Спасая жизни

      Малфой проклинал это утро. Ненавидел до скрежета в зубах. До зуда под ногтями. А все потому что он никак не мог остаться наедине с Грейнджер, чтобы поговорить. Он даже толком не знал, что хочет ей сказать, с чего начнет и как она на него посмотрит. Его это совершенно не волновало, ведь из этой затеи все равно ничего не выходило. Вокруг нее то и дело кто-то крутился. Сначала – обход и толпы надоедливых пациентов. Потом был консилиум, на котором решался вопрос неправильно наложенного Обливиэйта, который, кстати говоря, не имеет к их отделению никакого отношения. А потом она ушла с новенькой в приемный покой, и показывала этой пустоголовой, насколько он успел заметить, девице, как накладывают кровоостанавливающее заклятье, как сращивают кости и заставляют бинты завязываться самих по мановению волшебной палочки. Грейнджер была вне досягаемости. И делала вид, что совершенно его не замечает. И это злило Драко. Он саданул кулаком по стене в холле отделения, но даже не поморщился от боли. Как можно было думать о чем-то ином, когда практически все его мысли занимает она? Вчера, трахая Паркинсон он представлял под собой Грейнджер. Будто бы целует ее губы, впивается засосами в ее шею. Пропускает сквозь пальцы ее каштановые волосы, а не чьи-то чужие, черные, как смоль. От злобы кровь приливала к вискам. Он несколько секунд постоял с закрытыми глазами, глубоко дыша и приводя в порядок свои мысли, а потом трансгрессировал на первый этаж, к лаборатории зельеварения. Сегодня они с Грейнджер поменялись местами. Она в приемнике, он – здесь. Работы, как всегда, было непочатый край, поэтому времени на бесполезные размышления тратить не хотелось, и Драко принялся за дело.

***

      Гермиона заканчивала осматривать последнего пациента в приемном покое. Безумный день. И как только Малфой справлялся со всей этой нахлынувшей толпой? Да еще эта Лиззи делала все медленно, нерасторопно, то и дело, ошибаясь в чем-то, поэтому доктору Грейнджер постоянно приходилось контролировать ситуацию, проверять качество работы. А медсестра только смотрела как-то с хитринкой и лукаво улыбалась. Гермионе от ее взгляда было не по себе. Надо же так попасться! О любовных утехах Малфоя на работе слагали чуть ли не легенды, и вот оно: Гермиона Грейнджер сама стала героиней этого показушного балагана! Сколько не кори себя за то, что их увидели – а назад уже ничего не вернешь. Лишь в глаза сотрудникам смотреть теперь стыдно. Да и осознавать то, что ты стала «одной из» тоже не добавляло ничего положительного. Чертов Малфой, наверное, подлил мне Амортенцию, раз я все никак не могу выбросить его из головы. Может, наложить Обливиэйт и навсегда забыть эти руки и губы? И Гермиона тут же представила эти нежные касания… Иногда слишком требовательные, но такие нужные. Прикрыла глаза и вспомнила прикосновение его губ к своей шее. Его ладони манили, заставляли испытывать сначала исполинский стыд, а потом жгучее возбуждение. Где его руки только не были! Ему Гермиона позволила больше, чем кому-либо другому. И хочет позволить еще. От этих воспоминаний ее бросило в жар, и знакомая приятная волна прокатилась по телу, уходя вниз живота. И как только можно отказаться от этих ласк, этой страсти? Когда ее хочется испытывать снова и снова. Грейнджер слегка приоткрыла рот и сделала рваный выдох, когда чьи-то пальчики легонько сжали ее запястье. Она резко открыла глаза и выпрямилась как игла, увидев перед собой всю ту же Лиззи с ее странным лукавым взглядом. — Доктор Грейнджер, у нас перерыв, я могу пойти пообедать? — Кк...