он послушно пил. Гермиона коснулась пальцем его губ, вытирая остатки шоколада. Пальцы предательски задрожали. Она не понимала, к чему это. Забытая нежность? Забота?.. - Поговори со мной, - прошептал Малфой. И она рассказывала ему ненужные истории, как раньше делал он сам. Магловские – пересказывала сюжеты фильмов, прочитанные книги, рассказывала об известных маглах и их открытиях, много ненужных бессмысленных слов, которые так нужно было слышать. Драко прикрыл глаза, слушая ее. Почти засыпал, почти не видел боль. На кухне засвистел чайник, Гермиона пошла его выключить. Когда она вернулась в комнату, парня на кровати не было. - Так мало воздуха, - услышала она за спиной. Малфой открыл окно и выглядывал на улицу. Он весь дрожал и лишь сильнее цеплялся руками за оконную раму. Гермиона подошла ближе, вдыхая свежий воздух. На улице было пасмурно, и казалось, что уже вечер, хотя не было еще и полудня. - Что с нами будет, Гермиона? Вопрос повис в воздухе. Не говори, пожалуйста. Подойти ближе и закрыть ему рот рукой. В его глазах бушуют в шторме океаны. Не смотри, пожалуйста. Закрыть другой рукой глаза. У нее теплые руки. Из-под ее ладони по его щеке покатилась слеза. - Они мертвы, - приглушенные слова в ее ладонь. Гермиона вздохнула. Мой маленький принц, твои родители ушли на другую планету, не взяв тебя в свое королевство. Гермиона коснулась губами его щеки, забирая слезу. Не нужно плакать, принц. Наша коронация не заставит себя долго ждать, разве тебе еще не сжимает тисками голову корона?.. Нас обвенчает сама смерть. - Мы еще живы? – еще одни слова в ее ладонь. Еще один вопрос без ответа. Только собрать губами еще одну его слезу. Будто воды в океанах его глаз стало слишком много, и она льется через верх. Ничего, она выпьет, она разделит. - Я не знаю, - ее шепот так близко. Она забирает руки с его лица, - Я не знаю. Парень зажмурил мокрые глаза. Ведь раньше она все знала. - Я не знаю, - повторил он. - Мы еще живы, - то ли ее ответ, то ли эхо его вопроса. Впиться губами в ее губы, обнять так крепко, чтобы ее сердце оказалось в его грудях. Так близко, так слышно. Мы еще живы? Его губы шоколадные на вкус – вкус лекарства от дементоров. Коснуться руками его волос, распутать пальцами, поцеловать его шею, почувствовать, как течет под кожей его кровь, чистая, почти голубая. Мы еще живы. Запах гари, запах шоколада. То ли свежий воздух с распахнутого окна, то ли безумные поцелуи выметают с головы все до единой мысли. Снять с него рубашку, зацеловать все раны, коснуться бледной кожи. Каждое касание – словно эклектический заряд по телу. Как магловский способ вернуть умирающего к жизни. Ми еще живы? Каждый поцелуй возвращает к жизни. Будто оживлять искусственную куклу – коснуться губами руки – и она может шевелить ей, коснуться губами груди – и она может дышать, куснуться губами глаз – и она может видеть. Такая живая в его руках. Такая нужная. Только удержать ее, только не упустить. Они падали. Взлетали. Вниз, вверх. Куда-то. Только не отпускать. Коснись моих плеч, и у меня вырастут крылья. И я спасу тебя, даже сама не веря во спасение. Поцелуй меня, и я заберу твою боль, даже если сама умру, не выдержав. Мы ведь падали вместе. Вниз. Вверх. Взметаясь птицами – то ли черными с окровавленными обугленными крыльями, то ли серебряными сверкающими надеждой птицами. Мы еще живы. Даже если это ложь, то она истинней любой в мире правды. Не отпускай меня, пожалуйста. И я забуду, что такое война. Прикоснись ко мне, и я больше никогда не увижу боль. Холодный ветер ворвался в комнату, разбивая стекла в открытом окне, опрокидывая пустые чашки, разрывая простыни. Истошным воем отбивался по комнате, кружась в своем адском танце. В его завывании одно слово – ложь. ложь. ложь. Но они не слышали, не замечали, сейчас они верили, хотя бы на минуту, на этот миг, пока они вместе, пока их руки переплетены. Ее сердце у него в груди, его руки в ее волосах. Они верили. Мы еще живы. Мы еще живы.