Рабыня судьбы

      Пронизываемая какой-то внутренней дрожью, Настя, следуя примеру остальных девушек, вошла в просторное помещение, убранство которого ослепило ее при первом же брошенном взгляде. Все здесь кишело золотом, роскошью, вольготностью и сладострастием, хотя сидевший на небольшом возвышении в кресле-троне мужчина уж точно не дополнял этот образ, но выглядел полной тому противоположностью. Его поза (он сидел, подперев голову рукой и задумчиво глядя куда-то в сторону), да и весь он выражали беспрекословную угрюмость и недовольство. В нем без труда угадывался правитель этой безликой страны, и Настя поспешила опустить глаза, так как встречаться взглядом с тем, кто рассматривает ее исключительно как кратковременную забаву, пока не стоило, чтобы действительно не стать эдакой забавой. Но это не мешало ей осматриваться по сторонам: на небольшом отдалении от султанского трона, даже на ее взгляд недопустимо близко от него, стоял еще один мужчина, примерно одного возраста с государем. Пространство в центре комнаты пустовало, что еще больше усугубляло ситуацию и общие ощущения. По сторонам выстроились музыканты, все как один осматривали свои инструменты, готовясь играть. Настя еле заметно улыбнулась, провожая мелькнувшую мысль о том, что, возможно, от того, насколько гармонично будет сочетаться ее танец с их мелодией, и зависит ее такое зыбкое будущее.       Девушек протолкали на середину огромной залы, так что Насте тоже пришлось сменить оборонительную позицию за телами своих подруг по несчастью на то, чтобы, так же, как и они, стоять у всех на виду. Заиграла музыка, и сначала медленно, но все больше и больше набирая ритм, наложницы закружились в невиданном танце, выгибаясь и призывая взглянуть на их молодые, наполненные жизнью тела. Султан оставался глух к этим безмолвным призывам, и только бросал беглые взгляды на взъерошенную толпу райских искусительниц, не выделяя никого из них. И без того был искушен женщинами, чтобы приходить в немыслимый восторг от одного такого зрелища. Открыл в себе мужчину задолго до того, как смог управлять собственной империей, а потому не был падок на сладкий нектар только начавших раскрываться цветов.       Состояние, в котором пребывал султан не осталось сокрытым для Ибрагима. Понимая, что таким образом останется даже без малого благодарения, он, немного колеблясь, подошел вплотную к креслу Сулеймана, и, наклонившись к нему, стараясь быть услышанным, прошептал: - Повелитель, только взгляните на этих гурий во плоти. Вы теряете мгновенья поистине непередаваемого наслаждения,- совместив в своем голосе упрек, четко по контуру сглаживаемый робостью не видевшего ничего прекрасней на свете юнца, с нотками преклонения, хитроумный грек добился желаемого результата. Сулейман повнимательнее вгляделся в танцующих девушек и вдруг замер, привлеченный маленьким, гибким телом одной русоволосой рабыни. Она то представала его глазам, то терялась из виду в складках сопряженных одежд других наложниц. Султан оперся руками о подлокотники кресла и стал следить за мелькающей то тут, то там фигурой. Она не была столь красива, как те, кого он одаривал статусом приближенных одалисок, но, тем не менее, чувствовалось в ней что-то такое, чего он и вправду никогда не видел ни у одной из тех счастливиц. Гордость? Нет, не гордость. Внутреннее обаяние? Этого он еще не мог знать. Пылкость души? Возможно.       Так и не сумев разгадать интересующую его загадку, Сулейман только еще больше вытянулся вперед, так, что даже молчаливые евнухи, и те, или, скорей, в первую очередь - они, увидели, приметили состоявшиеся изменения.       Тем временем музыка начала утихать, и, казалось, все наложницы отошли в сторону. Нет, не все. Без намека на румянец встречая его взгляд, осталась стоять та маленькая, хрупкая девушка, на которую он первоначально обратил внимание. Глядя на то, как снова выгибается это тело, совсем еще юное, султан мысленно пообещал себе, что как следует отблагодарит чуткого приятеля за совершенное им преподнесение для услады этого вечера. Уже знал, кому достанется парчовый платок - символ султанской благосклонности, и видел эту загадочную наложницу в своих покоях. Уж тогда-то он наверняка прознает ее тайну, ведь в чем еще, если не в общении познается истинное обличье любого человека?       Настя, словно бы ее кто подменил, кружила, чувствуя под босыми ногами мягкий ковер, и словно бы нутром понимая - султан смотрит, ему нравиться ее танец, он, словно лев, пожирает ее всю, отнимая нетронутую татарским войском душу, хоть саму ее они и увезли так далеко от родного дома. Помощи просить не у кого - все здесь подчиняются хищному льву, он давно властвует и над ними, и над их презренными душами, держит в вечном страхе, где страх - лишь косвенная улика в деле о полном и безоговорочном подчинении. Неужели она, та, кто победила и навеки забыла о страхе, снова наденет на себя его железные оковы? Или прямо сейчас даст понять, что ни за что этого не допустит. Ведь правда, любовь, пусть и неискренняя, но оправдывающая себя, куда слаще безвольного подчинения.