конечно, Лиззи. Иди, передохни. Утро выдалось не из легких... Элизабет резко крутанулась на каблучках и направилась в сторону лестниц, а Гермиона, еще какое-то время смотрела ей вслед и думала о том, как бы эта девчонка ни наделала глупостей. Уж слишком хитрый у нее был взгляд. Сомнений в том, что остальные медсестры могут быть в курсе вчерашнего «инцидента» у Гермионы не возникало, но чего она явно не хотела, так чтобы это дошло до куратора. Конечно, их вряд ли смогут лишить работы за эти проделки, но третьим лицам о таких вещах знать необязательно. Нужно было срочно что-то придумать. Но одна она ничего не сможет сделать. Идея пришла мгновенно и сразу же больно кольнула где-то слева под ребрами. Гермиона поморщилась оттого, что стало несколько неуютно. Попыталась придумать что-то еще, но в голове витала лишь одна мысль. И, видимо, лишь одна она была правильной. Нужно поговорить с Малфоем. Она нашла его очень быстро – в кабинете зельеварения, где слизеринец пыхтел над каким-то зельем в прямом смысле этого слова. В лаборатории стояла жара, а окно и дверь были наглухо закрыты. Гермиона вошла без стука и застала своего напарника без рубашки, потного, склонившегося над котелком и с волшебной палочкой в руках. Он не заметил, что кто-то вошел к нему в лабораторию, выводя палочкой круги над котелком то по часовой стрелке, то против, при этом что-то монотонно бурча на латыни. Гермиона наблюдала за Драко, не смея шевелиться, как бы со стороны рассматривая его прекрасное тело. Этот момент показался ей очень интимным, ведь если разобраться, она откровенно подглядывала за Малфоем, который ничего не замечал вокруг. Плечи были напряжены, на сильных руках виднелись мускулы. Слизеринец дышал глубоко, отчего на его животе проглядывались кубики пресса. В кабинете было слишком жарко и по лицу Малфоя струились тоненькие ручейки пота. Влажная челка лезла на глаза, и он то и дело пытался сдувать ее наверх, но у него ничего не выходило. Гермиона невольно закусила губу, ведь Малфой в этом амплуа выглядел очень возбуждающе, и она провела параллель с древнегреческим богом Аполлоном – тот по приданию тоже был врачевателем, и девушка подумала о том, что с таким-то колдомедиком захочется болеть куда чаще. Но в кабинете было настолько жарко, что она сама почувствовала, как ее хирургичка начинает липнуть к спине. Потянувшись руками к верхней пуговице и расстегивая ее, Гермиона начала легонько дуть себе на грудь, будто это как-то могло помочь ей остыть. А через некоторое время она встретилась глазами с ним. Неизвестно, как долго он смотрел на нее, но от этого взгляда хотелось либо убежать, либо раздеться окончательно. Малфой, наконец, провел тыльной стороной ладони по своему лбу, вытирая пот и убирая влажные волосы. — Ну и что ты здесь делаешь? — как всегда небрежно бросил он, но все же останавливая взгляд на расстегнутой пуговице Грейнджер, а потом делая невозмутимый вид и поднимая свои глаза на ее лицо, — хочешь закончить начатое, раз вчера нас так бесцеремонно прервали? Гермиона не заметила в его голосе издевки, а лишь густо покраснела. — Что ты варишь? — она пропустила вопрос Малфоя мимо ушей. Тот лишь хмыкнул и скривился в усмешке. Все как всегда. — Антиликонтропное зелье. Скоро полнолуние, а запасы заканчиваются. Ты же сама прекрасно знаешь, сколько оборотней стоят у нас на учете, и всем им нужно снадобье, чтоб не превратиться в чудовище. — И как успехи? Много изготовил? — Грейнджер, ты сюда поиздеваться пришла? — недовольно буркнул Малфой, — видишь же прекрасно, что оно не хочет менять цвет. — Тебе помочь? — Займись лучше своими делами, а меня оставь в покое. Разберусь как-нибудь без тебя! — Драко скривился и снова принялся помешивать