Невеста полоза

А наутро, когда батюшка–Ярило разбудил меня своими теплыми руками, вроде и тоска отлегла. И матушка говорила: «Ночь пройдет, а там уж и Ярило счастье подает…» И птички звонкую трель дают. А уж кочет как раскричался в час предрассветный! Но не прервал даже он моего сна. Виски нещадно болели, глаза чесались, а когда моргала – боль волной окатывала веки да переносицу. Эдак… Проплакать в подушку на лебяжьем пуху пол ночи… Беда меня вечером лихая ждала… Приедут заморские царевичи. И ведь не сбежишь… И как бы нас батюшка с матушкой не любили, такова участь… Неужто княжьих дочерей за простолюдина отдашь? Нет, конечно… Надо за царевича заморского… Такова уж жизнь наша… Законом запрещено любить. Ну, вот матушка очень любит батюшку, а все как: стерпится да слюбится. Буду надеяться на это… Сенная девка Машка уже и с платьем ко мне прибежала да купель уж готовит. Она всегда вовремя… Хорошо все же быть княжной! Все тебе на блюдце с голубой каемочкой! Ничего не делаешь, только жизнью наслаждаешься! Нет, ну как, ничего… Отучили нас в пансионе с семи до четырнадцати лет, а потом домой отправили – замуж уж пора. - Барыня Яромилушка, голубка моя, на Вас же лица нету… Что же опечалило барыню мою горячо любимую? Машка подбежала ко мне, быстро стащила с меня одеяло пуховое, подняла меня да в купель повела. - А там на росстани, боярыня, у трактирчиков, я вродь как царевичей видала… Ух, красавцы писаные, барыня… Повезло же Вам! Сам – четверг небось меня… Ух, писаные красавцы! Там теребень кабацкая сказывает, что набольшего вродь как видал прямо глаза в глаза, боярыня… Была б я на Вашем месте… - Была б ты на моем месте, то бежала бы без оглядки… Как мне теперь без матушки с батюшкой рядом… Как же я без них-то? Не хочу я, Машка, замуж, не хочу… И да, Машка, я княжна, а не барыня… - Та мне так удобнее… Да что же Вы так, барыня… А коли муж хорошим окажется да к родителям будет возить… Вы, барыня, так сейчас не думайте… Как ляжете на шелк ложа с супругом, так сразу и как мать родную звать забудете… - Замолчи, дура! – Я чуть не хлестнула Машку. Гнев закипал. - Ишь, о чем она! Уж матушку я никогда не забуду с батюшкой… Я в замке этого царевича только тосковать буду… Машка терпеливо вытирала мои волосы. А потом принялась маслицем, травами–отравами душно пахнущими натирать меня. Вот теперь и не отмоешься от них. Тьфу, эти восточные масла! Терпеть я их не могла! Нет, чтобы наше… Яблочным маслицем иль персиковым, а можно и мандариновым… Вот это маслица! Мммм… А не ваши эти травы–отравы! Фу!.. А волосы еще сохранили аромат намале восточного с терпким мускусным ароматом. Уж что–что, а вот эту «восточинку» я любила до смерти! А потом я за зубы принялась. Машка принесла опять же все с востока батюшкой привезенное: порошок с жемчугом(запах у него прямо–таки отвратный), щеточку, нить, а еще настойку мятную да лимонную. Чтобы перебить запах этого треклятого порошка. Зато зубы от него вмиг становились белыми. Красота, да и только. - Машка, платье мне голубое парчовое принеси, да туфли в цвет сафьяновые, так, чтоб каблук не шибко был высоким. И кисель с яблоком прихвати! Аппетита не было совсем. Да и спускаться есть с веселыми близняшками совсем не хотелось. И видеть грустных матушку с батюшкой тоже не хотелось. Так что лучше тут поем. Шустро выпив брусничного киселька и доев дольку яблока, я быстрее побежала к матушке. Они с сестрицами вроде как вышивать собрались с утреца раннего. Ой, ну и чудно. Я как раз успею и не опоздаю ни на минуту. - Матушка… Я вошла, когда матушка раскладывала рисунки с пяльцами по кругу на шкуре. Любила я посиделки у камина... Мы не столько вышивали, сколько разговаривали. А какими чудесными мне казались эти краткие мгновения! Бывало придешь, никого нету рядом с матушкой, подбежишь к ней, крепко стиснешь в объятиях и, задыхаясь, шепчешь: - Матушка, моя милая матушка, как же я Вас люблю… Голубка моя, не покидайте меня никогда! Если Вы меня покинете, то я всенепременно умру! - А коли я умру? Всех нас эта участь ждет, к сожалению. - Не говорите такого, матушка… Я тогда за вами пойду... Поползу маленькой змейкой, чтобы меня никто не заметил… Стиснешь еще крепче и заплачешь от счастья. Матушка рядом... Я уже наяву обронила пару хрустальных