***
Малфой отсутствовал еще четыре дня. За это время в жизни девушки не произошло ничего особенного: она показала их доклад профессору, который был поистине удивлен этой работой, ведь по качеству она тянула на колдодокторскую диссертацию, и не найдя в ней никаких недочетов, был настолько рад блестящим способностям его молодых докторов, что подарил Гермионе в знак почета редкое противоядие по Третьему закону Голпалотта из своих личных запасов. Рона наконец-то выписали из больницы и он смог вернуться на службу в мракоборческий центр. Джинни отправилась на сборы со своей командой по квиддичу «Холихедские гарпии», а Гермиона, скорее всего от скуки, написала ответное письмо Дэниелу и они договорились встретиться в субботу. Сидя в ординаторской, девушка возилась с историями болезней, как двери с грохотом распахнулись и в кабинет вошел Малфой. На вид он выглядел великолепно: свежий и отдохнувший, с естественной бледностью кожи, которая сегодня выглядела как-то особенно красиво, отливая будто бы легким золотистым сиянием, но неизменно сохраняя свой аристократичный цвет – видимо, весеннее парижское солнце не обделило юношу своими игривыми лучами. Его платиновые волосы не были уложены как обычно, а беспорядочно спадали на лоб, и это выглядело несколько дерзко и... сексуально. Новый белый халат тоже сидел на слизеринце превосходно, подчеркивая его сильные плечи. Гермиона, наверное, смогла бы даже облизнуться, если бы юноша не одарил ее своим традиционным ледяным взглядом, с полным отсутствием каких-либо эмоций. . . И на что я рассчитывала? На то, что он подойдет ко мне, чмокнет в щеку и скажет, как соскучился? Бред! Это же Малфой, который не получил от меня то, что хотел. Теперь, видимо, жить и дышать спокойно мне вообще будет не суждено из-за этого. Девушка, содрогнувшись, молча принялась за работу, кожей чувствуя на себе пристальный взгляд серых глаз. И действительно, Драко из дверей, всё так же не говоря ни слова, наблюдал за ней. Он заметил, что ее белый халат сверху расстегнут на две пуговицы, и у нее на шее болтается маленький золотой кулончик в виде льва, и это явно был не ее знак зодиака. Малфой откуда-то знал, что день рождения грязнокровки в сентябре, и по гороскопу она дева. Разглядывая ее еще какое-то время, он вдруг подошел к столу и встал прямо напротив девушки. Она подняла голову и их взгляды встретились. Она смотрела на него снизу вверх и ощущала какое-то странное чувство подчинения, отчего ей стало несколько неуютно. — Что? — как можно более брезгливым тоном произнесла она, будто бы вживаясь в роль под названием «Драко Малфой». Наилучший способ защиты в данной ситуации — мыслить как противник. Но не тут-то было. Девушка ожидала от Малфоя дерзости, поток грязи и оскорблений, но никак не того, что он сделал. Драко просто вытащил из-за спины какой-то небольшой ветхий томик и кинул его на стол перед Гермионой. Девушка развернула его перед собой и ахнула: это был очень редкий экземпляр книги философа Николаса Фламеля «Тайное описание благословенного камня, именуемого философским». Насколько знала Гриффиндорка, таких книг во всем магическом Мире существовало не более трех, и один экземпляр точно когда-то должен был храниться у Дамболдора. Откуда столь редкая книга взялась у Малфоя — Гермиона не знала, поэтому недоуменно смотрела то на юношу, то на столь ценный фолиант. Ей почему-то было страшно его открывать. Драко заметил ее смятение. — Я уверен в том, что ты меня, за дни моего отсутствия, ко всем богартам отправила, думая, что ты тут пашешь за двоих, а я там развлекаюсь? — как всегда неизменно саркастичным