зелье. — Ой, Малфой, перестань! — Гермиона подошла за стол и бесцеремонно отодвинула слизеринца своим бедром. Тот недоуменно посмотрел на нее. И когда эта девчонка стала вдруг такой смелой? А Гермиона лишь покосилась на напарника. Было очень странно ощущать его тело в такой близости снова. На работе. И обнаженным. Она опять слегка порозовела и чуть заметно улыбнулась. — Скажи мне, что ты уже добавил в зелье? Малфой подумал и начал перечислять: — Когти гиппогрифа, пыльца эльфа, крылья скарабеев, слюна волка, капля крови оборотня... Вот и все, что туда входит. — А вот и не все! — торжественно заявила Гермиона, — ты добавил слюну волка, а еще нужна его шерсть! И не просто откуда-то, а именно с загривка! — ее глаза искрились радостью от осознания того, что она знает больше, чем Малфой. Детское соперничество, совсем как в школе. Но порой Грейнджер казалось, что это все, что осталось от нее прежней. Мысли сейчас были забиты совершенно неприемлемыми некогда для нее вещами. И даже работа от них не спасает. Девушка подошла к шкафчику с ингредиентами. — Акцио шерсть с загривка волка! — и прозрачный продолговатый сосуд с длинными черными волосками приземлился ей прямо в руку, — так, сейчас доведем твое снадобье до ума, — игривым тоном произнесла Гермиона и сама испугалась того, что подмигнула Малфою. Он смотрел на нее молча, стоя чуть поодаль, и на его лице эмоции не читались. Гриффиндорка мысленно отвесила себе оплеуху. Малфой — это не Гарри и не Рон, он подобных «шуточек» может не понять. Она отвернулась от слизеринца и подошла к котлу. Высыпала несколько волосков из пробирки, достала палочку, и начала нашёптывать заклинание. Малфой тоже подошел поближе и увидел, как жидкость в котле поменяла свой цвет. — Ну вот и все, зелье готово. Гермиона отстранилась от котелка, и даже не взглянув на напарника, взмахом палочки открыла окна настежь. — Когда готовишь это зелье, то совсем необязательно поддерживать в помещении высокую температуру, — заключила она и направилась к умывальнику. — Грейнджер, когда ты перестанешь корчить из себя всезнайку? — Малфой снова скривился. (Который раз за несколько минут?) — Я никого не корчу, а просто говорю то, что знаю. Ты же варил зелье против превращения в оборотня, а не драконье яйцо высиживал. — Ей сразу вспомнился первый курс и малыш Норберт, которого пришлось перевести в Румынию как раз-таки из-за длинного носа одного выскочки-слизеринца. — При чем тут драконье яйцо, Грейнджер? Что ты несешь? Малфой тоже подошел к раковине и подставил ладони под холодную воду, теперь уже отодвигая Гермиону своим бедром. — Эй, Малфой, совсем совесть потерял? — она смотрела на него укоризненным взглядом, и капельки воды стекали по ее лицу и кончикам волос, завивая их. — А ты? Наглости не занимать, да, Грейнджер? — он улыбнулся и выплеснул на свое лицо ковш воды из рук. А Гермиона готова была поклясться, что эта улыбка была искренней и доброй. — Я не наглая, а уверенная в себе. А ты всего лишь заносчивый слизеринец. Каким был, таким и остался. — Она сказала это и тоже улыбнулась. Глаза ее источали огоньки, но отблески их были светлыми. Ей явно хотелось посоревноваться в остротах и сарказме, но точно не хотелось переходить на грубости. Очередную «грязнокровка» от него она бы уже не выдержала. Слишком сложный он человек, этот Драко Малфой. Самая крайность из всех крайностей, какие-либо она встречала. Даже Волан-де-Морт и тот был предсказуем, но Малфой... Сейчас он шутит, а через секунду может оскорбить, унизить, а еще через две страстно целовать и безумно желать. От мыслей про его ласки по телу Грейнджер побежали мурашки, кровь прилила к щекам и она