Однажды в одном из миров

      Лавена смотрела, как Румпель упал на колени, потом скорчился, повалился набок, трясясь всем телом, но не испытывала ни боли, ни ужаса. Вообще ничего. Темно и пусто было в душе, только пыль и паутина в затхлых уголках. И дальше будет только хуже. Фенрир протянул руку к её лицу, но она отпрянула назад, не давая до себя дотронуться. - Не надо, любовь моя. Всё закончилось. – Он снова протянул руку, но Лавена отошла ещё на шаг. – Это просто смешно…       Румпель закашлялся, сухие звуки, похожие на хриплый лай, с трудом вылетали из его груди. Вдруг Лавена вздрогнула, прислушиваясь. Кашель не прекращался, всё больше напоминая… смех. Фенрир тоже обернулся, как раз чтобы увидеть, как маг поднимается с колен, хохоча над ним уже в открытую. Тяжёлые цепи обхватили запястья и щиколотки волшебника, оторвав его от земли. - Ты прав, дорогуша. Игра была забавной. – Тёмный подошёл к распятому противнику, голова его склонилась набок в оценивающем жесте. – Но мне она тоже поднадоела. - Ладно. Ты победил. – Фенрир всё ещё был спокоен. – Давай заключим сделку. Ты не мешаешь мне, я – тебе. Ты и твои дети могут остаться здесь, в безопасности. Будете жить долго и счастливо.       Румпель укоризненно помотал пальцем прямо перед носом волшебника. - Я могу даже вернуть Бейлфаера. – Фенрир пошёл с козыря. - А-а-а! Второй удар в ту же точку? Нет, дорогуша, не пройдёт. Бэй мёртв. Его не вернуть. - Но ты разницы не почувствуешь. Он будет в точности таким же. - Не важно. Я буду знать, что это лишь подделка.       Пальцы Тёмного дотронулись до груди Фенрира, говорясь проникнуть внутрь. - Зачем тебе это? Я предлагаю спасти твою семью, чтобы ты мог остаться с ними. Ты знаешь, что ждёт тебя, если ты раздавишь моё сердце? Для всех ты умрёшь, но на самом деле участь твоя будет хуже смерти. Ты будешь заперт в вечной, неизбывной боли. Ради чего? Пары сотен миров, большую часть которых ты даже не видел? - Тебе не понять. – Румпель вынул сердце из его груди. Как ни странно, оно было почти алым, лишь небольшую часть заволокло темнотой. - Вот оно что! Рассчитываешь, что Лавена снимет проклятие? А ты рассказал ей?       Румпель быстро сжал пальцы, но раскрошить сердце у него не хватало сил. Фенрир защищал его, выигрывая себе время для последнего удара. - Ты рассказал, что сделал с её обожаемым отражением?       Лавена крепко сжала кулаки. Она не желала, не могла поверить, хотя где-то внутри уже знала правду. Вот только такую правду знать невыносимо. - Ты лжёшь. Аневал в полном порядке, я говорила с ней… - Только вчера? Любовь моя, тебя так легко обмануть. В твоей ладони заколдованный осколок стекла. Каждый раз, как ты вызывала отражение, он слышал и показывал тебе то, что ты хотела видеть. Разве ты не чувствуешь, что твоё время снова пошло вперёд? Аневал давно мертва.       Вот теперь эмоции нахлынули гигантской волной, сметя на мгновение все барьеры, что строил разум. Тёмный не умер мгновенно только потому, что ей захотелось взглянуть ему в глаза, прежде чем убить. Огромные выпуклые радужки холодного чёрного цвета с зелёными червоточинами липкого страха. Правда ли, что глаза – зеркало души? Ей ли не знать… ***       Магия в нём. Да, он отлично её чувствовал, холодную сталь магии прямо в своём сердце. Румпельштильцхен понимал, что умирает. Но ведь этого не должно быть? Он должен был победить, как же так? Растерянность, вот что захватило сейчас всё его существо. Он будто рассыпался на мелкие винтики, растерял все шестерёнки, как старые испорченные часы. Его жизнь закончена. Так почему же всё ещё бьётся сердце, прогоняя боль волнами по телу?       Он вдруг понял, почему. Так и должно быть. Тёмный маг, что был создан кинжалом и подчинён ему, умирал вместе с бесполезной отныне железкой. Рождался новый маг, и ему самому решать, каким он станет. Волшебник протянул руки к Лавене, словно уже получил на это право. Рановато начал праздновать победу, дорогуша. Ой, рано! Румпель хрипло засмеялся. Нож исчез, боль пропала. Он уже и не помнил, когда ему было так хорошо. Теперь он был уверен, что победит.       