тоном начал говорить он, — так вот, я добыл, как ты уже успела понять, нечто ценное. — Но где ты его взял? — не выдержала Гермиона. — Где взял — там уже нет! — Драко ухмыльнулся, увидев презрительный взгляд девушки, — да расслабься, я его не украл. Просто моя старуха-тетка была при жизни знакома с Фламелем. Уж не знаю, каким образом они были так тесно связаны, но в итоге этот фолиант достался ей от него в подарок. Юноша открыл разворот книги и на выцветшем пергаменте Гермиона смогла прочесть: «На вечную память моей дражайшей Аните, Твой верный друг Н.Ф.» — Это же... — Гермиона сглотнула. — Да, ценнейшая книга с подробным описанием всех свойств философского камня и его действия не только для бессмертия. Драко смотрел на пораженный вид девушки и ликовал. Он обескуражил ее напрочь, не оскорбляя и не унижая, а наоборот, доставив радость. И от этого ему стало тепло на душе, но показывать он это не хотел никому. — Можешь взять ее домой, думаю, это будет поувлекательнее, чем Дориан Грей. А теперь извини, — тон сделался гораздо жестче, — мне некогда с тобой трепаться, меня ждут пациенты. Увидимся позже. И снова обдав девушку ледяным взглядом, он покинул кабинет. Увидимся позже... О чем он говорит? Гермиона взглянула на часы. Идиотка. Сейчас еще утро, вы увидитесь для работы. Она корила себя за то, что накручивает. Все эти четыре дня она постоянно думала о Драко Малфое, о том, что было у нее дома. Каждый раз, когда ее мысли были не заняты чем-то, там появлялись эти сцены с его участием... Гермиона опустила веки. Вспомнила, как он касается ее кожи своими теплыми ладонями, как его губы покрывают каждый миллиметр ее тела. Эти вздохи, стоны, все это было поистине прекрасно... Она чувствовала, как улетает. Это невообразимое ощущение, что она позволила прикасаться к себе ему... И она понимала, что уже никто не будет трогать ее так, как он. Мерлин, что такого с ней происходит? Почему у нее сносит крышу от одного лишь его взгляда? Такой ледяной, чистый айсберг, и она готова разбиться о него на крупицы, словно Титаник пойти на дно, с огромной пробоиной, дырой. Где? В мозгу? В душе? В самом сердце? Не важно. Просто она хочет чувствовать. Ощущать его тепло. Тепло от взгляда. А вместо этого в лучшем случае — пустота. Он просто хочет ее, она знает. И если отдастся — это будет крах. Крах всей той выдержке, которую Гермиона строила столько лет. Ведь за весь школьный курс — столько ненависти и унижения, и даже сейчас в мозгах набатом отдается это чудовищное «грязнокровка». Все это идет в такой дикий резонанс с его действиями! Гермиона открывает глаза, недовольно щурясь, внутри, помимо желания, разливается горечь обиды. На себя, на него, на Гарри и Рона за то, что она не сможет им открыться — друзья ее просто не поймут: отчитают — в лучшем случае; засмеют, станут презирать — скорее всего. Остается Джинни. Она, конечно же, тоже женщина, и, быть может, поймет, но... Она просто не сможет. Нет, этого никто не узнает. Ее желания, ее слабости, останутся лишь при ней. И она должна их скрыть за семью печатями.***