слегка содрогнулась. Малфой заметил это и стал внимательно рассматривать девушку. А ее взгляд был устремлен в пол. Но спустя несколько секунд Гермиона стала медленно поднимать голову и открыто любоваться сильным торсом и крепкой грудью Малфоя. Снова вспомнились те вчерашние прикосновения к его телу, обжигающие и желанные для них обоих. И вдруг захотелось это повторить. Тотчас же дотронуться до него ладонью, провести вверх, а потом составить дорожку из поцелуев по тем местам, где были ее руки. Она закрыла глаза и просто представила. Снова. Он здесь, он рядом. Она чувствует его запах. Такой, что просто сносит крышу. Чувствует его тело, от которого исходит жар. Его горячее дыхание, которое ощущается так явственно, что вот-вот подкосятся ноги от этого дурмана и она упадет. Но она не падает. Она ощущает его ладонь на своей щеке, и она готова поклясться Мерлином, что это самое теплое и нежное прикосновение на свете. — Грейнджер... Она понимает, что это сон. И ей так прекрасно. Его ладонь скользит по скуле, вычерчивая большим пальцем какие-то узоры. Это так легко — представлять его. Особенно когда он рядом. Знает ли он, о чем она думает, стоя с закрытыми глазами? Ее губы подрагивают. Она снова желает чувствовать его вкус. И это тоже легко, просто представь, что Малфой целует тебя. Сам. Снова. И ее губы открываются, языки встречаются, и это ощущается так по-настоящему. Те самые правильные губы. Лишь у него. Только у Малфоя. Поцелуй становится все глубже и ощущается все реальнее. Гермиона дышит чаще и чувствует то, как дышит он. Прекрасная фантазия. — Грейнджер... Горячее дыхание коснулось ее шеи. Гермиона открыла глаза. Это не сон и не фантазия. Малфой стоит перед ней без рубашки и гладит своими пальцами засос на ее шее, который он поставил вчера. И его взгляд, прожигающий насквозь. От которого душа выворачивается наизнанку. Они смотрят в глаза друг другу не отрываясь, и по этому взгляду можно понять, чего они оба так хотят. Они сейчас обнажены как никогда. Их радужки, словно зеркала, показывают всю их сущность, все желания. Как Еиналеж. Смотрят, изучают, прощупывают... Как вдруг. Его губы накрывают ее. Она будто хочет вырваться, что-то сказать, но он не дает, лишь сильнее сминая ее рот, кусая губы, целуя глубже и неистовее. Ищет ее руки, переплетает пальцы со своими. Такие тонкие и нежные, теперь он знает и их. Ее разум мутнеет, и в голове остается лишь он. Затем Малфой разрывает поцелуй, но лишь для того, чтобы переключиться на ее шею. А Гермиона снова теряет власть над своим телом от этих объятий. И вот уже пуговицы на ее халате летят в стороны, а какие-то пузырьки на столешнице летят вниз. Благо — это больница, а не боевая лаборатория, поэтому снадобья не взрываются, а просто испаряются с пола густой дымкой тумана. Гермиона дышит загнанно, а Малфой понимает, что больше не сможет сдерживать себя. Руки бесцеремонно исследуют все тело, язык очерчивает контуры выпирающих ключиц. Сердце колотится как бешеное, и он не в силах сопротивляться этому порыву. В таком нельзя отказывать себе. Его прикосновения, казалось, нужны ей как воздух. От поцелуев голова идет кругом, по телу проносятся импульсы, словно заряженные током электроды касаются ее кожи. И Гермиона стонет от этих ласк, и растворяется в его умелых руках. Но она все-таки находит в себе толику благоразумия, и понимает, что не затем сюда пришла. Ей нужно поговорить с ним, а не бросаться в омут с головой. Ведь нельзя подать вид, будто бы она скучала. Хотя... Себе ли она будет врать? Конечно же, она скучала! Она как безумная всю ночь практически не сомкнула глаз и колотила подушку оттого, что у них так