слезинок. - Ласточка моя, почему ты плачешь? -Матушка! - Я опять подбежала к ней и крепко – крепко обняла до хруста костей. Час расставания совсем близок… Только семь дней на прощанье… - Ну же, ласточка моя, не плачь… Сегодня женихи приедут, отчего же ты плачешь? Вот смотри; я батюшку вашего до смерти люблю, хотя я полюбила после замужества, сейчас жить мы друг без друга не можем. И зря я слезы тогда лила… А женихи–то красавцы писаные, правда–правда… Ну все, рыбка моя, не плачь… Давай лучше поговорим с тобой серьезно. Матушка смахнула свою слезинку и заботливо вытерла мои, поцеловав меня в лоб. Как же я любила матушку! Навсегда она запомнится мне статной самой доброй женщиной с каштановыми волосами… С родинкой на левой руке, с тремя красивыми колечками на среднем и безымянном перстах правой руки. Всегда от нее пахло свежестью… Запомню ее нежную улыбку… Сейчас, сидя в кресле и потягивая чай, я еле сдерживала слезы. Как же мне будет не хватать теплых матушкиных рук и ее нежного голоса… - Ласточка моя, какое ты хочешь подвенечное платье? Отнесись к этому вопросу серьезно. - Я даже не знаю, матушка… Пускай оно будет просто красивым и в меру пышным. На Ваше усмотрение, матушка. - Хорошо, голубка моя. У меня уже есть троица мыслей на этот счет. Ну, что к знакомству одеть, сама выберешь. А у меня к тебе разговор есть серьезнее. Хоть и рано об этом говорить еще, но все же… Голубка моя, изумрудинка моя, яхонт мой, всем девушкам предстоит через это пройти. Душана пропитала тебя сказками о том, как же это прекрасно… Отнюдь не прекрасно, голубка моя, и чревато детьми. Для Душаны было прекрасно, потому что влюблена была по уши, чувства все притупляются… В твоем же случае, яхонт мой… Я знаю тебя, будто облупленную, и… Ты не влюбишься в него с первого взгляда, тебе будет тяжело, но закон есть закон. Простынь вы должны отдать нам после обряда. Это очень важно. Ты не сможешь лечь с человеком, которого ненавидишь, но терпи. Как бы не было больно и плохо, терпи, ласточка моя, и николи, слышишь, николи не показывай слабости. А это очень больно. Лучше царапай. И желательно спину. На руках шибко видно будет. Ты поняла меня, ласточка моя? - Да, матушка… Я потерплю, все будет хорошо. Я обещаю. Матушка тепло улыбнулась. Вот за такую улыбку матушки я готова горы свернуть! Я готова алатырь-камень найти, лишь бы матушка улыбалась и николи не плакала… Настроение приподнялось к вечеру, когда мы с матушкой и сестрицами, сидя у камина вышивали, да пели. Вот такие вечера я любила… Тут за окном послышалось грузное ржание лошадей и мужской заливистый смех. - Ну, Краснослав, ты…. И снова этот заливистый, искрящийся теплотой и добром смех. Чей же он? - Ох, матушка, неужто приехали… - Светозара закрыла ладошкой ротик и часто задышала. - Ну–ка, красны девицы мои, одевайтесь шустрее… Что–то я не рассчитала с приездом – то! Как неловко… Рохан, прости, не рассчитала! Матушка куда–то убежала. Машка шустро прибежала и затолкнула меня в комнату. Близняшки с воодушевленными лицами и перешептыванием побежали тоже к себе – одеваться. Везде слышалось: «Приехали! Приехали…» - Машка, косы мне сделай вплетенные по бокам, да чтоб линеечка ровная меж ними была. Шустрее! Корсет давай… Боги мои! Как же я не хотела надевать корсет… Благо, матушка нас в них не заковывала и сама не носила, надевали мы их только по важным приемам. И я вот чего николе не понимала… За каким же лешим мне надо надевать корсет под свободное платье? Вот этого я николе не понимала… Но матушку ослушаться не могла. На этот раз Машка не шибко сильно затянула. Слава Господу нашему… Не пришлось даже за столбики балдахина держаться со всей силы. И не задыхалась я… Значит, трапеза будет крупная. Ну так все ясно… Мужчины, так еще и с дороги дальней… Когда с корсетом Машка закончила и надела на меня платье, то сейчас она вплетала косы. Знаю уже наперед; косы знатные будут, до копчика. Только вот тоненькие будут… Волосы у меня не шибко густые… Но Машка растянет. Уж у нее ручки золотые. Ловко сделав косы, Машка обильно душила меня (мне нравились эти духи до смерти) и пудрила. Очень быстро мы с ней собрались. Думаю, успела. Нет, не успела… В столовой уже в ряд стояли мои сестрицы. Рядом здоровались с царем матушка, которая была в пышном пастельном платье в цветочек и батюшка, который был какой–то уже вовсе и не хмурый. Ну и сестрицы… Хоть стой, хоть падай….