Среди миндальных деревьев

Спуская курок, Маика ловит себя на мысли, что уже почти ничего не чувствует, когда видит в оптический прицел, как падает наземь ее заказ, по сравнению с тем временем, когда она только начинала наемническую деятельность. Это был, в общем-то, не ее выбор, и не то чтобы ей было из чего выбирать, но когда тебе в лоб упирается дуло пистолета, то резко все внутри встает на дыбы и бьется в истерике, что хочет жить. Если бы не отработанный миллионами лет первобытный инстинкт самосохранения, который в критической ситуации выпускает (или экстренно генерирует, кто знает) внутреннего зверя, то пуля в голову решила бы все проблемы Маики раз и навсегда. Знай она заранее, как сложится в итоге ее жизнь, с радостью бы променяла эту самую жизнь на край обетованный. Амарантовые глаза зло смотрели поверх направленного на нее ствола на возвышающегося перед ней человека, чья фигура сейчас загораживала слабо брезжащий свет надежды – она почти смогла сбежать из города. Помогавшая все это время ей Тиха отвернулась от нее в самый неподходящий момент, тем самым столкнув ее с самым нежелательным развитием событий. Впрочем, о ней, сироте, все равно никто плакать и беспокоиться не будет. Глядя на то, как вокруг ею убитого человека скапливается народ, Маика неосознанно касается шрама на своей щеке – «подарок» того мужчины в знак того, какой выбор она сделала – и, до автоматизации доведенными движениями разбирая свой AWC и складывая его в чехол для альта, вспоминает, что когда-то она сожалела о каждой своей жертве. Может, у них были родные и близкие, которые будут по ним скорбеть, неоконченные дела, которые необходимо было совершить. Или даже этот человек спешил на праздник к собственному ребенку. Однако ей ясно дали понять, что если она вздумает отречься от судьбы наемницы и попытается сбежать, то ее саму возьмут на прицел. Однажды став убийцей, выйти из-за этих кулис на освещенную светом сцену спокойной жизни уже невозможно. В серьезности этих слов и высказанной угрозы у нее сомнений не возникало – интуиция с инстинктами звонили во все колокола. В конце концов, своя рубашка ближе к телу, но мириться с договором с собственной совестью пришлось еще долго. Вечером того же дня она снова приходит на точку и, стоя на краю крыши, пускает по ветру пурпурные цветки гиацинта: раньше – чтобы душу отвести, сейчас – лишь по привычке. Губы трогает циничная усмешка – можно подумать, такая сентиментальность хоть что-то исправит.