ничего и не случилось. Ведь этим рукам она была готова отдаться снова и снова. Лишь им одним она позволяла совершать с собой такие вещи, какие не позволяла больше никому. И не хотела больше никого так, как его. И вот оно: это ощущение дежавю. Он разводит ее ноги, и становится между ними. Нависает над Гермионой огромной глыбой, покрывая поцелуями шею, грудь, и спускаясь нежной дорожкой к животу. Она откидывается назад, закрывает глаза и стонет. Еще чуть-чуть, и она сама перейдет в наступление! И плевать, что их снова могут увидеть. Пусть вся больница сбежится и посмотрит, как им хорошо вдвоем. И ничего на свете больше не в счёт. Но все-таки. Разговор. Должен произойти. Она пытается разорвать поцелуй, но он не дает, крепче впиваясь в ее губы и прижимая к себе. Бедром она чувствует его напряженный член. Она и сама напряжена. Но еще поцелуй и новый рывок. — Малфой... Он не слышит. Он рычит, пытается бороться с тканью, которая скрывает самое желанное, сильнее прижимаясь и изнемогая от этого порыва. Она так нужна. Быть в ней. Прямо сейчас. От перевозбуждения он кусает ее в шею, и она снова стонет, сильнее обхватывает его за бедра ногами, хватает за волосы, прижимая к своей груди, и сама целует. Сама. А он отвечает. Это самый страстный их поцелуй, она чувствует это. Но разговор... — Малфой! — уже громче, и он отрывается от нее. — Ну что еще? — он будто бы прорычал это, смотря глазами голодного волка. — Нам нужно поговорить. — Голос ее уверен и тверд, но сердце бьется как бешеное. И если бы он приложил к нему свою руку, то смог бы ощутить его ритм. — Поговорим позже. И снова набрасывается на нее, уже с твердым намерением закончить начатое. И вот послышался треск ткани — ее брюки всё же не выдержали натиска сильных рук Малфоя. Он почти был у цели. Еще один страстный поцелуй, и немое противостояние рухнет. Но вдруг боль и металлический привкус на языке — Грейнджер укусила его! И теперь они оба чувствовали его чистую кровь. Чистую, разве что не голубую. Он смотрит на нее в недоумении, а она морщится. И снова этот твердый, уверенный тон: — Нам нужно поговорить Малфой, я пришла сюда именно за этим! — Грейнджер, мать твою! Ты специально это делаешь, да? Специально меня изводишь? — голос срывался почти на крик, глаза стали покрываться кромкой льда. Гермионе очень не понравился его взгляд и тон. Он что, так сильно разозлился? — Малфой, но это серьезно! — почти что жалобно произнесла она. Не так она представляла себе их важный разговор. — Серьезно? Что серьезно, Грейнджер? Ты же нихера не понимаешь! Нравится меня динамить, да? Изводить? Так знай же, что не вокруг тебя вселенная крутится, сучка! Я тебе не какой-то там щенок, чтобы играть! Я не Уилсон и не Уизел. Все никак не можешь справится со своими страхами, м? Или в чем дело? Гермиона смотрела на Малфоя, округлив глаза, и не могла вымолвить ни слова. Она не подозревала, что разговор может зайти в такое русло. Нос показывало от подступающих слез, а Драко все продолжал то, чего она так опасалась — говорить очередные гадости, от которых внутренности выворачивались наизнанку. — Ты мне хотела сообщить что-то важное? Что тебя уже трахнули, да? Так поздравляю, Грейнджер! А я-то все думаю, откуда такая сучья смелость в прикосновениях и поцелуях? А оказывается, девочка уже на опыте! — Замолчи! Замолчи сейчас же! Глаза Гермионы наполнились слезами, а все тело била дрожь. Как он мог говорить такие вещи, когда пять минут назад целовал так страстно? Неужели она и вправду выглядит в его глазах такой, как он говорит? Ей хотелось провалиться сквозь землю. Она уже успела проклясть всех дементоров, что поддалась этому порыву