Драко сидел в палате своих пациентов и слушал об их самочувствии. Точнее, делал вид, что слушал, ведь его мысли были далеко за пределами больницы. После того как Грейнджер его отшила, он аппарировал прямиком в один из дешевых и мрачных кабаков в Лютном переулке и напился там до поросячьего визга. Снял какую-то не очень трезвую ведьму, которая сама подсела за его одинокий стол, сама заказала у бармена два огневиски для себя и Драко (за его счет, конечно же), сама начала говорить о том, как ей не хватает любви и все в этом роде. Малфой был не из тех, кто подбирал непонятно кого на улице, хоть и сейчас он и считался бывшим Пожирателем, но познакомиться с нормальной волшебницей для приятного времяпрепровождения ему не составляло труда вообще. Просто на тот момент, его душу будто бы выпивала стая дементоров, окутывая пеленой его сознание и разум. Он смотрел на эту ведьму и видел в ее лице Грейнджер. Ему стало не по себе. Он пытался проморгаться, протереть глаза, прищуривался, но все было тщетно. Та, напротив, только сидела и смеялась, так заливисто, показывая свои белые зубы, отпивая маленькими глоточками огневиски из бокала. А Драко все смотрел и смотрел, разглядывая этот образ. — Грейнд...жер! Что ты... тут.. д... делаешь? — его язык заплетался, взгляд уже с трудом фокусировался на девушке, но ее силуэт хорошо вырисовывался в тусклом свете. — Какая еще Грейнджер, милый? Меня зовут Линда. Хотя для тебя я могу быть и Грейнджер! — девушка снова рассмеялась, на этот раз касаясь тыльной стороной ладони лица Малфоя, проводя сначала по щеке, а потом по губам. — Пойдем со мной, милый! Драко не особо помнил, как на ватных ногах пошел вслед за этой девицей, как грубо тискал ее в темном переулке, как они нашли какую-то дешевую гостиницу со скрипучей кроватью и рваными обоями, как он драл ее и при оргазме выкрикивал имя грязнокровки. А на утро, проснувшись, он увидел ту, с кем провел ночь. Горечь отвращения подступала к горлу, голова раскалывалась от дешевого, мерзкого пойла. Подняв свою одежду, пропахшую какими-то маггловскими отвратными сигаретами и наспех надев ее на себя, он наложил на девку Обливиэйт и аппарировал в Мэнор. Дома ему не стало лучше: едва переступив порог поместья, в холле его встретила Нарцисса. Брезгливым взглядом осмотрев сына с ног до головы, поморщившись от вида его измятой одежды и исходящего от него амбре, аристократка холодным тоном произнесла: — Сегодня мы должны быть на свадьбе во Франции. У тебя есть час, чтоб привести себя в порядок. И более не говоря ни слова, женщина с гордым видом удалилась. А потом было большое и светлое поместье в самом престижном магическом районе Сен-Дени, бесконечные приемы с кучей аристократов со всей Франции, жадные взгляды богатых девушек, таких пустых, в дорогих оболочках, жаждущих поймать на свой крючок подобного ему. Конечно, он не мог сказать, что плохо провел время, купаясь в этом лоске и развлекаясь с этими куклами, только каждую из них, Мерлин, каждую! Драко сравнивал с Грейнджер. И вот сейчас, сидя в большой палате и общаясь с пациентами, на Малфоя вновь нахлынула волна воспоминаний, которая так некстати заставила его ткань просторных медицинских брюк слегка натянуться. Юноша старался отвлечься, спрашивал у больных абсолютно не нужные вещи, на которые те охотно отвечали, а в голове било лишь «Грейнджер, Грейнджер, Грейнджер», ее губы, мягкие, сочные, будто бы созданные специально для поцелуев, которые так и хочется выпить, без остатка. Ее язык, такой влажный и быстрый, такой отвечающий ему, пылко, страстно. И кожа. Такая нежная, словно шелк, к которому так и хочется прикоснуться. И кажется, что нет на свете ничего прекрасней. Это сводило его с ума. Он на секунду закрыл глаза. Чувствовал, что более не сможет справиться с возбуждением. Резко встав со стула, он кинул своим пациентам что-то вроде «извините» и бросился на всех парах в душевую для персонала. Он буквально вломился в дверь, с грохотом закрыв ее, быстро скидывая с себя всю одежду и становясь под холодный душ. Малфой надеялся, что вода его отрезвит. Наивный. Ледяные капли только больно били по лицу, покалывая, стекая по