Он забыл, что злодеям хороший конец не положен. Всё всегда портит какая-нибудь мелочь, одна маленькая досадная пылинка ломает огромный, сложный механизм продуманного плана. Нельзя было рисковать, он не мог оставить Аневал в живых. Убивая её, он спасал Лавену. А теперь Лавена смотрит на него пустыми стеклянными глазами. И его надежда избавиться от проклятья, которое он вот-вот навлечёт на себя, с тихим шипением тает, как лёд под лучами полуденного солнца. - Моё предложение в силе, – произнёс волшебник чуть насмешливо. – Положи на место моё сердце, убери оковы, и ты станешь желанным гостем в этом мире, вместе со всеми, кого захочешь привести с собой. Тебе здесь понравится. В этом мире очень легко использовать магию. - За магию надо платить, – глухо сказала Лавена. – Я закрыла от него будущее, не дала увидеть, что ему предстоит и когда. Он просто пытался защитить меня.       Волшебник понял её первым и его спокойные черты исказились злобой, страхом и горечью. Она простила. Тёмный сжал пальцы, с которых тонким ручейком потёк на землю невесомый пепел. И в тот же миг ужасная боль сетью обернула его собственное сердце, лишая сил. Сеть всё сжималась, проникала глубже, принося новые муки. «Ну же, Лавена, твой черёд! Помоги! Где же ты?!» Он не видел её. Не слышал. И не мог вымолвить ни слова. ***       Когда чары Румпеля исчезли, мёртвое тело Фенрира упало на землю. Лавена опустилась рядом с ним на колени, отвела с лица седую прядь волос. Прости, учитель. Она прикоснулась губами к ещё тёплому лбу. Прощай, любовь моя. Лавена взмахнула рукой. Небо потемнело, налилось синевой, проявились бледные точки далёких звёзд. Над землёй поднялся ветер, он летел совсем низко, гнал перед собой камушки и маленькие комочки земли. Добравшись до Лавены, ветер закрутился спиралью, подхватывая ценный груз. Тело Фенрира оторвалось от земли, чем выше ветер поднимал его, тем оно становилось прозрачней и ярче. Будто превращалось в свет. Да так оно и было. Добравшись до неба, ветер вдруг резко выдохнул, и тело бывшего волшебника распалось на звёзды, выстроившиеся в силуэт огромного волка. Его пасть была распахнута, нацелена на мутный диск заходящего солнца, но зубы только безвредно скалились, не в силах достичь желаемого. Солнце снова разгорелось, высветлив небо, и созвездие пропало из виду до ночи.       Лавена помогла Тёмному подняться на ноги, провела сквозь портал. В Зачарованном лесу, на пороге собственного замка, ему сразу стало лучше, хотя сердце всё ещё ныло, не давая забыть о стягивающем его проклятии. Румпель тяжело дышал и больно вцеплялся когтями ей в руку. Наконец, он смог заговорить. - Проклятие. Помоги его снять.       Она молчала. И чем дольше длилась пауза, тем больше серело его лицо. Он начал понимать, что придётся платить. Колени безвольно подогнулись, и Тёмный упал к её ногам. К нему уже бежали дети, счастливые, что он вернулся, но он не замечал их, хватаясь за последнюю, тающую в пальцах надежду. - Ты обещала! Помоги!       Простила ли она его? Она и сама не знала. Ей было слишком больно сейчас, чтобы думать здраво, спокойно смотреть на него, будто ничего и не случилось. Сейчас она видела перед собой монстра и убийцу. И хотя горечь и злость вытеснили почти все остальные эмоции и мысли, одна всё-таки настойчиво билась в висках, не позволяя просто раствориться в воздухе. Он больше не её ученик, но один, последний урок она ему должна. - Проклятие снимет один из четверых, которых ты поставил во главу угла. Трое погибнут от твоей руки. Если ты примешь правильное решение, четвёртый добровольно отдаст тебе сердце, вылечив твоё.       Став невидимой, она наблюдала, как дети обнимают Тёмного со всех сторон, радостно выкрикивают приветствия, с волнением спрашивают, не ранен ли он. Румпель обнимал их в ответ ватными руками, вяло смеялся, успокаивал. Но самому ему не было покоя. Он боялся. Его пугал тот выбор, что он собирался сделать. ***       Колесо равномерно крутилось, руки делали привычную работу, направляли пряжу, тянули золотую нить. В комнате горела всего одна свеча, от которой по углам копошились, ворочались тени. Самые злобные тени всегда прячутся за спиной. Когда-то в детстве, сидя вот так за прялкой, он часто оборачивался, чтобы убедиться – они не подкрадываются к нему. Что-то держит их в углах, на надёжной привязи, не позволяет наброситься на него. Тёмный улыбнулся одними губами, словно трещины в камне побежали морщинки по застывшему маской лицу. Ты не знал, малыш, что самые злобные тени вовсе не в углу твоей комнаты. Они в прошлом. Ошибка, неправильный выбор, который уже не исправить, и ты оказываешься именно там, откуда так стремился вырваться. В западне.       