прийти к нему и поговорить. Не нужно было им видеться вообще. А теперь все только хуже. Его слова ранили как пропитанные ядом кинжалы, разрушая медленно, но болезненно, ее душу. Как она вообще могла увидеть в этом человеке что-то светлое, подумать, что он изменился? Он остался таким же напыщенным и высокомерным ничтожеством, и Гермиона ненавидела его сейчас. — Что, грязнокровка, правда глаза колет? А знаешь, я даже рад, что мы все выяснили и я не стал мараться об тебя. Гермиона всхлипнула. Такой правды о себе услышать и врагу не пожелаешь. И видеть этот взгляд — ледяной и безразличный. Слез не было, и это ее радовало. Была лишь жгучая обида и исполинская злоба. На себя. В этом виновата лишь она одна. — А знаешь, Малфой. Иди ты к дьяволу! Если у тебя есть какие-то проблемы — не переноси их на меня! Я тебе не какая-то шлюха, которых ты привык зажимать по углам! И да, я тоже рада, что смогла отделаться от этого странного помешательства! Сейчас все, что я испытываю к тебе — так это ненависть! Ты просто жалок, раз можешь говорить мне такие вещи! А сейчас я думаю, что наш разговор наконец-таки окончен! Она обдала его напоследок ненавидящим взглядом, а Малфой скривился, слушая ее тираду, но почувствовал какое-то облегчение, когда дверь лаборатории закрылась с наружней стороны. Его терзали странные ощущения, будто что-то он сделал не так. Но ведь он сделал все правильно! Он поставил эту чертову шлюху на место. Никому нельзя играть в подобные игры с Малфоями. А Грейнджер давным-давно перешла черту. И самое странное то, что Малфой это позволил.

***

      Он сидел в ординаторской один и корпел над их докладом. Но мысли его были далеко от этого кабинета. Когда Малфой поднялся в их отделение, профессор Томпсон сообщил, что Грейнджер отпросилась домой по причине недомогания, поэтому Малфою было поручено заняться проектом в одиночку. Он был счастлив, что грязнокровка сдалась и ретировалась с «поля боя», поэтому сидя в кабинете совершенно один, он ощущал какую-то легкость. Словно избавился от ненужного балласта, а теперь мог дышать свободно. Но приступить к работе он все никак не мог, то и дело прокручивая в голове моменты их близости. Малфой сидел один уже около часа, трансфигурируя свое перо для письма в синюю орхидею. Он из кожи вон лез, но она все никак не получалась другого цвета. Вдруг в дверь постучали. Он ничего не ответил, а просто взмахнул волшебной палочкой и она распахнулись. В дверях стояли Лиззи с каким-то подносом в руках и кокетливо улыбалась. — Доктор Малфой, я так и знала, что вы здесь один. — Да неужели? — Драко посмотрел на медсестру безразличным взглядом, а затем снова взмахнул палочкой над пером и не вербально произнес «Орхидеус» — снова синяя. — Я подумала, что вы очень голодный и принесла вам кексы. — Элизабет несколько раз подряд быстро поморгала глазами и этот жест вызвал в Малфое отвращение. Он скривился и произнес: — Где ты их взяла? — Сама испекла. Девушка улыбнулась со всем обаянием, на которые только была способна, а Малфой смотрел на эту подозрительную стряпню с присущей ему брезгливостью. Хотя на вид выпечка выглядела очень аппетитной и ароматно пахла. Видно было, что девушка постаралась на славу. — И с чего ты взяла, что я голоден? — Вы сидите здесь уже долго, и я подумала, что вы могли проголодаться. Хотите я вам чаю заварю? — Я не пью чай, Лиззи, — цедя по слогам, произнес Малфой, — можешь идти. — Но я могла бы... — Иди, я тебе говорю! Лиззи сверкнула глазками, лукаво улыбнулась и удалилась, покачивая бедрами. А Малфой даже не взглянул ей вслед. Он смотрел на свежие, аппетитные кексы, которые манили своим видом и ароматом.