подбородку и падая вниз, к ногам. Драко опустил глаза на свою возбужденную плоть. Мерлин, почему он просто не пошел к какой-нибудь медсестре, как это делал раньше? Ведь он точно знал, что ему никто, абсолютно никто из них не откажет. Ответ лежал на поверхности — он просто не хотел их. Он не хотел никого, кроме Грейнджер. И вот опять, закрыв глаза, стоя под холодным душем, память услужливо рисовала в его голове ту самую сцену в ее гостиной. Черт, убирайся прочь, оставь меня! Ведь нельзя же вот так, до безумия просто хотеть кого-то. Хотеть, и не получить. А может, взять ее силой? Но он не хотел силой. Он хотел, как тогда, такую горячую, такую влажную и почти на все готовую для него. Почти на все... Но не на это. С закрытыми глазами, одной рукой он нашарил на полке гель для душа, наливая себе на ладонь немного густой жидкости. Чувствует, что что-то не то... Что за запах? Это не мой гель... Вспоминает, узнает. Аромат ванили. Так пахло от нее. И это опьяняло. Малфой понял, что окончательно потерял рассудок, когда его правая рука, все еще скользкая от геля, потянулась к разгоряченной плоти. И вот он снова представляет ее рот. Такой влажный, тугой, открытый для него. А он врывается в него, сминая, кусая губы, лаская своим языком ее язык. Вот ее рука тянется к члену, сжимая его у самого основания, и аккуратно, совсем нежно, приводя в движение, вверх-вниз. Да, детка, вот так. Сам начинает двигать ей интенсивнее, а в мыслях лишь ее образ, как она ласкает своей маленькой ладошкой его бедра, поднимая руки в верх, к пояснице, и плавно скользя вперед, к упругому торсу. И вот из него вырывается стон глухого разочарования к самому себе, и он испытывает это блядское изнеможение, мастурбируя в душе, как мальчишка, и все представляя, представляя... Ее губы целуют его шею, слегка покусывая, а потом касаясь этого места кончиком языка. Потом дорожка поцелуев спускается ниже, к груди, к торсу, и вот Грейнджер уже стоит перед ним на коленях и улыбается своей лукавой улыбкой, как тогда, Уилсону. Но в его мыслях нет места посторонним, есть только он и она, на коленях, перед ним. Открывает свой рот, захватывая головку, и вот Малфой начинает все усерднее вдалбливаться в свою ладонь, утробно рыча, ощущая волну постыдного возбуждения, которая разносится по всему телу, задерживаясь где-то на бедрах, и уходя к ногам. Холодная вода и вовсе не чувствуется, лишь его горячее, сбивчивое дыхание и все та же разгоряченная плоть. Еще быстрее, ну же, давай! Он проникает в ее маленький рот, не так глубоко, как в рот Паркинсон, но с большим рвением, с желанием. А она ласкает, смотрит ему прямо в глаза, и иногда лишь работая одной рукой, улыбается ему, игриво облизывая губы и рассыпая поцелуи по всему животу. Он рычит, упирается кулаком в стену, все быстрее и быстрее двигая рукой, и вот, наконец, разрядка, он бурно кончает в свою ладонь, с шипением сквозь зубы выпуская воздух. Облокачивается лбом о холодный камень, ледяные капли продолжают безжалостно лупить его бледную спину. Открывает глаза. Осознает всю ничтожность ситуации. Ты такой жалкий, Малфой. Споласкивает руку, выключает воду. Повязывает вокруг бедер полотенце. Ступает на холодный белый кафель больничной душевой, вода стекает с его тела вниз, но это его не беспокоит. Мыслями он все еще не здесь. Ее лукавые глаза, красивая улыбка. Она медленно встает с колен, не отводя взгляда, закусывает нижнюю губу, а он смотрит тоже не отрываясь, а потом проводит пальцем по ее скуле, притягивая к себе, и с жаром целуя, ощущая свой собственный вкус у нее во рту, про себя повторяя «Грейнджер, моя Грейнджер»...