Если бы ему сейчас предложили зелье на выбор, он бы выбрал то, что лишает возможности мыслить. Больше всего его мучал не страх, хотя с каждым днём сердце ныло всё сильнее, приближаясь к той невыносимой, пожирающей боли, которую он уже испытал в мире Волка. Не обида, хотя самую болезненную рану, как всегда, нанёс тот, кого он подпустил слишком близко. Больше всего он мучился из-за того, что каждый час, каждое мгновение с тех пор, как вернулся, он строил планы, продумывал варианты, подбирал аргументы. Он твёрдо решил не трогать детей, и каждый миг выбирал, кого убить, а кого надо оставить в живых для последней жертвы. Это сводило с ума.       Дверь нерешительно скрипнула, но Румпель не повернул головы. Джек опять беспокоится. Как же он устал твердить, что всё хорошо. Тем более, они оба знают, что это ложь. - Ты опять не спишь? - Ты тоже, – сухо отрезал Тёмный. - Я просто… я подумал, может, тебе что-нибудь надо? Я бы… - Всё что мне надо, это посидеть в тишине.       Джек постоял ещё немного, неловко переминаясь с ноги на ногу. Слова так и лезли из него, но он смог удержать их при себе, кивнул и пошёл восвояси. - Если мне что-то понадобится, я обязательно попрошу, Джек.       Лицо мальчишки немного просветлело, и Румпель почувствовал себя ещё гаже. Потому что даже сейчас, каждым словом, каждой минутой этого напряжения между ними, он подготавливал развязку. Ту самую, к которой решил не идти.       Ему вдруг пришло в голову, что Уне нужна мама. И сразу перед глазами появилась Белль. Она вынимает нить из его пальцев, не боясь дотронуться до зелёной чешуйчатой кожи. Садится рядом, кладёт руку ему на колено. Будто она тут хозяйка, а не прислуга. Будто имеет право – на него. Если бы он позволил себе второй поцелуй, как бы сложилась их жизнь? Он не нашёл бы Бея, но тот остался бы жив. Был бы он счастлив с Белль? Нет ответа. Но он хотел попросить прощения. Не за то, что творил Тёмный. Она знала, что он чудовище, хоть и пыталась увидеть в нём что-то хорошее. Но за ту руку, сжавшую её сердце. Лавена права, перейдя эту черту, он бы не смог жить дальше.       Он протянул ещё две недели. С каждым днём сердце болело всё сильнее, и в одно ужасное утро Румпель понял, что оно последнее. Завтра он уже не сможет встать. Весь день он бесцельно бродил по замку, цепляясь руками за стены, передвигая ноги скорее усилием воли, чем мускулами. Он впервые сорвался на крик, запретив детям подходить к нему. Младшие обиделись, но Джек, перед тем как увести их, посмотрел на него с тоской и жалостью.       Замок замер, прислушиваясь к чуть слышным стонам своего хозяина. Возможно, он всё-таки вобрал в себя немного силы Тёмного, потому что каждая лестница, каждый коридор выводили его к спальням детей. Он сворачивал в другую сторону, уходил прочь, но замок упорно толкал его к заветным дверям. Он так устал сопротивляться, что пошёл с собой на сделку. Просто придёт, и последний раз посмотрит, как они спят.       Кровать Ослика была пуста. Румпель толкнул дверь к Питу и замер на пороге. Петушок сидел на кровати с книжкой в руках, голова склонилась к плечу, глаза закрыты. Мальчишку сморило за чтением, а с обоих боков, прижавшись к нему, крепко спали Уна и Ослик. Все трое тут. Все трое. И тогда останется только разговор с Джеком. Тот самый разговор, каждое слово к которому давно продумано, обкатано на языке. Румпель не сомневался в успехе, Пёс готов пожертвовать всем ради тех, кого любит. Тёмный отлепился от стены и сделал мягкое движение кистью. Свечи в комнате погасли, а вокруг его пальцев заклубилась и растаяла пелена дыма, оставляя в ладони рукоять кинжала.