Светомира была ВСЯ в рюшах! В этом пастельно–розовом платье она была похожа на куклу. Шею тоже украшал жемчуг розовый бурмицкий . Локоны были очень красивые. Недаром она столько с папильотками ходила! Светозара тоже была очень красивой и нарядной. Волосы не накручивала, просто забрала их красивой заколкой. Да от природы у нее волосы вьющиеся. Платье было с большим декольте (как и у Светомиры) и кораллового цвета с золотой отделкой. Очень красное платье. С ее рыжими волосами очень красно смотрелось. Душана была в красном парчовом изумрудном свободном платье с золотой вышивкой и кокеткой у груди. Даже это платье не скрывало ее животика. А на головке было красивое плетение с золотыми заколками – бабочками. Душана сегодня лучше всех. И… я. Да уж… На фоне своих сестриц я смотрелась служанкой. Мое платье было персиковое, скромное. Без огромного декольте… С атласными рукавами фонариками. Но смотрелось оно красиво за счет атласной ткани и рюш на рукавах и декольте. Ну и косы мои… Смотрелись тоже как–то не шибко на фоне близняшек. Только маленькие золотые заколочки – шарики украшали скромные косы. Но я любила себя такой. Мне никогда не нравились куклы. - Ну вот, все мои дочери в сборе. Первая девятнадцатилетняя моя красавица – Душана. Скоро будет вторая такая красавица, - батюшка улыбнулся, коснувшись округлившегося животика сестрицы, - Две мои близняшки, вторые по старшинству – им семнадцать годочков – Светомира и Светозара, - сестрицы сделали реверанс, - а это третья моя по старшинству дочь – ей же шестнадцать, самая младшая – Яромила. Я дрожащими пальчиками ухватила платье и сделала реверанс, таки подняв голову. И тут я встретилась глазами с тем аспидом в лесу… Вернее, с человеком, но глаза… Глаза того аспида! Я их никогда не забуду. Я все же старалась удерживать челюсти на месте и, не отрываясь, смотрела и смотрела в глаза гостю. - Ну, а это мои три сына. Первый по старшинству – Вольха, - царь указал на красного юношу с глазами аспида, - и ему двадцать два годочка. Старичок наш. – Все мужчины хохотнули. В том числе и Вольха. Вот как звать–то тебя, человечек с глазами искусителя. Вольха был одет в черную рубашку, поверх нее был красной сюртук. Такие же красивые бархатные брюки и кожаные сапожки. Он сдержанно поклонился. Ух, сестрицы–то… Сразу оживились, кланяться глупо начали. Понравился им, коли не повыделываться? - Второй по старшинству – ему девятнадцать – Володан. Юноша с такими же черными волосами до плеч, что и у Вольхи, так же сдержанно поклонился. Только волосы у него чуть вились, а у аспида, тьфу, Вольхи были блестящие и прямые. Одет он был в черный жилет, белую рубашку, красивые черные брюки и сапожки. А еще была смешная шляпа набок с черным перышком. Еще неуклюжие реверансы. От меня. А сестрицы, как всегда, выделывались. - Ну и третий – Краснослав, - так вот чье имя я слышала, - ему восемнадцать. Вот этот царевич меня шибко пугал! Странный –то какой… С бородкой (хотя все гладкоусы), да глаза такие страшные! Черные прямо! И волосы у него тоже черные до подбородочка. Одет почти так же, как и Вольха. Но шибко он Светомире понравился. Видно же. - Яромила, ты чего встала, как вкопанная? Иди трапезничать! Я вышла из своих мыслей и медленно прошла к столу. И только поняла: мне сидеть прямо напротив Вольхи! Душана сидит по ошую руку отца, матушка – по одесную руку. Светомира – напротив Краснослава (ну, тут все ясно), Светозара – напротив Володана и смущенно шибко глазки отводит( тут тоже все ясно), а мне… Напротив Вольхи. И вот тут ничего не ясно! ________________________________________________ трапезничать - кушать Кочет – петух Ярило – бог - солнце сенная девка- служанка росстань - перекресток двух дорог сам–четверг – в четыре раза больше теребень кабацкая – постоянные посетители кабака намале – мыло перстнях–пальцах николи – никогда шибко – сильно алатырь–камень – короче говоря, это найти то не знаю что балдахин и столбики балдахина – навес над кроватью. Столбики – то,на чем держится навес бурмицкий – крупный красное - в тексте, как «красивое» аспид – ядовитая змея гладкоусы – гладко выбритые по ошую – по левую и по одесную – по правую.